поединок недействительным. Бойцам разойтись и умыться.
В толпе сделалось некоторое, лишенное признаков энтузиазма шевеление. Было вполне ясно, что мои начальственные слова всего лишь приостановили агрессивные события. А с моим уходом бойцы, скорее всего, немедленно возобновят сражение.
Так что же, мне до вечера их тут пасти?!
Лихорадочно прокручивая в мозгу варианты действий, я пришел к выводу, что первым делом нужно увести парней с арены боевых действий. Есть какая-то фишка у психологов, что в месте, где дерутся, нельзя говорить о любви, а в месте, где ты говоришь о любви, нельзя драться. Поэтому...
- Так, - произнес я как можно более твердо. - Все идите за мной.
Когда недовольная, поглядывающая исподлобья группа расселась за нашим дубовым столом, я дождался пока прекратились все скрипы и шарканья и начал речь:
- Почему? - вопросил я. - Почему вам цивилизованным, образованным людям... Людям, живущим в XXI веке, приходит в голову дикая, первобытная мысль решать проблемы при помощи драки?
Если бы вы дали себе труд подумать, то легко заметили бы, что любой конфликт, любая самая кровопролитная война завершается переговорами и заключением мира. Значит, нецивилизованную фазу нужно сразу опускать и прямо переходить к переговорам.
Я прошелся по комнате, концентрируя мысли, и продолжил:
- Нет неразрешимых конфликтов. Нет проблем, которые невозможно было бы решить мирным путем. Вот из-за чего вы подрались?
Сидевший с пресным видом Фомин покосился на Матвеева. Тот только засопел запрокинутым носом, к которому Ольга Лукина с ледяным спокойствием прикладывала влажный компресс.
- Ну, - Томми флегматично пожал плечами. - Лешка сказал, что сможет набить мне морду. А я сказал, что сам ему набью.
- Кхм, - вырвалось у меня. Мда...
Черт бы их побрал.
- Но позвольте, - озарила меня новая воспитательная идея. - А почему вообще возникла такая тема? Вам что, больше посоревноваться не в чем?
Если хотите меняться силой, ну давайте армрестлинг организуем, малые олимпийские игры в конце концов... Почему обязательно драться?
Томми снова пожал плечами. А Матвеев в это время осторожно проверял пальцами остановилась ли кровь и к дискуссиям расположен не был.
- Можно я отвечу? - поднял руку интеллигентный Илья Юдин.
- Ну... Попробуй.
- Парни в нашем возрасте дерутся всегда. Взрослые делают то же самое, но другими, более изощренными способами. Психологи обычно говорят, что таким образом каждый определяет свое место в иерархии и, более глобально, - свое место в окружающем мире.
- А попроще?
- Скажу проще. Считается, что все мы живем в обществе, которое гарантирует каждому определенный набор прав и свобод. И чем общество цивилизованнее, тем большей свободой в нем обладает каждый индивидуум.
- Ну ты сказал! - восхищенно отметил Серега Иванов.
- Философ!
- И что? - поторопил я.
- Так вот, я хочу сказать, - холодно улыбнулся Юдин, - что все это не так.
- Как не так?
- На самом деле: чем цивилизованнее общество, тем меньше у каждого свобод.
Поднялся шум. Тема показалась заумной и утратила интерес слушателей.
- Погоди, - проклюнулся любитель путешествий Евгений Яковлев. - А как насчет того, что "каждый вправе делать все, что угодно, в той мере насколько это не мешает другим"?
- Вот именно, - охотно отозвался Илья. - Но кто и каким образом будет определять: мешает данный индивид другим или нет?
Опять поднялся шум, но теперь уже содержавший живые отклики:
- Придут дядьки с дубинками и объяснят.
- Рыло набить.
- А в "обезьяннике" не сидел? Прикованный к батарее?
Но Илья отличался редким хладнокровием, и шум его не смутил.
- Из ваших реплик я так и не услышал: каким конкретно образом общество определяет границы личной свободы. Представьте: некий молодой музыкант сочиняет дома ...ну, условно говоря, новую Крейцерову сонату. И этим очень мешает соседу-алкоголику, который допился до зеленых чертей и от музыки у него глюки... Или так: изобретатель творит на дому. Создает нечто, что в будущем облагодетельствует все человечество. Но от его экспериментов у соседей, которые как раз в это время фасуют героин, гаснет свет.
Мешает он им? Да!
Нарушает их личную свободу.
В милицию они, разумеется, не пойдут. И тут перед изобретателем во весь рост встанет проблема защиты границ уже его прав и свобод.
Какой отсюда вывод?
- Так ты поэтому, - спокойно поинтересовался долговязый Яковлев, - деньги у малолеток вымогал? Расширял границы личной свободы?
- Нет. Просто в цивилизованном обществе каждый имеет ту свободу, какую способен отстоять. Любым способом. Моя свобода больше, чем у школьной мелюзги. Поэтому мне - деньги, а им - урок жизни.
- Homo Homini lupus est*, - громко и торжественно провозгласила Ольга.
* Человек человеку - волк (лат.)
- А дело не в названии, - хладнокровно отреагировал Илья. - И не в эмоциях. Можно ненавидеть закон всемирного тяготения, но действовать от этого он не перестанет, верно? Так не разумнее ли познать закономерность и затем использовать ее? Я не прав?
- М-м-м,.. - задумчиво произнес Томми. - А ты, похоже, сволочь...
- Я просто называю вещи своими именами.
- Ты хочешь сказать, что все такие же, как ты только не признаются?
- Именно.
- Кстати, - тут же добавил Илья, реагируя на лениво сощурившиеся глаза Никиты, - это не я придумал. Классики политологии Маркс и Энгельс когда-то писали: "История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов".
- Так то "обществ", - заметил Серега Иванов.
Илья поднял указательный палец, давая понять, что еще не закончил цитату:
- "Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче - угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме и вели непрерывную, НЕПРЕРЫВНУЮ(!) то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством", то есть большой кровавой дракой, "или общей гибелью борющихся классов".
Цитата публику впечатлила. А меня впечатлила эрудиция Ильи.
- Откуда такие познания в марксизме?
- У меня дед преподавал научный коммунизм. И дома по данной теме полное собрание классиков.
- Любопытно у тебя в башке преломились идеи всеобщего братства.
- А я демократ.
- Иуда, - мягко, с какой-то леопардовой грацией протянул Фомин.
- Так, все ясно, - завершил дискуссию я. - Беседовать на темы развития и обустройства общества будем вечером. А сейчас предлагаю разобрать инструмент и вернуться к сельхозработам. Вопросы есть? Вопросов нет. За работу, товарищи.
* * *
После обеда мы все, включая невесть откуда явившихся Ивана и Али, отправились знакомиться с достопримечательностями. Ожидалось, что мероприятие будет интересным и жизнерадостным, но после утренних событий я был мрачен, и потому наше шествие поначалу чем-то неуловимо напоминало проход немецких военнопленных по Красной площади в 1944 году.
- Какая у вас организованная группа, - простодушно восхитилась женщина-экскурсовод, выделенная нам от местного музея.
Мда.
Как бы то ни было, жизнь шла своим чередом, и вот мы остановились перед первой (ближайшей к нашему дому) достопримечательностью - Благовещенским собором.
- Гороховец - один из тех городов, который хранит в себе тайны многовековой русской культуры, - вдохновенно сообщила экскурсовод Наталья Михайловна.
Голос у нашего гида был хорошо поставлен, а фразы, которые она, вероятно, произносила не по одному разу в день, звучали накатано и красиво:
- Главная гордость Гороховца - купеческие палаты конца 17 века. На территории СССР таковых было 29, на территории современной России осталось 18, и 7 из них, практически в первозданном виде, сохранилось в Гороховце. Ни в одном другом городе подобных исторических сокровищ в таком количестве не найти. В целом же, исторический центр Гороховца - это более 100 памятников истории и культуры, находящихся под охраной государства.
- В США, - негромким, но отчетливым шепотом заметил Илья Юдин, - государство охраняет граждан. А у нас - только памятники.
- Пф-ф, - фыркнул Фомин. - Вот сядешь лет на пять, и тоже будешь охраняться государством.
- Тише, - попросил долговязый Яковлев.
- Вторая особенность нашего города, - продолжала между тем Наталья Михайловна, - сосредоточение необычайно большого количества культовых православных сооружений на сравнительно небольшой площади. В настоящий момент в Гороховце три действующих монастыря: два женских и мужской. И в общей сложности 10 церквей.
- Как десять? - как всегда не утерпел Серега Иванов. - А я только пять вижу.
- Ты считаешь только большие соборы. А рядом с каждым из них, в том числе и прямо перед нами, находится еще небольшой зимний храм. Вот видите - с одной главкой.
- О, это отдельный храм?
- Да. Это церковь Иоанна Предтечи, - кивнула экскурсовод. И ее вдохновенная речь плавно полилась дальше: - Все церкви относятся к концу 17 века. Причем, обратите внимание насколько гармонично творения рук человеческих и природа слились здесь в одно единое целое. Впервые это заметил еще академик Игорь Эммануилович Грабарь, который посетил Гороховец в 1919 году. В своем дневнике он оставил такие записи: "И дивная Муромская архитектура, и сам Феофан поблекли перед Гороховцом. Пошли бродить по городу, который весь как бы оказался застывшим с самого конца 17 века. Казалось, что это не город, а два-три десятка церквей, разбросанных по горе в каком-то игрушечном стиле. А сколько здесь старых ворот и оград, сколько старых домов... Столько их нет во всей остальной России. Другого такого Китежа я не знаю".
- А что такое "Феофан"? - спросил мелкий Серега.
- Феофан Грек - иконописец, - солидно пояснил обычно молчаливый Марк Стеклов. - Очень знаменитый.
- А скажите, - обратился к экскурсоводу Иван, - этот собор только снаружи имеет фрески? Или изнутри он тоже расписан?
- Расписан. Но внутри фрески достаточно поздние. Примерно, 19-го века. И они, разумеется, нуждаются в серьезной реставрации, но на восстановление пока не хватает средств.
- А фрески на фасаде, - не отставал Иван, - имеют какую-то определенную последовательность?
- В смысле?
- Ну, когда мы осматривали Дмитриевский собор во Владимире, там рельефы на фасадах расположены в естественном порядке: сначала Рождество, потом Крещение, Введение во храм и так далее до Вознесения Христова. А здесь как?
- Боюсь, теперь уже не разобрать, что и в каком порядке здесь было изображено. В советские годы перед каждым социалистическим праздником стены белили и штукатурили. Примерно через неделю фрески проступали снова, но... Известно только, что они посвящены двенадцати главным христианским праздникам.
- Получается, что этот храм, - обернувшись к Али, сообщил Иван, - нечто промежуточное между тем, как строили в XII веке, и тем, как строят сейчас. В древности храмы украшали снаружи, сейчас - изнутри. А здесь - и так, и так.
- Уникальным произведением искусства, - продолжила лекцию экскурсовод, - были западные ворота Благовещенского собора, выполненные гороховецкими мастерами. Они были изготовлены из кованого железа со вставками из бересты и кусочков разноцветной слюды.
Береста забирала влагу и тем самым
