мусорным бакам за моей спиной. Однако ничего не произошло. Никита стоял прямо передо мной, пристально вглядываясь в мое лицо.
- Ты Максим, так? Максим Ермолаев?
Я кивнул в ответ.
- Прости за это, - он указал пальцем на мою опухшую губу, - некрасиво получилось.
Я ошарашено смотрел на парня, открыв рот от удивления. Я ожидал от него все что угодно, кроме извинений. Ведь он застал меня со своей девушкой!
- Ну, Максим, надеюсь, ты вчера хорошо выспался, потому, что нас ожидает долгий разговор. Идем, за углом есть небольшое кафе.
Он развернулся и пошел по тротуару, я же последовал за Никитой в тени его широченных плеч, удивляясь неожиданному повороту событий.
В маленьком кафе посетителей было немного, поэтому мы без проблем расположились за столиком у самого окна. Пока я снимал куртку, Никита заказал два кофе и терпеливо ждал меня, сложив руки на столе. Я чувствовал себя просто ужасно и не знал куда отвести глаза, чтобы он не заметил моего сметения.
- Да, не дергайся, Максим, - спокойно произнес Никита, изучающее глядя на меня, - нам необходимо поговорить… о Лёле.
Я выпрямился и открыто взглянул ему в лицо. Хоть я и волновался, но извиняться за то, что был без ума от Лили не собирался. Наконец-то, вот оно – я был от нее без ума! Ну хоть тебе хватило смелости признаться самому себе! Поздравляю.
- Она тебе нравится?
Услышав это, я удивленно приподнял брови. Неужели он решил, что я буду ему исповедаться?
- Можешь не отвечать, - усмехнулся он, - я видел, как ты смотрел на нее вчера в кафе. И то, что сегодня ты оказался у нее дома, только доказывает это.
- Ни чего это не доказывает, - огрызнулся я. – Сегодня я просто отвез Лилю домой, потому что ты… - я осекся и замолчал. Почесав затылок, я опустил глаза. – Никита, я знаю, что вы давно уже вместе и ….
Он неожиданно рассмеялся, а я неуверенно повел плечами. Что смешного я сказал? Разве это не правда?
- Это Лёля так сказала? – парень не унимался, криво усмехаясь. – И…ты решил, что она моя девушка?
Мне это начинало порядком надоедать, и, скрестив руки на груди, я ждал, когда он успокоится и наконец-то объяснит, для чего притащил меня в эту забегаловку.
Словно почувствовав, Никита замолчал и вдруг серьезным тоном произнес:
- Лёля моя работа.
Официант принес на подносе две чашки кофе и качок, откинувшись на спинку стула ждал, когда тот отойдет от столика.
Я же превратился в слух, потому что одна эта фраза меняла для меня все.
- Я был водителем у отца Лёли Павла Николаевича Запашного. С раннего утра и до поздней ночи мы были вместе, - она хлебнул обжигающе горячий кофе и поморщился. – Павел Николаевич был человеком крутого нрава, жесткий, решительный, каким и должен быть руководитель крупной фирмы, но вместе с тем у него была широкая необъятная душа. Что же касается его семьи, то для него не было никого важнее жены и двух детей: Лёли и Даньки, - Никита замолчал, видно, что ему тяжело было вспоминать прошлое. Но сжав зубы, он вздохнул и продолжил: - это случилось в день моего рождения, - он закрыл глаза и потер переносицу. – Просто какое-то страшное, роковое совпадение, ведь я попросил в этот день выходной, хотел оттянуться с друзьями как следует. И, как на зло, шеф решил ехать с семьей на дачу. Он сам сел за руль… Да тут ехать то всего сто километров! Было раннее утро… пустая трасса…и пьяный придурок на грузовике… - Никита произносил слова отрывисто с придыханием, он с трудом справлялся с нахлынувшим волнением.
Да и я сидел почти не дыша, так и не притронувшись к кофе.
- …мне позвонили спустя четыре часа. Сначала охранник с дачи, потом домработница, а потом…следователь, - он втянул ноздрями воздух и пристально посмотрел на меня. – В том кровавом месиве невозможно было никого опознать. Лёлечку даже нашли не сразу. Ее отбросило в сторону от обочины, в поле. Ее лицо было залито кровью, тело лежало в неестественной позе, но сердце билось, и это было главное. Я примчался на место происшествия так быстро, как только смог, и…эта картина еще долго стояла у меня перед глазами. Все это было…ужасно, страшно, но я все равно долго не мог поверить, что это происходило на самом деле. Лёля лежала в реанимации несколько недель и две из них в коме. Но ее состояние постепенно стабилизировалось, а потом стало медленно улучшаться. Вот только зрение вернуть докторам оказалось не под силу. Она прошла через ад дважды: первый раз это авария, а второй, когда она очнулась и…поняла, что ослепла. Она пребывала в такой панике, что некоторое время ей кололи успокоительные препараты, но это не всегда срабатывало. И все это время рядом с ней находились я, Варя и Борис Николаевич, родной брат шефа и дядя Лёли. Как только он узнал о гибели брата и его семьи, то сразу прилетел из Италии, где живет уже много лет. Мы все поддерживали Лёлечку, как могли, но что мы могли сделать? Чем помочь? Все это было очень тяжело. Первые полгода после аварии, она не выходила из дома. Как мы ее не уговаривали, как не хитрили – ни чего не помогало. Выглядела она тогда совсем по-иному, нежели сейчас. Иногда, я думаю, что хорошо, что слепота оградила ее от того шока, который испытала бы, увидев себя хоть раз в зеркало. Ее лицо было жутко изуродовано: несколько глубоких шрамов пересекали все лицо от уха до уха и множество мелких, но видимых исказили ее черты безвозвратно. Но она, конечно, понимала, что с ней произошло, и как она теперь выглядела, ощупывая пальцами лицо. И тогда она сорвалась и начала пить, - Никита, достал из кармана куртки белый конверт и покрутил его в руках. – Спустя два месяца Борис Николаевич, почти насильно увез ее в Италию, и мы с Варей смогли отдохнуть и немного успокоиться. Жить в постоянном напряжении было тяжело, но вспоминая, что пережила Лиля, мы продолжали бороться с ней, ради нее же самой дальше. В Италии за три месяца ей сделали несколько пластических операций, полностью убрав шрамы, но и существенно изменив лицо. Но там Лиля не захотела остаться и вернулась домой. Усилиями дяди ее восстановили на факультете, изменив немного условия обучения, и с нового учебного года она пытается вести нормальную жизнь, если можно так сказать. Я стал личным водителем и телохранителем, а Варя… - он хмыкнул, - она одна заменяет Лёле весь оставшийся персонал.
Когда он замолчал, между нами повисла мертвая тишина. Я сидел без движения, изо всех сил пытаясь переварить то, что мне только что поведал Никита. Но это оказалось сложно, я не мог поверить, что все рассказанное им правда, и что Лиля могла все это пережить. Более того жить дальше и стать такой, какой она была сейчас. Мой мозг отказывался верить в это, словно в нем сработала блокировка.
Я вздрогнул, когда Никита протянул мне конверт, дотронувшись до моей руки.
- Когда-нибудь, если захочешь, загляни в это конверт. Здесь фото с места аварии.
У меня округлились глаза. Разве не достаточно мне просто знать, зачем все это видеть?
- Зачем это все? – только и смог произнести я. – Если бы Лиля захотела, то сама бы…
Никита отрицательно покачал головой, поиграв мускулами на руках
- Лиля никогда тебе об этом не расскажет. И потом, я это сделал не по собственной воле, а по настоятельной просьбе ее дяди. Я все знаю о тебе, Максим, навел справки. Но ты должен был все знать про Лилю, прежде чем решишь завязывать с ней какие-либо отношения.
- Но… - я едва умел открыть рот, но парень предостерегающе поднял руку.
- Я не требую от тебя ответа прямо сейчас. Только прошу подумать как следует, и сначала разобраться в собственных чувствах. Иначе, что Лёле будет больнее в миллион раз, чем любой другой обычной девушке. И тогда я тебя просто убью, - с улыбкой проговорил он, но я знал, что он не шутит. - Но если ты будешь уверен, что сделаешь ее счастливой, я буду искренне рад. Рад за вас обоих, но в первую очередь за нее.
- Понятно, - пожалуй, излишне жестко сказал я, чувствуя себя главным героем фильма «Миссия невыполнима». – Это все, что ты хотел мне рассказать?
Никита кивнул головой, допивая холодный кофе.
- Но…если между вами никогда ничего не было, к чему ты устроил это фейерверк сегодня? – спросил я, указывая на свою разбитую губу.
Рассмеявшись, он пожал могучими плечами.
- Понимаешь, Лиля, девушка, несомненно, красивая и очень обеспеченная, но она слепая. Она не могла видеть, кого привела в дом, даже из лучших побуждений. Любой мог воспользоваться ситуацией, но…
- Только не я! – выпалил я, возмущенно.
- Знаю, - просто ответил Никита, - теперь знаю. Считай, что это была проверка.
Качок! Значит, правду говорят, что у них мозги в мускулы трансформируются. Сначала бьют, потом разговаривают.
Я поднялся и накинул на плечи куртку. Расплатившись за нетронутый остывший кофе, я попрощался с Никитой, прихватив белый конверт. Он жег мне ладонь до самого дома. Казалось, что его содержимое, как кислота разъедала меня изнутри. Я отчаянно сопротивлялся, я не хотел смотреть эти фотографии, я боролся…
Но едва захлопнулась за мной входная дверь, тут же в коридоре я раскрыл конверт. От первой же фотографии меня прошиб пот: ладони похолодели, а на лбу выступила испарина. Я всегда считал, что у меня крепкий желудок, но сейчас к горлу подкатывала тошнота, и я не мог с ней справиться. Когда я перевернул последнюю фотокарточку, то уже знал наверняка, что спать сегодня не буду.
Не раздеваясь, я буквально рухнул на кровать. Мое сердце билось в груди, как безумное и я ощущал удар за ударом каждой клеточкой своего тела. Казалось, вся комната пульсировала в темноте вместе с моим сердцем. Я был в шоке от рассказа Никиты и от фотографий. И через несколько секунд я почувствовал, что мне не хватало воздуха, я задыхался в буквальном смысле – эмоции переполняли меня. Всего на мгновение перед моими глазами возник образ красивой стройной девушки, которую я подвез домой, но он тут же сменился на искалеченное окровавленное тело на месте аварии. Меня затрясло словно в лихорадке от мысли, что пришлось пережить Лиле. Выхватив из-под головы подушку я накрыл себе лицо, чтобы не закричать в голос от ужаса, от своего бессилия и от обиды на Судьбу, которая уготовила ни в чем не повинной девушке такую жизнь. Я плакал, стиснув зубами ткань наволочки, и слезы противно стекали по щекам.
Я не помню, когда я плакал последний раз, видимо это случилось очень-очень давно. Но только сейчас я понял ошибочность выражения «Мужчины не плачут». Плачут. Только редко. И наши слезы намного горше и больнее женских, потому что омываются слезами не глаза, а душа и сердце – это кровавые слезы. Но они означали одно, что у мужчины есть душа, а это уже многое значило.
И сейчас я ощущал, что плачет мое сердце, и это его слезы увлажняли мое лицо.
Не знаю, сколько прошло времени, но как сомнамбула продолжал лежать в свитере и джинсах, обнимая мокрую подушку.
- Бедная девочка, - эти два слова я повторял как заезженная пластинка. Я был весь переполнен жалостью и сочувствием к Лиле. И эти чувства я мог выразить в этих простых словах «бедная девочка».
Я физически ощущал ее боль и страдания, и, чего я совсем не мог понять, неожиданно захотелось быть рядом с Лилей все то время. Быть вместе с ней. Быть вместо Никиты.
Резко сев на кровати, я обхватил руками голову. Ну почему, почему на ее долю выпало пережить весь этот ужас? И Слава
