доклада была, что студенты перестали искать истины и ищут силы. Отсюда необычайная роль техники в современной жизни.
Ложь есть главная основа так называемых тоталитарных государств, без организованной лжи они никогда не могли бы быть созданы. Ложь внушается, как свящейный долг, долг в отношении к избранной расе, в отношении к могуществу государства, в отношении к избранному классу. Это даже не сознается как ложь. Не признается ложью то, что усиливает динамизм, служит возрастанию жизни, что дает силу в борьбе. Ложь может даже казаться единственной истиной. «Хитрость разума», о которой говорит Гегель, превращается в сознательную практику полезной лжи. У Гегеля была уже опасность релятивизации истины, подчинения ее относительности истории. Ложь, которая в огромных размерах практикуется в советской России и которая получила чудовищное выражение в московских процессах старых коммунистов, есть диалектическая ложь. Ложь оказывается диалектическим моментом в осуществлении совершенного коммунистического общества. Каждый момент диалектического процесса релятивизируется для окончательного торжества логоса в этом процессе: например, старый коммунист, верный коммунистической идее, превращается в фашиста, предшествующий момент этого процесса совершенно отрицается, но это признается необходимым для осуществления цели данного процесса, и т.д. Ложь в фашизме и национал-социализме носит не диалектический, а витально-динамический характер. Проповедь истребляющей ненависти к евреям и марксистам нужна для усиления динамизма, для возрастания витальной силы. Все, что говорится о расовом или классовом враге, обыкновенно есть ложь. Враг есть фикция, необходимая для взвинчивания энтузиазма, для оправдания насилия, для возрастания могущества. Фронты, которые образуются в мире, проникнуты ложью. Так называемый антикоммунистический фронт есть ложь и шантаж. В Германии это есть просто орудие международной политики и прикрытие желания раздела России. Вообще же это есть концентрация корыстных капиталистических и фашистских сил. Но антифашистский фронт, несмотря на существование реальной опасности фашизма во всем мире, тоже заключает в себе ложь, ибо фашистами называют всех антикоммунистов, что, конечно, неверно. Многие сторонники капитализма являются либералами, а не фашистами. Фашизм же ликвидирует частный капитал и заменяет его государственным. Ложью является деление мира на два лагеря, это есть прием войны. В действительности мир гораздо сложнее, он не состоит из фашистов и коммунистов. На лжи также основаны политические партии. Демагогия, без которой не могут обойтись партии, всегда предполагает ложь. Лозунги, которые выставляют партии во время предвыборной агитации, обыкновенно ничего не имеют общего с их реальной политикой. У всех возвышенные цели, прикрывающие очень не возвышенные интересы.
С более глубокой точки зрения верно обратное тому, что утверждает прагматическая философия, что утверждает всякая теория, подчиняющая истину органическому витальному процессу. С большим основанием можно было бы утверждать, что ложь полезна для завоеваний жизни и для организации силы в этом мире. Истина, чистая, не искаженная истина, может быть вредна и разрушительна для организации порядка, для всякого систематизированного прикрытия дисгармонии. Это, в сущности, и говорит Полан, — единственный мыслитель, обративший серьезное внимание на проблему лжи. С этим связан глубокий трагизм в судьбе христианства. Достоевский в гениальной Легенде о Великом Инквизиторе раскрыл не только диалектику свободы и авторитета, но и диалектику истины и лжи в организации царства мира сего, в организации Церкви и государства. Истина, раскрытая Христом, есть истина о бесконечной свободе духа. Великий Инквизитор, устами которого, в сущности, говорят все желающие организовать мировой порядок, признал истину Христову разрушительной и анархической, и для организации блага людей он захотел исправить дело Христа. Аргументацию Великого Инквизитора почти дословно повторяет Шарль Моррас, вождь французских монархистов, который считает Евангелие книгой разрушительной и анархической, но восхваляет католическую церковь за то, что она сумела превратить эту разрушительную и анархическую книгу в силу, организующую порядок, т.е. «исправила» дело Христа. Было бы в высшей степени несправедливым отнести Легенду о Великом Инквизиторе исключительно к католичеству. Все историческое христианство сумело превратить христианскую истину, которая есть апокалиптический взрыв мира, в силу, приспособленную к этому миру, к витальным интересам этого мира. Тысячу раз люди утверждали, что мир можно спасти ложью и только ложью, что истина опасна для самого существования мира. И все вновь и вновь ставится перед людьми вопрос: можно ли, допустимо ли спасать мир ложью? Можно ли отдать себя служению истины и рискнуть существованием мира? И это значило, можно ли во имя истины рискнуть гибелью? Ложь может поддержать организацию общества и государства. Но она внутренне разрушает личность. Истина же укрепляет личность.
Достоевский поставил глубокую проблему. Но по-иному, столь же радикально поставил проблему Л. Толстой, самый правдивый писатель мировой литературы. Все творчество Л. Толстого направлено против лжи, есть художественное обличение лжи, на которой покоится цивилизация, государства, организация общества. В сущности, Л. Толстой предлагает всем рискнуть, все поставить на карту. Сущность толстовского учения о непротивлении заключается в том, что когда человек перестанет сопротивляться злу насилием, то начнет действовать сам Бог, вступит в свои права божественная природа. Нет ничего легче, как критиковать учение Л. Толстого. Очень легко показать, что при непротивлении всегда победит зло. Но Толстой надеялся на историческое чудо и во имя веры в это чудо непосредственного вмешательства Бога предлагал рискнуть гибелью общества, государства и цивилизации, гибелью мира, который держится на лжи и насилии, на законе, противоположном закону Бога. Христиане хотели устраивать на всякий случай свои дела так, чтобы дела хорошо шли даже если Бога нет. Л. Толстой прежде всего требует отказа от социально полезной лжи. С этим связано необыкновенное правдолюбие его литературного творчества. Человек должен прежде всего перестать лгать перед собой и перед Богом, перестать закрываться от истины, которая может причинить страдание, которая не льстит человеку, а иногда и прямо ему угрожает. Любовь к правде есть основная добродетель и мир более всего в ней нуждается. Мир настолько изолгался, что потерял критерий истины. Человек перестал отличать реальность от продуктов воображения, порожденных из недр бессознательного, от мифов, обладающих витальной и социальной полезностью. Творческое воображение может быть путем познания истины. Но очень всегда подозрительно действие воображения социально выгодное и полезное, помогающее истребить врага, оправдывающее насилие.
Наука любит истину и ищет истину, она не выносит лжи. Таков ее принцип. В этом величие науки. Настоящий ученый — аскет. Но и научные теории, разоблачающие иллюзии и лживость сознания (например, Фрейд и психоанализ), могут сами создавать мифы, очень далекие от реальности. Так, Фрейд создал настоящий миф об универсальном значении комплекса Эдипа, которым объясняется самое возникновение человеческих обществ. Он является тут не исследователем мифа, а созидателем мифа. Интересно, что творческое воображение Фрейда тут действует не в направлении, полезном для витального процесса, а в направлении очень пессимистическом. Философия самого Фрейда настолько слаба (я не говорю о его больших научных заслугах), что она не может обосновать и оправдать его любви к истине, разоблачающей ложь сознания. Один французский сюрреалист сделал из Фрейда тот вывод, что нужно убивать отца и призывает к этому убийству. Фрейд соблазнился не оптимистическим, а пессимистическим мифом. Наука склонна отрицать религиозные реальности как мифы, порожденные коллективным бессознательным. Но она создала миф о науке, как универсальном знании, решающем все вопросы. Сама наука любит истину, но сциентизм есть ложь. Ученые сплошь и рядом практикуют ложь, полезную и выгодную для их научной гордости. Современный роман раскрывает очень горькие истины о человеке (Пруст, А. Жид, Лауренс, роман психологического анализа). Литература, в сущности, говорит о диссоциации личности, об утере центра личности. Диссоциация личности и порождает ложь. Но самое художественное творчество оказывается вовлеченным в этот процесс разложения личности. Зоркое различение реальностей есть акт целостной личности, и оно необходимо для правдивости. Возрастание лживости есть процесс социальный и процесс индивидуально-психологический.
В чем же причина исключительной роли лжи в нашу эпоху? Это связано с изменением структуры сознания. Необычайное возрастание лжи в мире и лжи оправданной, не сознаваемой как порок, определяется прежде всего экстериоризацией совести. Когда совесть, производящая нравственные суждения, переносится из глубины личности на коллективы и на динамику коллективов в истории, то какая угодно ложь может оказаться оправданной. И в прошлом ложь оправдывалась не личной совестью, а совестью коллективной, совестью национальной, церковной, государственной, военной, классовой, партийной и т.п. Но никогда еще не происходило в таких размерах изъятие совести из глубины личности и перенесение ее на коллективные реальности, как в наше время. Личная совесть, личное нравственное суждение не только парализуются, но от них требуют паралича. Личная совесть никогда не могла бы решиться на такую ложь, на какую решается совесть государства, нации, партии, класса и т.п. Во имя интересов германской расы или пролетариата можно допустить грандиозную и организованную ложь, которая претила бы личной совести отдельного немецкого национал-социалиста или русского коммуниста. Перерождение структуры сознания выражается в том, что за индивидуальным сознанием отрицается право даже определять реальности и отличать их от фикций, это право признается лишь за коллективным сознанием. То, что индивидуальному сознанию представляется ложью, для коллективного сознания представляется реальностью, хотя бы это противоречило самой ясной очевидности. Всякому, например, ясно и очевидно, что демократические государства не хотят войны и настроены пацифистски. Но для коллективного сознания Германии и Италии ясно и очевидно, что именно демократические государства хотят войны, диктатуры же не хотят войны и борются за мир. Это есть ложь с точки зрения личного сознания и совести, но эта ложь превращается в реальность с точки зрения коллективного фашистского сознания, ибо способствует могуществу диктатур. Для личного сознания и совести ясно, что расстрелянные в СССР старые коммунисты были убежденными коммунистами до конца, а не фашистами и не шпионами. Но для коллективного сознания генеральной линии Коммунистической партии ложь о старых
