большевиков захватить власть), № 205 (19 декабря 1917 года <1 января 1918 года>, то есть – через два месяца после октябрьского переворота!) и т.д. Д.Быков (жульничать, так жульничать!) даже не заикается о своей оригинальной работе с источниками и выдаёт результат своего творчества за подлинный текст Горького! Хороша же концепция, если ради неё приходится идти на прямой подлог!
Следующая цитата слеплена точно таким же жульническим способом из фрагментов, надёрганных в разных текстах Горького. И этот результат творческих усилий Д.Быкова снова выдаётся им за текст Горького. Первой идёт цитата из «Писем к читателю» («Летопись», №№ 2,3.4 1917). С этими письмами Горький обратился к читателям в связи с Февральской революцией. В полном соответствии со своим общим замыслом – заменить честную информацию подлогом -Д.Быков, разумеется, игнорирует торжественную декларацию, открывающую этот текст Горького: «Русский народ обвенчался со Свободой. Будем верить, что от этого союза в нашей стране … родятся новые сильные люди. Будем крепко верить, что в русском человеке разгорятся ярким огнём силы его разума и воли» и т.д.
Горький встретил Февраль с восторгом, считал революцию подлинной. В этой же первой своей публичной декларации писал также: «До сего дня русская революция в моих глазах является цепью ярких и радостных явлений разумности. Особенно мощным явлением спокойной разумности был день 23 марта, день похорон на Марсовом поле. В этом народном шествии сотен тысяч людей впервые и почти осязательно чувствовалось – да, русский народ совершил революцию, он воскрес из мёртвых … Огромное счастье дожить до такого дня!» «ОГРОМНОЕ СЧАСТЬЕ!» Ну, куда тут впихнуть махинации Д.Быкова? Чтобы поставить всё с ног на голову, Д.Быкову пришлось «не заметить» этих двух медовых месяцев Горького с русской революцией!!! С первых дней Горький в Таврическом дворце, даёт указания, кого из арестованных министров куда тащить, заступается за напрасно, по его мнению, арестованных. С восторгом рассказывает о сознательных крестьянах, толпами рвушихся на фронт, в революционную (теперь) армию и готовых завалить города хлебом по сходной цене. Раскатывает по Петрограду в реквизированном у кого-то автомобиле, с упоением руководит культурой новой, свободной России в качестве неназванного министра изящных искусств (выражение М.Пришвина, близко всё это наблюдавшего). Пришвин говорит, что квартира Горького напоминала тогда пугачёвский штаб. Но уже 23 апреля (6 мая) Горький пишет по поводу стрельбы на Невском за два дня до того: «Самый страшный враг свободы и права -… наша глупость, жестокость, хаос тёмных инстинктов». А ровно за неделю до восстания, 27 июня (10 июля) с тревогой спрашивает: «Развивается ли в стране процесс единения разумных революционных сил?» и с горечью констатирует: «Есть признаки, как будто подсказывающие отрицательный ответ» (неразумные объединяются намного быстрее разумных – уж это-то ему следовало бы знать).
Здесь самое время вспомнить об отношении Горького к правде и лжи. Горький давно уже был «социалистическим реалистом», то есть предельно политизированным реалистом в своей публицистике, а в значительной мере – и в переписке –задолго до того, как это понятие обнародовали Сталин и И.М.Гронский. М.Алданов («Воспоминания о Максиме Горьком») отмечает, что очерки Горького об Америке совестно читать. Много фальши, надуманного в «Двух душах» и «Разрушении личности». И Л.Толстой, и В.Джеймс увидели эту пристрастность Горького, отмечать преимущественно всё отвратительное. «Для русских действительность – злейший враг» (Джеймс после беседы с Горьким).
В 1929 году Горький оправдывал подобное своё поведение перед Е.Кусковой, мнение которой было для него очень важно, тем, что народу «так называемая правда» не нужна, А нужна только «соцреалистическая» - возвышающая, мобилизующая, воспитывающая. И ведь это действительно так – народ предпочитает быть обманутым. М.Алданов («Самоубийство») замечательно описывает рассуждения молодого Муссолини по этому поводу: «Человек ничего не смыслит, он не может вести себя согласно требованиям разума, часто не понимает своих собственных интересов, ещё чаще им не следует. Он думает сегодня одно, завтра противоположное, и ему тоже можно и нужно говорить сегодня одно, а завтра совершенно другое. Он даже и не заметит. Лишь бы только образованное дурачьё ему не напоминало и не разъясняло, и уже по одному этому не следует давать свободу образованному дурачью». Из 15 месяцев существования «Новой жизни» 10 месяцев Горький именно этим и занимался – сражался с «образованным дурачьём» (начиная, скажем, с Г.В.Плеханова). Возможно, он и сам не вполне осознавал подобные мотивы своего поведения, в такой степени, в какой этот алгоритм сформулировал Муссолини у Алданова. Д.Быков прав – у Горького нет «интеллигентских или дворянских предрассудков», которые могли бы, в частности, помешать такому его поведению. Это было сильнейшим оружием и большевиков, и итальянских фашистов, и германских нацистов – они настойчиво требовали у своих политических противников (слюнявых либералов) строгого соблюдения тех правил, которым сами, конечно, н е собирались следовать.
Д.Быков (в обычной своей, развязной манере) утверждает (Г233), что Горький в течение всего периода «Новой жизни», то есть – до лета 1918 года, «неутомимо и целенаправленно поливал большевиков» (более подходящего глагола, чем «поливал» у Д.Быкова не нашлось). Конечно, это совсем не так. Горький не «поливал» большевиков, а самоотверженно сражался с их главными противниками – с тем самым «образованным дурачьём». С первых своих публикаций в революционной (теперь) прессе Горький призывал к обострению классовой борьбы (какая задача может быть более первоочередной и более важной в самый тяжёлый момент такой губительной войны?!), будил подозрения в отношении имущих классов, их коварных, угрожающих революции заговоров и подкопов. Но сам же и ворчал по поводу безобразных, насильственных форм им же спровоцированной «классовой борьбы». Он радуется готовящемуся наступлению на фронте, которое, по его ожиданиям, может «мобилизовать» народ, и сам же в своих мерзких «Сказках» (изданных Ладыженским в Берлине!!! В 1917 году!!!) осмеивает патриотизм, призывает солдат бросать окопы и спешить домой, пока там всю землю без них не расхватали. Радуется братанию на фронте, хотя должен был бы понимать постановочный характер этих братаний со стороны немецких офицеров, весьма заинтересованных в таких акциях. Немцы широко использовали тексты Горького в своих агитационных материалах, распространяемых в русских окопах с помощью солдатских комитетов. Недаром офицеры-фронтовики присылали Горькому символические верёвочные петли как твёрдое обещание вздёрнуть его за эти художества на ближайшем суку. Конечно, у Горького нет никаких интеллигентских предрассудков, в этом Д.Быков прав на 150 %.
Даже осуждая июльское восстание, Горький о вине большевиков говорит очень осторожно, как и о причастности к восстанию немцев (большевики раздавали участникам по 10, а то – и по 25 рублей, кому – настоящими, кому – фальшивыми; это были в то время громадные деньги – на корову вполне хватило бы), говорит, что вся беда в глупости и жестокости народа.
Горький взбунтовался против большевиков только накануне их октябрьского, победного восстания. 18 (31) октября он опубликовал в «Новой жизни» грозное требование – ЦК должен опровергнуть слухи о готовящемся 20 октября (таковы были слухи, либо действительные первоначальные планы партии) восстании – «Нельзя молчать!» 28Его пугала крестьянская стихия, с которой большевики, по его мнению, не смогут справиться, и страна погрузится в хаос безначалия. До марта 1918 года он написал всё лучшее, из того, что попало потом в книгу «Несвоевременные мысли»: честное, откровенное, беспощадное по отношению к большевистскому правительству, которое лишь «спасает само себя». Но уже в № 43 (258) 16 марта 1918 года 29 он снова начал критиковать интеллигенцию – «книжную», совершенно не знающую действительности. Тело её лежит на земле, а голова выросла высоко в небеса – издали всё кажется лучше, чем вблизи. 30 Понимал ли он, в какой степени всё это относится к нему самому? И в следующем номере 17 марта в «Прощёное Воскресенье» (!) снова о том же: «Интеллигенция будет в ответе за это одичание» народа (а сам он, видите ли, совсем ни при чём!). 21 марта говорит о том, что классики преувеличивали достоинства народа: «Я имею право говорить обидную и горькую правду о народе» (в этом пафос будущей книги «О русском крестьянстве»). А не мог бы он осознать всё это несколько раньше и притормозить со своими пламенными призывами – с «Буревестниками» и со всякими «Мать –перемать»!? 22 марта: «Народ тянется к равенству по-азиатски: равенству в ничтожестве». 28 марта – примирительно: «В том, что есть – все мы одинаково виноваты» (а я бы сказал, что Горький виноват больше всех). Видимо, последняя серьёзная критика большевиков в «Новой жизни» 4 – 7 апреля: «Правда» науськивает «рабочих на интеллигенцию, интеллигенцию на рабочих». «У демократии два врага: гг. коммунисты и кадеты, которые начинают убиение духа демократии». Утверждение Д.Быкова, что после покушения на Ленина Горький прекратил всякую оппозиционную деятельность неверно. Он значительно ослабил её, как уже сказано, с марта 1918 года, но, например, в сентябре 1919 года писал Ленину, что «красные» такие же враги народа, как и «белые». Похожие его заявления попадали и в иностранную печать. А осенью 1921 года Зиновий Пешков сообщил министерству иностранных дел Франции, что Горький считает – большевикам крышка, и займы им давать не следует. 31
*
В книге «Борис Пастернак» Д.Быков восхищался успехами Сталина, у которого «получилось» с индустриализацией, с коллективизицией (подумаешь – 9 миллионов уничтоженных и разрушенное сельское хозяйство – стоит ли обращать внимание на подобную ерунду! Н.Б.). Но до формулы «у Сталина получилось с репрессиями» тогда дело всё-таки не дошло, от такого непотребства что-то Д.Быкова удержало. А в книге «Был ли Горький?» Д.Быков вплотную подходит к подобной декларации (Г53): «Горький – человек удивительно свободный, у него нет ни одного дворянского или интеллигентского предрассудка. Отсюда такая свобода в изображении ужасного. Поэтому одобрял воспитательные колонии» (спасибо, что не написал прямо – «воспитательные санатории», «воспитательные дома отдыха»!). В конце книги Д.Быков посвятил этой теме целых 12 страниц своей фирменной «словесной диареи» (Г283 – 294). 32 Д.Быков старается утопить суть дела в этих 12 страницах.
Начнём с самих «воспитателей», противопоставляемых Д.Быковым «бросовому материалу», из которого обожаемые Горьким чекисты будто бы лепят «сознательных строителей социализма». Сам же Д.Быков в книге о Пастернаке (672, 848) пишет «главный советский принцип – отрицательная селекция», «советский значит – бездарный и лентяй». Приводит слова Пастернака из его письма пасынку Алику в Свердловск в связи с арестом Нейгауза осенью 1941 года (612): «Всех честных людей в России сажают». 33
Теперь о «воспитуемых», о
