видимо, что вполне траурный вид одежд бу-дет сулить провинившимся злодеям заслуженное возмездие, а самим носительницам мантий прида-вать величественный и взывающий к бесконечному почтению облик. Однако, по мнению Тартальи, столь мрачные покровы, ниспадавшие мощными, торжественными складками, обеспечивали этим вершительницам судеб не столько значительный вид, сколько полнейшее сходство с громоздкими монументами, грубо вытесанными из базальта ещё в доисторические времена.
На свете существует два типа судей: добровольные и законные. Трудно сразу сказать, кто из них хуже. Про первых один классик (сейчас трудно вспомнить, кто именно, и был ли он классиком) напи-сал так: «Есть люди, просто обожающие судить себе подобных. Разумеют ли они то или нет, но все они являются ревностными адептами свободы воли. Эти добровольные жрецы справедливости всегда найдут вокруг себя достаточно виновных, и каждый приговор, вынесенный преданными носителями незримых мантий, возносит самих носителей всё выше и выше, так что приходится всё сильнее зади-рать голову, чтобы рассмотреть их, сверкающих, в беспредельной чистоте голубого неба».
Тарталья и Труффальдино предстали перед законными судьями.
(Мы никогда не решимся повторить все те обидные слова, которыми тот же классик наградил законных служителей суда).
Некоторое время три юридические грации – образованный принц сразу же присвоил им соот-ветствующие имена: Гегемона, Аглая и Ефросина – умело держали продолжительную театральную паузу, с неодобрением рассматривая обвиняемых. Этакая tristis severitas in vultis (скорбная суровость в лицах).
Затем первая из них, дама, неприятная во всех отношениях, поднесла лежавшие перед ней бума-ги очень близко к своему носу, из чего следовало, что данная незаменимая жрица правосудия имеет несчастье страдать чудовищной близорукостью, но стесняется носить очки.
– Подсудимые, встаньте.
Подсудимые встали. По всей видимости, составители регламента искренне предполагали, что именно в вертикальном положении нарушители законов будут особенно хорошо слышать вопросы судей.
– Вы обвиняетесь в нанесении тяжёлых, незаслуженных побоев майору Дерихвостову, – про-скрежетала Гегемона.
Основным элементом всякого закона, так принято думать, является положение о неотвратимо-сти наказания за нарушение этого самого закона. Наказаний предусмотрено много, Но самое тягост-ное из них – необходимость принимать наказание из рук совсем уж малосимпатичных персон.
– Майору? – искренне удивился Тарталья. – Да этому прохвосту, чёрт его дери, и чин младшего лейтенанта был бы чрезмерной наградой.
– Мой господин решительно не прав, – бесцеремонно вмешался Труффальдино. – Какой там лейтенант? Этот мужчиночка и для капрала недостаточно хорош.
Присутствующий в зале безвинно пострадавший офицер замычал от возмущения.
– Вы признаёте свою вину? – спросила главная судейская дама. Её голос был противен и строг и не сулил пощады.
– Конечно, признаём. Признаём, что мало ему всыпали, – признался Труффальдино.
Судейские дамы аж подпрыгнули на своих стульчиках. От этого их мягкие тела сразу же зако-лыхались. И колыхались они, следует заметить, довольно долго.
– Нет, вы только подумайте! – всплеснула пухлыми ручками носительница мантии, которой Тарталья присвоил имя Аглаи.
– Вы забываете, где вы находитесь! – возопила обозлившаяся коллега, Ефросина, дама, просто неприятная.
Её розовые уши, сильно оттянутые книзу большими, но некрасивыми серьгами, угрожающе ше-велились.
– Милые дамы, мы не можем забыть, что находимся в месте, которое нам совсем не нравится. Даже ваше неоценимое присутствие не может скрасить собой эти пренеприятные для приличных лю-дей апартаменты, – учтиво сказал принц, осторожно ощупывая свою забинтованную голову. – Ведь эти замызганные стены, окружающие нас, а сегодня и вас, давно следовало покрасить, а потолки с этими безобразными жёлто-зелёными пятнами – побелить. И мебель здесь, как я успел заметить, вы-глядит отвратительно и щедро награждает всех занозами. Если бы это от меня зависело, я перенёс бы судебное заседание в чистое и хорошо проветренное помещение. Но от судьбы, полагаю, никто из людей не спасётся, ни боязливый, ни храбрый, коль скоро на свет он родился.
Пытаясь понять последние слова обвиняемого, судьи, недостаточно помнившие Гомера, уст-роили небольшое совещание. По мнению Труффальдино в этот момент эти дамочки были очень по-хожи на трёх стервятников, обсуждающих качества покойной антилопы. Тарталья согласился с такой оценкой, поскольку нашёл, что неблагозвучные голоса этих милых созданий и впрямь нехороши.
– Кстати, – сказал принц, – их можно сравнить также и с птицами стимфалидами. У тех, если верить древним грекам, были железные перья и когти, которые они охотно пускали в ход.
Так ничего и не уразумев, юридические стимфалиды решили продолжить процедуру и предос-тавили слово пострадавшей стороне.
– Ах, – сказал истец Дерихвостов самым плаксивым голосом, на какой только был способен, – уважаемый суд не может даже представить себе, до каких вершин низости дошли эти два заезжих молодца. Все доводы, внимайте, приведу, чтоб вы склонились к правому суду.
Уважаемый и безусловно правый суд закивал всеми тремя головами сразу, давая тем понять, что он действительно не в состоянии представить себе, до какой низости дошли присутствующие здесь два заезжих молодца, место которым за прочной решёткой и больше нигде.
– Эти жалкие личности, – вдохновенно продолжал оскорблённый майор, – которым не знакомы хорошие манеры и не свойственно даже элементарное человеколюбие, набросились на меня, руково-димые одним лишь звериным инстинктом уничтожения всего лучшего, что есть на земле, всего само-го ценного и даже уникального.
Тут даже на лицах неподкупных охранительниц закона, достаточно благосклонных к оратору, промелькнула лёгкая тень сомнения: ужели этот пошлый человечишка и впрямь является таким уж редкостным украшением родной земли?
– Так что же они с вами сделали? – не вытерпела ушастая Ефросина.
– О, эти криминальные личности исступлённо пинали всё моё существо руками и ногами, что способствовало потере мною разных мелких частей тела и попранию одежды.
Майор долго ещё перечислял понесенные им непереносимые лишения. Он вываливал всё, что подсказывала ему злонамеренная и на этот раз исключительно плодовитая фантазия. В результате список грехов молодых людей намного превысил гомеровский перечень греческих кораблей.
Получалось, третья от солнца планета доселе не видала подобных злодеев и судьба правильно сделала, что наконец-то схватила их за шиворот..
– Я хочу добавить, – закончил свою речь пострадавший, – что обуреваемый необузданным че-ловеколюбием я готов простить им все нестерпимые злодеяния, направленные против меня лично. Но у меня есть подозрение, что эта парочка замыслила совершить в нашей стране государственный пере-ворот.
– Замысел равен деянию, – сказала Ефросина.
Такие слова достойны цезарей. Их не смущает, что намерение имеет значение лишь тогда, когда произведёт на свет поступок.
– К чему ещё греметь, гремучие змеи? – подумал Тарталья.
– Интересно, как может возразить голубка тигру, – подумал Труффальдино.
– А теперь предоставим слово защитнику этих молодцов, – с нескрываемой иронией сказала Ге-гемона. – Послушаем, что он сумеет нам сказать.
Никто не откликнулся.
– Так где же защитник? – строго сказала грозная дама и даже нетерпеливо топнула ножкой. При этом одна из половиц не выдержала и выскочила из пазов.
– Я бы тоже с интересом послушал нашего защитника, – сказал Тарталья. – Ведь даже пустой орех полагается разгрызть, прежде чем выплюнуть.
– Да, да, так где же защитник? – продолжали удивляться судьи, растерянно поглядывая друг на друга.
Так розовые фламинго, собравшиеся на тёплом озере, эти прекрасные, но неразумные птицы, бессмысленно галдят и вертят шеями в разные стороны.
– Аглая, – сурово изрекла Гегемона, и её далеко не симпатичные черты исказились ещё более жуткой гримасой, – ты почему не позаботилась о защитнике?
– Сначала я и вправду немножко забыла, – всхлипнула прекраснейшая из присутствующих гра-ций. – А потом я вспомнила и хотела сказать ему. Но он к тому времени – того.
– Всегда она так! – мрачно изрекла Ефросина. – Уж сколько раз забывала пригласить защитни-ка. Такое допускать недопустимо.
– Я больше не буду, – пообещала провинившаяся служительница правосудия. – Но в этот раз, клянусь, я совсем не виновата.
Тут и открылось печальное обстоятельство: накануне защитник объелся несвежей икрой мор-ских ежей и теперь лежал в реанимации.
Снова посовещавшись, высокий суд объявил, что в таком простом деле защитник вовсе ни к че-му, поскольку защищать таких непревзойдённых злодеев нет ни малейшего смысла. Это означало бы зря тратить драгоценное время на пустые формальности, никоим образом не влияющие на суть дела. После этого суд решил выслушать показания свидетеля обвинения.
– Значит, всё было так, – пояснил мордатый охранник, – забегаю я в камеру и – хрясь!
– Я вас плохо понимаю, – сказала председательствующая Гегемона. Она и вправду не умела бы-стро соображать, даже если это было ей полезно.
– А чего понимать-то? Я сразу – хрясь, и – ладушки.
– Кого – хрясь?
– Сами знаем кого. Кого надо, того и – хрясь.
– А что вы видели? Расскажите суду.
– А чего там смотреть? Я как забежал, так сразу…
– Достаточно, – вскинулась судья. – Суду всё ясно.
– Куда уж яснее! – подал голос Труффальдино, но его не услышали.
Говорят, что слово “суд” родственно слову “суждение”. Суждение обычно является результатом размышления. Однако в этот день на лицах опытных судей следов размышления не обнаруживалось. Может, в другое время там что-то осмысленное и мелькало, всякое ведь бывает, но в этот день – нет.
Очевидное дело быстро двигалось к развязке. Правильно предугадать её мог бы даже самый ту-пой из придорожных столбов. Казалось – нет спасенья Тарталье и Труффальдино. Одно лишь чудо могло им помочь.
Воспоём же славу чудесам.
В тот день Вершитель Судеб был в хорошем настроении и жаждал новых развлечений.
– А ну-ка, – сказал он Устроителю Чудес (его также называли Духом Сомнений), – смотайся на землю и помоги этим ребятам. Можешь, если захочешь, сотворить там что-нибудь забавненькое.
Дух Сомнения (он же Устроитель Чудес) высоко поднял бровь над левым глазом (этот глаз был синего цвета), затем прищурил правый глаз (тот был зелёным) и чётко ответил:
– Будет сделано!
Так получилось, что Дух оказался в судебном заседании.
Прямо в середине зала, где творилось неукоснительное правосудие, вспыхнул высоченный пла-менный столб. Края его обвивали шипящие синие потоки. Несколько раз громыхнул гром, и под по-толком заметались зелёные молнии.
– Всё это очень эффектно и красиво, но раньше у нас такого не случалось, – подумала Гегемона. А Ефросина и Аглая, безмерно обалдевшие, даже не знали, что подумать.
Когда огонь притих, а с ним успокоились и рвущиеся струи пара, из распадающихся клочьев разноцветного облака спокойно и уверенно выступил высокий черноволосый человек с
