другим начали вылезать из воды. Дружина отправилась в том направлении, куда убежал мальчик. Уставшие воины везли обозы и катили пушки, мечтая поскорее добраться до деревни, где их ждал отдых и пища.
Ехавший рядом с Никитой Юрий сказал:
- Вася, мне кажется порой, что ты - это не ты. Не ведаю, отчего так думаю, но будто что-то молвит: не Василий это. Ано, может, я в бреду, раз такое говорю.
Никита вздрогнул: значит, Юрий что-то почувствовал. А может, просто сам метит на место великого князя.
- Ты сам хочешь быть великим князем?
- Нет, нет, - испугался Юрий. - Я ничем таким не помышляю. У тебя взгляд стал каким-то другим, да и младше ты стал казаться, чем был, поэтому я это молвил... Прости, я захворал и теперь в бреду, я не хотел так говорить.
- То-то же, лепше смолчать лишний раз.
С поклоном встречали крестьяне княжеское войско. Вперёд вышел полноватый, коренастый мужчина с усами и бородой, в рубахе и лаптях. За ним вышла женщина в платке, в сарафане и душегрее.
- Здравия, княже, тебе и твоей рати, - поклонился ещё раз мужчина. - Благодарствуем, что прибыли к нам! Хлеб да соль дорогим гостям!
Князь и воины слезли с коней, повели их, разговаривая с крестьянами. Лучьян и Владимир Андреевич гладили по головушкам детей, которые жались к ним. Никита беседовал с крестьянином, который первый вышел к ним - его звали Игнатием Савельевичем. Он рассказывал о своей семье - о жене Серафиме Андреевне, о двух дочках и троих сыновьях.
- У многих здесь семьи куда больше, - сказал он. - И хотя в тесных избах живём, но и путников тоже привечаем, кому ночлег нужен. Наша деревня всегда была хлебосольной.
- А кем вы работаете? Каким ремеслом владеете? - спросил Никита.
- Я много чего умею. И лавки мастерю, и столы, и картины пишу. Вот этот заливной луг, что перед нами, я долго рисовал. Ежели тебе понравится, княже, то в дар примешь.
Деревня состояла из одной улицы, по обе стороны которой стояли крестьянские дома. Игнатий Савельевич принял Никиту и его ближайшее окружение у себя; остальные воины разместились у других крестьян.
Изба у Игнатия Савельевича была такой же, что и другие избы в деревне - из больших сосновых брёвен. Войдя в избу, Никита стал разглядывать её убранство. Большая глиняная печь с лежанкой, лавки у стен, стол... В углу на стене была икона Богоматери. Елена, старшая дочь хозяев, зажгла перед иконой лампаду. На полках стояли деревянные блюда, чашки, глиняные плошки, железные сковороды и другая посуда.
После молитвы князя и свиту усадили за стол, ломившийся от яств, которые приготовили для гостей женщины.
- Много, видать, пожёг и пограбил Тамерлан? - спросил Игнатий Савельевич. - Слышали мы, что разбои великие учиняли...
- Много селений пограблено, - ответил Лучьян. - Курск, Липецк и Елец полчища Тамерлана стёрли с лица земли на пути к Москве, да ещё на обратном пути много городков уничтожили. Донских казаков, что степи выжигали, много побили. Да и спаслось немало - казаки ведь хорошо знали свои земли, хорошо прятались.
- Орда и через нашу деревню шла. Сколько награбленного несли! И золото, и серебро, и мех, и холст... Пленных женщин вели. Я укрыл жену и дочерей в подполе, да только никого из нашей деревни не увели - не успели. Стали мой дом обирать - и кто-то сказал, что войско великого князя едет. Они тут же собрались и ускакали. Аки же любо, что всё так закончилось...
Все приступили к трапезе. Никита ел щи из кислой капусты, а Владимир Андреевич с Лучьяном - уху, закусывая ржаным хлебом. Потом приступили к селянке из овощей и говядины. Никита натёр чесноком краюшку ржаного хлеба.
- Завтра пироги хотели печь, - сказала хозяйка. - С чем вы будете пироги?
- Ато мои советники решают, - улыбнулся Никита и подумал: "Жаль, что картошки здесь ещё нет, а то бы с картошкой попросил".
- Владимир Андреевич, решай, - сказал Лучьян.
- Давай с капустой или рисом, хозяюшка, - ответил довольный Владимир Андреевич.
Вставая из-за стола, вновь помолились и чуть погодя стали укладываться спать. Князя хотели положить на печи, но Никита уступил лежанку Лучьяну и лёг на полатях. Остальные легли на лавках, постелив солому и прикрыв её дерюгой - грубой тканью из толстой льной пряжи. Серафима Андреевна усыпала пол берёзовыми листьями.
- Хозяйка у меня о чистоте печётся, - сказал Игнатий Савельевич. - А ежели не будет чистоты - не будет и здоровья. Каждый день очищает стол, лавки и пол добела. А чтобы воздух стал свежее, веточку можжевельника зажигает.
Никита слушал долгий рассказ Лучьяна о своей жизни: о службе русским князьям; о сыне Руслане и внуке Власе, погибших очень давно; о борьбе против монголо-татарского ига. Никита уже давно всё это знал: он писал роман-эпопею о жизни Лучьяна, изучив множество документов.
О времени правления князя Василия Дмитриевича в этом романе сказано совсем мало, и надо будет исправить этот недочёт, когда автор вернётся в будущее. Ведь в это время случались важные для Руси события, и к тому же князь Василий продолжил политику своего отца Дмитрия Донского, продолжил попытки избавиться от монголо-татарского ига.
Проваливаясь в сон, Никита подумал, что, может быть, утром он проснётся у себя дома и будет удивляться и рассказывать всем свой длинный сон, в котором он сражался с самим Тамерланом. Хотя и не сражался - всё происходит как-то странно: сначала - двухнедельное стояние, а затем - долгое и какое-то медленное наступление. Он подумал о том, что проснётся в будущем, не потому, что ему здесь было труднее, а потому, что до сих пор не верил в происходящее с ним.
"Он истосковался по своему времени, - думал, засыпая, Лучьян. - Но мне кажется, что он скоро вернётся к себе. Он почти исполнил свою задачу - освободить Русь от полчищ Тамерлана. Это перемещение во времени закалило его, многому научило - для этого он и оказался здесь. А Василий днесь тоже живёт и учится чему-то для себя. Всё у обоих юношей будет хорошо..."
С этими мыслями он заснул. И вся деревня погрузилась в глубокий сон.
12. Мастерская Игнатия Савельевича
Рано утром, чуть только рассвело, Владимир Андреевич вышел во двор умыться и увидел Юрия.
- Не Василий с нами, не он... - бормотал тот, ходя вдоль изгороди.
- Что ты там молвишь, Юрий? Поведай.
- Дядя Владимир, не Василий днесь с нами - другой человек. Они зело похожи, но не он это.
- Да ты аки захворал, - поморщился Владимир Андреевич. - Такое разве может быть?
- Ты погляди на него зорче - и увидишь, что другой. Кто это, я не ведаю... Может быть, это Даниил?
- Да аки же он придёт с того света! Бредишь ты, Юрий, бредишь... Ты аще молви, что я - не Владимир, а другой!
- Нет, нет... У Василия ведь много было привычек - своих или от родителей переданных... Какую ты помнишь?
- Много у него своих привычек, ано одну хорошо помню - то от отца Дмитрия передалась. Егда князь пугался чего-то, он ощупывал пояс - искал меч, даже если был только в рубахе. Эта привычка у него пошла от охоты или от битв - искать оружие, чтобы защититься. И Василий тоже всегда так делал.
- Да, я тоже много раз видел это. А ежели сказать ему, что татары напали, он тоже так сделает?
- Тут уж непременно сделает. Он ведь ещё егда малым совсем был, тоже ощупывал пояс, ежели боялся. И до сих пор так делает, ты же сам ведаешь. А вскую тебе это? Неужто хочешь проверить его?
- Юрий, не надо, - сказал появившийся Лучьян. - Василий зельно осерчает на тебя.
- Аще надо проведать, Василий ли это, - ответил Юрий.
Когда все проснулись и сели завтракать, Юрий приступил к исполнению задуманного. Он вышел во двор, якобы поговорить с кем-то, и вернулся с испуганным видом:
- Татары едут! Они уже в соседнем дворе!
Все всполошились. Никита вскочил и... стал ощупывать пояс. Не найдя меча, он стал метаться по комнате, нашёл оружие и выскочил из избы. Другие, вооружившись, побежали за ним. Но вскоре они убедились, что татар здесь не было.
- Я же говорил тебе, что это Василий, - сказал Юрию Владимир Андреевич. - А ты в голову себе втемяшил - не он, не он...
Никита с благодарностью смотрел на Лучьяна.
- Всю жизнь я прожил в этой деревне, - рассказывал за завтраком Игнатий Савельевич. - Грамоте не был обучен, но рано открылся мой дар в живописи. Ещё малым ребёнком рисовал такие картины, что все в деревне диву давались. Я рано стал чувствовать оттенки и научился точно передавать их на холсте. Егда приходит вдохновение, я начинаю писать картину. Рисую нашу деревню, луга, леса, реку, людей рисую, лошадей, да и много кого и чего ещё. Егда начинаю работать - не вижу и не слышу ничего окрест себя, так ухожу в работу. Вельми много работаю, бывает, и ночь, и утро застают меня в работе. Опосля уж отдыхаю.
- Весь в заботах, оно и видно, - закивал Лучьян. - Славный у тебя двор, Игнатий, и семья славная. Гостей у вас, наверное, много бывает, понеже душа радуется пребывать здесь.
- Много прибывает гостей, - согласился Игнатий Савельевич. - То всё художники, иконописцы, зодчие. Бывает, и монахи останавливаются отдохнуть. Были у меня Феофан Грек, Даниил Чёрный и Андрей Рублёв, их я особо заприметил. Феофан Грек изображает святых, а я - простых людей, ано манера у нас одна - так подбирать цвета, что фигуры будто движутся на холсте.
После завтрака хозяин повёл гостей в свою мастерскую, где он создавал шедевры. Это был бревенчатый домик на берегу реки, слегка покосившийся от ветхости. На стенах его висели картины, а под ними в сундуках были собраны разные предметы крестьянского быта.
Картин было много, и ни одна не была похожа на другую. На одной было нарисовано пасущееся на лугу стадо коров и пастух, играющий на дудочке. На другой - сельчане, собравшиеся вокруг веселящих их скоморохов. На третьей - река, отражающая заходящее солнце. И так далее. Было несколько портретов.
- Аки всё красиво, - восхищался Лучьян. - Любо здесь бывает гостям, ведаю, любо...
- Да и все, кто здесь бывает, молвят: отдыхаем душой, Игнатий, - кивнул хозяин. - Работать здесь хорошо, спокойно...
- Талантливый, талантливый ты, Игнатий, - сказал Владимир Андреевич. - Неча тебе здесь засиживаться. Про тебя же и не ведает никто, а в Москве сколько картин бы уже продал...
- Да я же не ради славы и не ради богатств пишу, - возразил Игнатий Савельевич, - а ради своей потребности в этом. Мне и в деревне любо. Приезжают сюда те, кто хочет купить у меня картины. Одни продаю, другие жалко продавать. А за талант Богу и матушке-природе спасибо.
- А почему ты порвал эти картины? - ужаснулся Лучьян, обнаружив в углу несколько разорванных холстов.
- Они не получились. Егда оттенок получается даже чуть-чуть не тот, что надо, я рву картину и выбрасываю. Опосля пишу заново или принимаюсь за другую, - ответил Игнатий Савельевич, довольный тем, как высоко было оценено его творчество приближёнными великого князя.
- А дети у тебя чем занимаются? - спросил Владимир Андреевич хозяина.
- Сыновья - плотники. Мебель изготовляют. В посадах, в деревнях избы срубают. А дочери одёжу шьют.
Вернувшись ко двору Игнатия Савельевича, Никита узнал, что Святополк вновь отправился в разведку. Ходили слухи, что Тамерлан ушёл далеко и всё идёт дальше, не останавливается.
- Ну, коли ушёл Тамерлан, так и не будем торопиться, - стали говорить воины. - Давай, княже, останемся здесь ещё на денёк.
Никита, подумав, согласился. И весь день воины то отдыхали, то помогали сельчанам по
