Контрольная глубина

недели после последнего автономного плавания. В сторону базы веяло теплым морским бризом, по земле пьяно шагал солнечный июнь, дразня запахом свободы молодые, рвущиеся домой сердца. Но дембелей всё никак не отпускали. Хотя командующий нашей огромной, многострадальной армией приказ о демобилизации подписал ещё в далёком апреле.
Дембеля переложили все свои негласные воспитательные обязанности на годков и почти ничего больше не делали, кроме... Традиционных дембельских аккордов . Кроме управления. И ни кто из моряков не смел им перечить или возражать. Отчасти потому, что их призыв был больше, и в нём присутствовали такие грозные матросы, как Оськин. А ещё отчасти оттого, что просто не смели, вот и всё. Магия слова дембель, часто рождающая страх и покорность, как и прежде, действовала безотказно.
Сначала им пообещали, что, как только последний аккорд будет завершён – сразу же всех отпустят по домам. Потом придумали новые задания, совсем ненужные для обороноспособности страны. И вот уже закончены все работы, давно приготовлены к запуску в рейсовый автобус отутюженные тройки, а заветного дня демобилизации всё нет и нет... А дембеля, между тем, требуют. И ждут, ждут... То гитару из рук не выпускают, то стакан с водкой. И никто их за это не упрекает. Всё-таки, шутка ли дело – переслужить два месяца!

Певец, вооружившись гитарой, стоял на просторной площадке в окружении толпы и, полностью выкладываясь, пел песню. Его голос, словно лёгкая птаха, летал по пустому открытому плацу дивизии, эффектной реверберацией отражаясь от зданий казарм, чтобы потом многократно повториться в душах моряков:


Скорый поезд к дому мчится,
Полечу домой, как птица,
Полечу, как птица я...
Жизнь начнётся без авралов,
Сундуков и адмиралов -
Демобилизация…


                                                Я – ЖИВОЙ


В прокуренной полутёмной каптёрке дембеля пили крепкий и острый как шило напиток.
–   Через две недели домой, – мечтательно вздохнул один из них, держа в руке железную кружку. Из её широкой горловины, вертясь в динамичном танце, вырывались языки прозрачного синего пламени.
–  Ладно, мужики, хорош микрофонить, – торопил другой, – А то всё выгорит.  За что пьём?
–   Конечно за любовь! – уверенно предложил третий.
– За дружбу! – сурово поправил его четвёртый и размахнулся, намереваясь чокнуться.
–  Постой, постой, – остановил их Оськин, – сделав небольшую паузу, он тихо сказал: –  Сегодня – полгода.
Всем стало ясно, о чём речь.
–  За Серёгу, – печально произнёс грубый мужской голос. Его глаза засветились странным светом, за бликами которого была надёжно скрыта какая-то тайна. А может, не было в этом свете никакой загадочности, а просто пламя зажжённого спирта отражалось в его зрачках?
Высокий здоровый парень, дунул в кружку и, стуча железом о зубы, залпом выпил жгучее флотское шило.
–  Эй, вы, грёбанные шутники, вы чего творите, я ведь ещё живой! – возмущённо крикнул им Бобров. Затем он скользнул взглядом по потолку, напряжённо суммируя в уме какие-то цифры, –  Вы действительно считали дни?
–   Оскын всё считал... – сказал Жанбырбеков.
–  Со дня той, вашей чёртовой перестрелки в Петропавловске прошло ровно полгода, – пояснил Оськин, – За пацанов!


31 декабря 2011 – май 2012.
Правка октябрь 2013 – январь 2014.