Мартынов.
Какое там – только что? Две минуты прошло! Для профессионального номенклатурного работника это непростительно долго, это неоправданное расходование времени.
Балбеткин.
За две минуты никакой профи не отвоюет у Ворона Д.А. коньяк.
Мартынов.
Ещё как отвоюет! По сытному, заплывшему за уши лицу начальника финуправления, я вижу, что он человек простой, не замученный извилинами. Его принципы незамысловаты - научить всех жить так, как живёт он: не лгать, не лицемерить, не обижать близких. Как учили в школе. Его цели – изобличать всех, кто не придерживается его принципов. Короче, страшный человек!
Он никогда не поймёт, что для всех правда не может быть единой, что лицемерие – это не манера, а способ выживания, что учителя в школе могли и ошибаться в расстановке приоритетов.
Я знаю всё это потому, что сам занимал должность начальника финансового управления. Был богатым, жену имел, а она имела меня. Я думал, что живу правильно, а если правильно, то и обеспеченно живу.
Жена постоянно пинала, говорила: «Высоко поднял планку. Главное – теперь её не опускать! Мы привыкли жить богато. Ты в ответе за ту, кого приручил. Вывернись наизнанку, но планку держи!»
Как только про планку она сказала, мне сразу захотелось рухнуть. Я и рухнул. Чего больше всего боялась жена, то и случилось – я начал писать научную монографию, то есть занялся творчеством. А творчество – это добровольная нищета, удел лентяев и неудачников. Как считала жена; творчеством можно заниматься в меру и во время отпуска на Бали.
Балбеткин.
Я тебя ещё немного послушаю - во мне проснётся жалость, и я никого не захочу ликвидировать. А надо!
Мартынов.
Ликвидировать? Я давно себя убил. Творческие люди долго не живут. Прочти Михаила Юрьевича Как живенько он искал смерти и дурака, который на дуэли решил многие эзотерические вопросы и избавил Лермонтова от родового проклятия.
Входят Поручик и банкир Ворон Н.А.
Поручик.
По поручению моего поручителя мне поручено вручить вам отказ от предыдущего поручения.
Балбеткин.
Ни фига себе! Вы решили совсем меня без денег оставить? Мне же нечем будет гасить ваши будущие кредиты? Только услугами.
Банкир, не обращая внимания на Балдейкина.
Здравствуй, брат! Ты понял, как я тебя люблю? Все свои проблемы решаю в твою пользу.
Ворон Д.А.
Здравствуй, брат! Спасибо, что не убил!
Банкир.
Я много думал и на второй раз решил, что лучше будет, если моё банковское дело окажется в твоих общих руках. Лучше - через силу избавиться от новомодных пристрастий, чем добровольно – от семейного бизнеса.
Ворон Д.А.
Красиво сказал, но поздно. Я первым отказался в твою пользу, хотя ты первым меня заказал.
Банкир.
Зря отказался! Хотя, было бы предложено…
Ворон Д.А.
Что предложено?
Банкир.
Отказаться!
Балбеткин.
Говорите проще, а то я начинаю нервничать.
Мартынов.
Куда проще? Люди решили оставить деньги и уйти в поэзию.
Ворон Д.А.
Что мы, самоубийцы, что ли?
Мартынов.
Ещё нет. Но по кучке дерьма просто так уже чуть не съели. Наливай, чего замер? Выпьем все за неожиданное примирение сторон!
Балбеткин.
Я выпью, но заранее предупреждаю, что стану неадекватным: могу всё народное добро раздать в счёт погашения будущего долга. Так вы уж будьте разумны и лояльны: ничего не берите у меня пьяного. Всё равно потом заставлю вернуть.
Входят Пульберг, Зам. Антюхов и Родькина.
Пульберг.
Пьёте, гады, без нас? Кого первым поминаете?
Зам.
Пока вы здесь алкоголем баловались, Мартынов сделал гнусные предложения Надежде Исааковне.
Пульберг.
Она подтвердит. Мы её к вам привели, как свидетеля и потерпевшую одновременно.
Балбеткин.
Здравствуйте, Надя!
Родькина.
А мы знакомы? Я вас раньше встречала?
Балбеткин.
Я в одной из ваших столовых чуть квашеной капустой не отравился. Вы тогда пытались книгой жалоб и предложений привести меня в чувство.
Родькина.
Не помню. Сколько вас таких, со слабыми желудками, шляется!
Пульберг.
Так вы даже не знакомы?
Ворон Д.А.
Постойте, а кому вы шубу и золотой гарнитур собирались подарить, используя целевые средства на нецелевые нужды?
Мартынов разворачивается от стола ко всем.
Ей, родимой, Надьке! Пока я делал ей гнусные предложения?
Зам.
А вы как здесь оказались, живой и пьяный?
Пульберг.
Теперь не важно! Всё равно без алкоголя не разобраться. У нас есть!
Мартынов.
Мало на всех! Только злее будем. Сейчас выплывет вся правда наружу, а мы её обуздать не сможем трезвым рассудком.
Банкир.
Пошлём Поручика и Надежду Исааковну в трест столовых. Пока ходят, мы их дозу оприходуем.
Балбеткин.
Надю не гоните! Я хочу с ней поближе познакомиться!
Родькина.
Я готова познакомиться, если у вас ещё шуба с гарнитуром остались.
Балбеткин.
Не было у меня никогда шубы, и про золотой гарнитур я всё выдумал.
Мартынов.
Ну, предположим, ты признался. Тебе от этого легче стало? А Надьке – нет! Ты своей говённой правдой лишил Надежду надежды. Я прав, Надежда?
Родькина.
Я и не надеялась. Кто я ему – жена, что ли какая – авансы требовать? Я понимаю, оплата – по факту близости, по результатам случки.
Мартынов.
Вот, правда начала всплывать, а мы ещё злые, как черти, не затуманенные.
Ворон Д.А.
А вы мне нравитесь, Надя, тем, что реально смотрите на вещи. Но не нравитесь тем, что высоко цените свой труд.
Банкир.
Я первым так подумал: говорить не хотел, хотя не опасался получить по лицу.
Ворон Д.А.
А я не думал! Я сказал, хотя ты, брат, по морде так и не получил.
Пульберг.
Я так понимаю: пока Балбеткин никого ликвидировать не будет?
Зам.
Не драматизируй ситуацию. Всему - своё время. Жаль, что с Мартыновым неловко получилось. Если бы не поголовное пьянство, он бы и не узнал, что мы подговорили Надьку дать против него показания. Лежал бы сейчас уже, прикрывал руками трупные пятна и гадал: за что ему от соседа прилетело?
Мартынов.
Да я давно знал о ваших мерзких намерениях.
Пульберг.
Откуда?
Мартынов.
А меня все ненавидят!
Банкир.
Мне за что Вас ненавидеть? Я Вас ещё не знаю.
Мартынов.
А что, если узнаешь, то полюбишь?
Банкир.
Что Вы меня всё пытаетесь правдой пристыдить? Я сейчас не сдержусь и всё скажу Балбеткину о письме, о поручении, об утилизации, об Ответственном лице…
Ворон Д.А.
Тихо. Тихо. Разошёлся с двух рюмок!
Входят Охеев, Студнев, Шурпеткин.
Охеев обращается к Балбеткину.
Пьянством балуетесь? Исходящий 68 дробь 215 пакет с грифом п/п не приносил? Та-ак!
Обращается к Студневу.
Я же предупреждал, чтобы тщательнее прочитывали фамилию адресата. Где теперь искать «исходящего-входящего», и кому адресовано поручение? И что там было за поручение?
Студнев.
Чёрным по белому было напечатано: ответственное лицо… поручено немедленно - к исполнению, и ещё слово там было мудрёное: ликвидировать, утилизировать, чего-то там ровать.
Охеев.
Узурпировать? Где теперь искать это ответственное лицо и кого ещё утилизировать?
Балбеткин.
Значит, поручение было дано не мне?
Охеев.
Не обязательно.
Пульберг.
А так было замечательно, пока Вы не пришли и всё не опошлили. Балбеткин согласился, Мартынов сознался. Ну и где нам теперь искать Ответственное лицо и исполнителя в одном флаконе?
Балбеткин.
Это так сложно?
Пульберг.
Сами убедитесь – невозможно.
Балбеткин.
Мне кажется, что это – элементарно.
Охеев и Ворон Н.А. одновременно.
Как?
Балбеткин.
Скажу серьёзно, если дадите пятьсот евро.
Ворон Н.А.
Говорите!
Мартынов.
Не говори!
Балбеткин.
Почему?
Мартынов.
Обманут. Ты скажешь, а они денег не дадут.
Банкир.
Дадим! Век Вам воли не видать!
Пульберг.
Клянёмся коммунистической партией!
Зам.
И миром во всём мире!
Мартынов.
Тогда, говори!
Балбеткин
Всё – просто! Мы сейчас закажем это ответственное лицо!
Ворон Д.А.
Кому?
Балбеткин.
Ну, хотя бы вам!
Ворон Д.А.
Во-первых, я не буду, мне проще откупиться. Во-вторых, я не понимаю, что это нам даст?
Банкир.
А я понял, но тебе не скажу. Всё равно ты не поймёшь. Главное – не в том, что нам даёт, главное в том – кто нам даёт! Правильно я думаю, Надежда Исааковна?
Мартынов.
Здесь большого банковского ума не надо иметь. Мы единогласно приносим Ответственное лицо в жертву. Поручаем исполнителю реализацию второго пункта предполагаемого поручения правительства и ждём, как Оно, Лицо, будет выворачиваться из цуг-цвангового положения, стоя раком.
Ему останется: или разоблачиться, или отказаться от реализации второго пункта утерянного письма.
Ворон Д.А.
А если вывернется?
Мартынов.
Стоя раком? Практически – невозможно! Легче разоблачиться и принять всё достойно, должным образом, пока не вошло в привычку. Сам пробовал. Опыт имеется.
Пульберг.
Предположим, мы с жертвой определились, выбрали единогласно. А кто станет всё же
