ПЕХОТА

табачным дымом балабол, -- Кода мы в шеснадцатом под Гатчиною стояъи, са-а-ам(!) импегатог Никоъай пгиежжаъ(!) И как токо запеъи «Боже, цагя хгани», он сапогом в дегьмо чеъовечье оступиъса! Цагь-то(!) Я сгазу заметиъ(!)... Какой-то газдоъбай самому-у-у(!) помазаннику божьему подосгаъ... О как!.. Туточки же вскоге... Съетеъ самодегжавец с тгона! Как вошь с г-гебешка!.. От те и хгани... Съышишь?
-- Угу, -- бурчит Илья.
-- А мы пыжиъись: «Бо-оже-е-е!! Ца-агя-я-я хга-ани-и-и-и!!!»
-- Оч-чуме-е-ел-л, Беспа-а-ал-ло-о-ов?!!! Опять, скотина, до соплей зеленых нажрался?!! -- взревел словно ломом ужаленный вынырнувший из-за траншейного поворота до черноты лица утомленный своей должностью и далеко не молодежным возрастом ротный. Опешившему Илье показалось, что подскакивающая на голове командира каска делает ему очень больно, что яростью выпученные глаза сейчас выстрелят в Колюню и лопнут с брызгами во все стороны от попадания в его худосочную грудину, что старлеевские звездочки с погон разлетятся молниеносной колючей шрапнелью, а пистолет сам по себе начнет шмалять прямо из кобуры.
-- Ты че, Петгович, охуеъ(?!) Ты че?.. Гвоздей обожгаъса? -- залепетал Колюня, подскочивший с седала и застывший с руками по швам подобием босоногого оловянного солдатика (лишь белесые ресницы аплодировали на манер крыльев какой-то блеклой бабочки, да рот после вышесказанного нервно пережевывал воздух).
-- Како-о-ое-е тебе в срандель «Боже, царя храни»?! Эт-то чт-то за песни?! Эт-то что за пропаганда царизма и самодержавия?! Под трибунал захотелось?! В штрафбат захотелось?! -- ротный сгибался в крючок, неистово молотя кулаками по своим холкам, и тут же пружинисто подпрыгивал, сгибался и подпрыгивал, сгибался и...
К ильюхиному удивлению, колюнины глазки-бабочки «справили нужду по-маленькому» -- заслезили извилистыми ручейками, после чего их крылышки буквально слиплись и мелко-мелко затрепетали. Усы обвисли, плечики опали, головенка какпопаловски зараскачивалась вверхтармашечным маятником. Послышались судорожные всхлипы. Ротный же в приступе гнева даже и не замечал поразительной метаморфозы колюниного обличья.
-- Эт-т-т... Т-ты-ы, Петгович, ъучше б не подпгыгиваъ, а? Че козъом гаспгыгаъса-то, говогю?! А ну, осади, обогмот!! Хуъи еъдою газбгякаъса?!! -- с этими словами, прежде подсушив рукавом глаза и подносье, вдруг оправившийся от шока Колюня хлестким ударом ладони по трехзвездочному погону осадил ротного.
-- Т-ты ч-чего? -- выдавил Петрович, опешивший от насильственного действа со стороны подчиненного.
-- Я говогю.., -- повторно осушив рукавом свободной руки глаза и подносье, с твердинкой в тоне продолжил Колюня, -- Я говогю: че гаспгыгаъса-то? Тганшея-то меъковатая, башка нагужу выскакиват... Снайпег возьмет да й пгодыгявит на сквозняк!.. Не хген пгыгать(!), говогю...
-- Ты эт чего-о-о?! -- даже не пытаясь высвободить из-под конопатой ладони прижимаемое книзу плечо, старлей ошарашенно пялится на по-детски плаксивое лицо пехотинца.
-- Да я так, Петгович, -- снимая руку с офицерского погона, примирительно с хрипотцой шепчет Колюня, -- Че-т накатиъо. На съезу че-т пгобиъо... Ни с тово, ни с сево. Как дитятю... Поди убьют меня седни? Чую... Ох и чу-у-ую-ю-ю(!!!)... А давай, я боъьше петь совсем ниче не буду... Давай?
-- Давай, -- соглашается опавший голосом, лицом и телом Петрович.
-- А ты пгыгать пегестанешь... Давай?
-- Давай, -- покорно молвит старлей.
-- А давай выпьем?
-- Давай, -- следует безропотное согласие, -- А чего?
-- Спигту хошь?
-- Хочу.
-- Пгисаживайся, -- указывает на чурбак Колюня.
-- Отчего бы и нет? -- плавно, словно в замедленном кино, старлей водружается на натертый до блеска солдатскими галифе торец, на коем годовые кольца и промежутки меж ними практически слились в грязносерую монотонность.
Илья, до бровей нахлобучив каску на отдохнувшую от нее голову, по скулы высовывается над бруствером. Из деревушки, название коей никто из бойцов и не слыхивал, доносятся гортанные выкрики, рокот моторов, звон металла и, как показалось, аромат мясного варева. Вновь засосало под ложечкой... Идет в ход третий -- последний(!) -- сухарь. Размачивая его обломки слюной до кашеобразности, парень не спешит -- смакует, растягивая удовольствие. Сзади доносятся обрывки заговорщицких шепотков:
« -- ...Ну разве так можно, Федорыч? -- сокрушается старлей, -- «Боже, царя»(!) во всю глотку.
-- Да не подумавши... С дугости...
-- А вдруг смершевец рядом?..
-- Оно так... И кака токо манда бездон-на их, смегшевцев-то, гожат(?!)... Гожат да гожат, гожат да гожат бесово отгодье(!) И кака-газэтака?..
-- Не знаю да й знать не желаю. А вот твой концерт тянет на «за гузку да в кутузку»(!)..
-- Оно так... Ну ъишка спигтяги хватануъ... Вот и захотеъось музыкаъьности...
-- Так закусывать же надобно...
-- Мухами че ъи?.. Кухни как не быъо, так и нетушки...
-- За бугром уже кухня. Готовая... После атаки кормежка...
-- А кода атака-то?.. Че-т с утга обещаъися...
-- Сказано: мол, через час -- в одиннадцать-ноль-ноль.
-- Давай еш-ще по соточке. За победу(!)
-- Да ты чего(?!) И так как бы комбат не заметил. Пропесочит жестче пескоструя(!)
-- Тада и я вместе с тобою не буду... Апосъя атаки с устатку да дъя аппетиту хъебану.
-- Брехня(!) -- сомневается старлей, -- Так я тебе и поверил... Пора мне. Ни пуха, ни пера. Парнишке-то не забудь растолковать: что да как...
-- А то... Бывай, Петгович(!) Боже тя хгани(!)
-- Тьфу ты(!) Опять «боже»(?!)
-- Дак... Это... Не цагя ж хгани, а тя, Петгович(!) А кака ж тута пготивосоветчина-то? А?..
-- Ладно, я ушел. А тебе (к бабке не ходи) язычище твой распущенный когда-нибудь таку-у-ую(!) подножку подставит... Хрен подымешься(!)
-- Не кагкай, вогон сизокгыъый.
-- А я й не каркаю... Бывай.
-- И те тово же в тако же само местечко...»
Вскипятив на костерке из вичек-щепочек котелок воды и выправив на изнанке ремня жало опасной бритвы, Колюня намыливает помазком физиономию и, с усердным сопением пристально вглядываясь в круглое зеркальце с выштампованной на серебряном обороте фашистской свастикой, соскабливает щетину, скрупулезно обозначивая контур усов... Действо завершается хлестким отшлепыванием свежевыбритости смоченной одеколоном ладонью.
Пивнув самосборного чая из полевых трав, Колюня ограничивается одиночным глотком из заветной фляги, лаконично (то ли в шутку, то ль всерьез) оправдавшись перед Ильюхой: «Опохмеъка. Не дъя пьянства -- дъя попгавочки здоговьишка.»
Пошарив сквозь глазной прищур по небесной безоблачности, рыжеус вдруг заполошно спохватывается:
-- Ёксеъь-моксеъь! Светъы-ы-ынь-то осъепитеъьная! Хген ведь и гакеты узгеешь!
-- Какие-такие ракеты? -- любопытствует Ильюха.
-- Зеъеные да с кгасными. По пегвым -- атака, по втогым -- отбой -- отступъение... Та-а-ак... Значица будут сзаду над гоъовами гакетить... Смотги вниматеъьно. Как кгасные от нас в стогону дегевни веегом поъетят, ъяжки в охапку да опгометью обгатно в окопы кашу жгать!.. Че еш-ще?.. Во еш-ще че: в атаке базъай во всю гъотку матом в богомаму (ъучшее сгедство от стгаха!); постгеъивай, но знай мегу -- экономь патгончики-то... О! Г-ганатами ни в коем газе не швыгяйся: своих оскоъками посекешь!.. Ну и вгоде и все. Не дгейфь, дегжись за мною!.. Каши хошь?
-- Хочу, -- выпаливает Илья.
-- А нетути-и-и! Ха-ха-а-а-а! Кхе-кхе... Кашку надоть загабо-о-отать. В бою-ю! -- сей издевочкой рыжеус на некоторое время отбивает у парня всякий интерес к общению...
Колюня, в очередной раз очнувшись от очередной дремы-минутки, вынимает из вещмешка лоскут багряного панбархата, украшенный парой медалей (кстати, обе -- «За Отвагу») и дореволюционным Георгиевским крестом. Застелив колени ворсистой тканью, он старательно начищает и без того блескучие награды клочком шинельного сукна.
-- Будешь нацеплять? -- интересуется Илья.
-- Неа, -- бубнит ветеран, -- Я никода их не навешиваю. А на хега снайпегов-то дгазнить? Оне ж завсегда впегед по бъескучему бьют. Кода до дому насовсем поеду, тода й пгицепъю...
-- Вродь от немцев борщом прет.
-- А мне все гавно. Я ж апосъя газовова отгавъения бестоъковый на сопатку -- ниче не чую. Я ведь до войны по всей окгуге убогные чистиъ. Хогошая, тебе скажу, габотенка: и не шибко тяжкая, и нава-а-агистая(!) Пгавда, апосъя ее надобно быъо завсегда в бане отпагиватьса. Штоб дгугие от моей вони не шагахаъись. Зимою-то еш-ще не очень-то пгопитывашься, а ъе-е-етом!.. Сногш-шибатеъьно!.. А мне-то самому хуть бы хны -- нюха-то нетути...
-- То-то у тебя все разговоры на говно сводятся, -- язвит Илья.
-- Ага. Гемесъо у мня таковское -- говенное. Но очень-пгеочень поъезное! А че? Говно ж -- это те же и хъебушек с мясцом да саъом, и огугчики, пгянички, конфетки да сахагок... Токо в одной куче(!) Посъе тово как из их ог-ганизмом все вкусности да поъезности высосаны. А за што тада, спгашиватца, ево пгезигать да ненавидеть? А?.. За вонь?.. Так ево ж ею, вонючкою-то, чеъовечье бгюхо сдеъаъо. Сами ж еду в говнень пгевгащам, а апосля еш-ще и бгезгуем. Эт оно(!) на нас обижатьса доъжно, а не мы на нево... Быъ бы я г-гамотным, обязатеъьно бы сочиниъ книженцию об говне... Даж испокон веку фамиъии на Гуси по моей специаъьности быъи: Зоъотагенко, Зоъотагевский...
-- Какашкин, Говешкин, Дерьмоедов! -- резво отвернувшись от собеседника, подсказывает еле сдерживающий приступ дикого хохота Ильюха.
-- Мда-а-а.., -- укладывая в вещмешок панбархатный сверток с ухоженными наградами, задумывается Колюня, чем и отпускает смешливому время на успокоение, -- Ты вот... Эта-а-а... Ты поди-ка тоже сщиташь, што, к пгимегу,.. фамиъия Зоъотагев пгидумана на зоъотых пгийсках? Кто боъьше самогодков с песком из жиъы наковыгяъ, тот и Зоъотагев?
-- А как же иначе? Кхи. Золотарев -- золото! Иначе никак, -- прыская в кулак, недоумевает Ильюха.
-- Вот и Васятка Зоъотагев -- ну тот, коево за чъеновгедитеъьство смегшевец пгихъопнуъ -- хвастаъса, што, дескать, ево пгадеды зоъотишко на Угаъе добываъи. Оттуда, моъ, и фамиъия дгагоценная пошъа. А самому и невдомек, што их пъемя от «зоъотагя-я-я»(!) -- говночиста. Я ему: «Натугаъьными говног-гебами твои деды с пгадедами быъи!» А он мне: «Не-е-е! Зоъотоиска-а-атеъями!»... Как бык упегтый, цагствие ему небесное. Спогит и съезами от обиды истекат... А чево с нево взять-то? Пацан же еш-ще. Гебенок... Цагствие ему небесное... Иъьюха! Вот съушай пгавиъьность мысъи: коъи фамиъия этака от отца к сыну пегедаваъась, значица гемесъо энто завсегда в почете быъо(!) О как! Смекашь?!
-- Смекаю, -- безропотен Ильюха.
-- А ты кто по специаъьности-то?
-- Никто, почти... Погрузить, подтащить, покопать... В колхозе.
-- Покопать -- эт хогошо-о-о(!) Навык, значица, име-е-етца.
-- Каковская ж с того хорошесть?
-- А вот кончица война(!)., -- упершись затылком в траншейную стену, мечтательно улыбается небосводу Колюня, -- И пгиедешь ты на побывку ко мне в Тобоъьск(!).. И обучу я тя навыкам зоъотагевскова гемесъа! Месячишко-дгугой в пособниках со мною позанимашься... и созгеешь уж и самостоятеъьно спгавъятьса. А чегез годик-дгугой, ежеъь пги смекаъке да со стаганием... Э-э-эх-х!.. Тоъко-овым ма-астегом(!) могешь стать. Отбою от жеъающих не бу-уде-е-ет!.. А вот ежеъь в Москву с такою-то пгофессиею намыъитьса-а-а(!).. Зоъотое дно! Тама-ка энтова говни-и-ищ-ща-а(!!!).., -- фантазер томно закатывает глаза под трепещущие от остроты чувств брови, -- Тама-а-а(!).. Ви-идимо-неви-идимо! Хген за всю жисть вычегпашь(!!!).. Стоъи-ица ж(!).. Вот тока подземна говноточна канаъизация... Она нам --