ненавидела его, и теперь - по - настоящему. От осознания, наконец, обретенной уверенности, ей сразу стало легче. Не надо убеждать себя в том, что этого человека для нее больше не существует - его действительно не существует!
Тамара улыбнулась. Обошла Шаталова осторожно, словно свежевыбеленную колонну, о которую можно нечаянно испачкаться, не оборачиваясь, направилась к выходу.
Тетя Нина устанавливала в доме свои порядки: переставляла мебель, меняла скатерти, занавески, стирала, мыла, вконец извела отца хождениями по магазинам и даже пыталась конфликтовать.
- Разве может быть у девушки на выданьи така нора? - горячилась она. - Сельпо, да и только! Одни полки и стол канцелярский! Ни цветастых занавесочек, ни приличного покрывала. Какая - то рекрутская казарма!..
Но против ее нашествия в Тамарину комнату дружно восстали и отец и дочь. Тете Нине пришлось отступиться, но в желании поворчать по этому поводу отказать ей не могли, да и не старались, наоборот, с удовольствием вслушивались в мелодичный, певучий, голосок. Затихала она поздним вечером, с вязальными спицами в руках, перед обязательно включенным телевизором. Не вникая в суть происходящего на экране, она изредка спохватывалась, требуя помощи в преодолении порогов в многосерийном любовном течении.
- Тамарочка! Вот ты Ленинский стипендиат! В аспирантуру готовишься... Конечно хорошо все это, но счастье в одних книгах не найдешь. - Сокрушалась тетя Нина. - Трудная ты для нашей женской доли. - Сочувственно смотрела на Тамару и замолкала, видя, что не падают ее слова на благодатную почву, не дают желанных всходов.
"С двумя сыновьями нелегко, да и Сергею с одной дочерью не легче, - видно время нынче такое".
Через неделю тетя Нина уезжала к мужу, своему Семену, к сыновьям, к внучке, к домашней живности, - не справятся они там без нее...
Уже больше месяца Тамара не расставалась с письмом - положительным отзывом на ее запрос о распределении на завод тяжелых станков в Коломну, - уехала бы еще дальше, но и об этом решении долго не решалась сообщить отцу. Аспирантура на родной кафедре, вполне реальная защита кандидатской диссертации предопределяли, особенно для стороннего взгляда, счастливый, обкатанный путь. Какой мужчина отказался бы от такой радужной перспективы, а тут женщина... Но Тамара приняла решение и менять его не собиралась ни при каких обстоятельствах. Отец чувствовал ее тревогу, но как всегда - вопросов не задавал. "Он доложен понять, что не может она не уехать! Остаться здесь, значит продолжать вариться в опостылевшем котле, среди этих сережек, женек, танек, и так на всю жизнь, без свежего ветра?.. Нет уж!.."
Вот сейчас она позвонит и скажет ему по телефону о письме, - не хорошо конечно получится, - но пусть уж лучше так...
Услышала возбужденный голос отца:
- Тамара, не пропадай пожалуйста, у нас гость. Ждем тебя!
"Просто рок какой-то, - отметила про себя Тамара, но почувствовала облегчение, неприятные минуты снова отодвигались на какое-то время. - Самообман! Все! Решила! Сегодня же вечером произойдет откровенный разговор..."
Дверь открыли двое: отец и крепко сколоченный, румяный, улыбчивый человек, - гость галантно ухаживал за Тамарой, беспрестанно шутил, отец с готовностью подчеркивал его авторитет, оба были навеселе.
- Тамарочка, вы должны сами догадаться, что за важная птица перед вами - гость продолжал ухаживать и за столом. - Мое присутствие, факт, так сказать, де юре, но нет желания быть фигурой нон грата! А зовут меня Василь Василич. Приехал на выставку со своими поросятками, и забежал вот на огонек...
Тамара внимательно всмотрелась в него. Выглядел он моложаво, хотя кожа на руках выдавала значительные годы. "Пожалуй он и постарше отца будет. Фронтовик? нет, скорее, служили где-нибудь вместе, но причем тут поросятки?.."
- Вот и медаль вручили, - гость не унимался, - решили отметить. - Все честь по чести!
Тамара не узнавала его, да и не пыталась особенно напрягать память: за смешливостью и балагурством угадывался недюжинный характер сильного человека, видела, что и отцу гость по уше. Вечер проходил весело и тепло.
- А я и есть папа Евгения Шаталова! - слова прозвучали резким диссонансо ее настроению.
Как же она сразу не догадалась? Именно таким его и представляла со слов Шаталова, председателя колхоза - миллионера, - читала о нем статьи, и вот он перед ней.
Возникшее было напряжение постепенно улеглось. Шаталов старший посерьезнел, говорил медленно с расстановкой:
- Вы уж простите мне, Тамара Сергеевна мою военную хитрость. Представился бы сразу, гляди и разговора не получилось. Вот и папа ваш не возражал против этой самой, военной хитрости. А инициатива познакомиться с вами целиком моя, так уж, к сыну моему, в этой части, пожалуйста без особенных претензий...
- Уж чего-чего, а претензий никаких, и быть не может! - Тамара чрезмерно внимательно вгляделась в пустой бокал, задумалась, и дерзко вскинула на него глаза, - Просто все! Вы это вы! А о сыне вашем говорить не будем!
До сих пор молчавший ее отец попытался что-то вставить, но поймав на себе характерный дочерний взгляд, замолчал, но и Василий Васильевич не думал сдаваться, мудро продолжил словно ничего не видя и не слыша:
- Горячимся по молодости, а потом, подчас всю жизнь, приходится расплачиваться, - нетерпеливым движением, пресек попытку Тамары возразить. - Да-да! Настроение еще ни один раз изменится, но перечеркивать, своим трудом заработанные преимущества, считаю неразумным. Отказываться от аспирантуры, можно сказать от своего настоящего будущего... это при ваших - то способностях - преступление!..
"Что он делает? Что делает? - Тамара в страхе скосила глаза на отца. Он был спокоен. - Значит знает ! И ничего! Все понимает! Молодчина! Это мой папка! Только мой папка может быть таким! - Тамара вскочила, бросилась к отцу, - звякнул разбившийся на счастье бокал, - она тискала его, что есть силы, висела на шее и целовала, целовала его в такую мудрую седину. И уж совсем торжествовала при виде растерявшегося, а минуту назад такого уверенного в себе Василия Васильевича. - Куда им Шаталовым понять их Кузнецовых!" Тамара схватила бутылку вина, разлила по бокалам.
- Предлагаю тост! За людей настоящих! За Сергея Ивановича Кузнецова и за Василия Васильевича Шаталова!..
Выпили, она метнулась к проигрывателю, мощность усилителя установила до "сотрясения потолка", вместе с Челентано увлекла в центр комнаты Василия Васильевича. Предложила такой темп, на который была способна только молодость. Но партнер уже снова был прежним: лихо закатанные по локти рукава, мятущийся вокруг шеи галстук и вообще весь его облик авторитетно закреплял брошенную громко фразу: "Знай наших!" Отец добровольно присоединился к танцующим, с движениями мягкими, старомодными, какими-то дамскими, и в тоже время преисполненными необыкновенного достоинства. Тамара поймала себя на мысли, что украдкой любуется им.
В перерыве между мелодиями зазвонил телефон, заволновался Василий Васильевич:
- Это меня! Я уверен! - он не ошибся. - Сын звонил. Завтра уезжаю, а поговорить как следует не успели, так что уж не обессудьте...
Прощался многословно. Медленно одевал шарф, пальто, шляпу. Неожиданно обнял Тамару за плечи.
- Скажи старику только честно. Обещаю, ему ни слова... Ты смогла бы выйти за него замуж?
- Нет! - Она ответила так быстро, словно только и ждала этого вопроса.
- Но тогда уж совсем глупый вопрос:
- Почему?...
Тамара задумалась. "В двух словах и не скажешь", - и неожиданно для себя нашлась:
- За вас бы вышла!
- Да-да. Понимаю. Пожалуй лучше и не ответишь... Правда. Я действительно вас понял. - Василий Васильевич, снова перешел на "вы", как бы увеличивая, на миг укороченную между ними, дистанцию.
От предложения отца, проводить его, решительно отказался.
Евгений ждал отца у подъезда. Две отрешенные от улицы, от города, от всего мира, мужские фигуры медленно двинулись к троллейбусной остановке. К счастью, или к сожалению, тот не заставил себя долго ждать. Отец пригласил Тамару к окну.
- Ты уверена, что тебе так будет лучше?
- Да папа, я хочу что бы так было...
........................................................
Поезд нехотя тронул от платформы. Медленно остывали за окном двое провожавших: отец, с побледневшим в последний момент лицом, и Шаталов. Тот явился без приглашения, положил чемодан на полку, перед уходом судорожно сжал двумя руками ее пальцы, но так и не проронил ни слова, - теперь криво и глупо улыбался.
Поезд долго не мог вырваться из обустроенной человеком теснины. Взгляд цеплялся за знакомые строения по обе стороны от железной дороги, мысли также медленно растекались во времени и пространстве.
Август. Сытый, колоритный, немного уставший, с желтоватой проседью листьев вперемешку с пылающими красными гроздьями звучал финальным аккордом сухого и жаркого лета. Ей уже двадцать четыре года... Почему уже? Может быть еще? Нет скорее все-таки уже... Двадцать четыре на два, сорок восемь, - впереди больше половины, - а если на три? то семьдесят два года, - позади треть отпущенной жизни. Много это или мало?.. Большинство девчонок из ее курса успели выскочить замуж, - уже август, - а она еще и не любима по - настоящему... Ну и пусть август! У нее все впереди! И настоящие люди, и настоящая любовь! Она открыла книгу, углубилась в чтение.
В Коломне для Тамары все складывалось на редкость удачно, без традиционных для молодых специалистов мытарств: начала она с должности юрисконсульта, но уже через три месяца начальник юридического отдела запенсионный, добродушнейший Пал Палыч, вышел на директора с предложением уступить свое место Томочке - юристу от Бога. Одновременно с приказом она получила и ключи от новой однокомнатной квартиры с окнами на Оку. На сердечном же фронте все выглядело традиционно, без изменений: взгляды, цветы, ухаживания, слова, слова, с постепенным перевоплощением ее в очень нужный для завода "тяжелый, карусельный станок". Закорючка "Синего Чулка" на проекте любого приказа ценилась выше протокола со множеством подписей.
Наступал новый год.
Снежинки в юротделе опускались по ниточкам стройными шеренгами, но когда входная дверь, справа, в тайне, открывалась они волновались и становились очень похожими на те - за окном. Чужой приход вспенивал голоса подчиненных, - мужской вызывал особенное оживление, - но до второй, открытой двери в Тамарин кабинет дошагивал редко. Но сегодня и здесь отстучали уверенные, тяжелые, но по летнему сухие и звонкие, директорские итальянские ботинки, простуженно откашлялись наши отечественные: начальников цехов и отделов. На телефонном столике, оттеснив хозяина с черным хвостиком на самый краешек, лежали цветы, коробочки, и... долгий директорский взгляд, - голос его властвовал селектором здесь нередко, но вот след от серых, молчаливых глаз оставлен был впервые. Тамара вышла в отдел, поздравила сослуживцев с праздником и досрочным окончанием рабочего дня. Радостные голоса вспорхнули, пощебетали и улетели.
Падал снег. Почему-то крупные снежинки всегда падают грустно... Тамара обернулась, завод грузно погружался в дрему, от проходной к ее ногам елочкой тянулся одинокий, неровный след. Подошел знакомый трамвай,
