на свете. А потому я вправе быть заме-чен, а подвиг мой признанием отмечен.
Но так ли велики твои заслуги? попробовал ущипнуть его задетый небреженьем оружено-сец.
Не за заслуги жду вознагражденья. В заслуженной награде нет награды. То просто равных ценностей обмен.
Ты жаждешь незаслуженной награды?
Не будет незаслуженной считаться, когда своей награду назову.
Поехали, сказал Тарталья.
Есть на свете вещи, которые следует уважать уже за то, что они выше нашего понимания, сказал один из слушателей.
Если эта мысль доступна вашему пониманию, значит, вам ещё многое откроется, заверил его Посторонний.
Подумайте, стоит ли вам ездить в ту сторону, – сказал мужичок, встреченный на дороге. Вид у него был потрёпанный, и оттого слова его не могли вызвать доверие.
– Это почему же?
– Никчемная там страна. Одни завистники в ней живут.
– Ну что ты! Такого не бывает.
– Бывает. Ещё как бывает. Все они от зависти стали длинноухими.
И мужичок стал рассказывать удивительные вещи.
Поверить в услышанное было невозможно. Но почему бы самим не поглядеть?
Оказалось, что мужичок не соврал. В Стране Завистников все оказались длинноухими. При этом уши были вытянуты не вверх, как это бывает у зайцев, а вниз, да настолько, что доставали плеч. С такими ушами дамам, претендующим на привлекательность, неудобно носить серёжки.
Уж какая там привлекательность! Совсем некрасивым выглядел этот народ. В тусклых лицах местных жителей убедительно читалась горестно сознаваемая ничтожность собственной невырази-тельной личности. К тому же глаза у всех оказались постоянно скошенными внутрь, как у полярных волков, а бледные тонкие губы были искривлены недоброй ухмылкой. Нужно ли долго доказывать, что зависть никого не украшает? Все они хотели чужого. Принцип “Suum cuique!” то есть “Каждому своё! ” здесь был явно не в моде.
Тем, кто не сумел высоко взлететь, много чего не нравится. Особенно талант. Естественно, не свой.
По части неодобрения здесь достигли окончательного успеха. Таланты в этих краях уже давно не наблюдались.
Но больше всего на свете – так пояснил мужичок – завистники не любят хвастунов. Боятся, что хвастовство нечаянно может обернуться истиной.Случ алось, что какой-нибудь заезжий молодец на-чинал неосторожно распространяться о своём уме, богатстве или о своём бескорыстии и щедрости души. Расправа в таких случаях была короткой и жестокой. При этом одна сторона получала просто море удовольствия, чего никак нельзя было сказать о другой стороне, подвергнутой суровому воспи-танию.
Местные жители сразу же с интересом уставились на принца и оруженосца.
Приезжие на первый взгляд не требовали сочувствия. И это настораживало.
– И кто же вы такие? – стали спрашивать их.
– Мы – самые несчастные из людей, – смиренно отвечали принц и оруженосец. С этими слова-ми они начали отчаянно корчиться, как это бывает при коликах в желудке, и изобразили великое страдание.
Завистники сразу же подобрели. До чего же приятно видеть неудачников!
– А что с вами приключилось?
Хотелось насладиться даже мельчайшими деталями чужих бед и несчастий. Разве не из них складывается платоновская музыка сфер?
– Вода унесла все наши вещи, когда мы переправлялись через реку.
– Наверное вода, к тому же, ещё и холодной была? Вы даже не смогли переменить одежду? – с надеждой спрашивали завистники.
– Да и такое было, – порадовали их несчастливые путешественники.
– А разбойники вас не грабили? – продолжали участливо расспрашивать завистники.
Тут принц и оруженосец сплоховали.
– Нет, нет, нам удалось от них ускользнуть.
– Везёт же людям! – с отвращеньем сказали завистники.
Тарталья и Труффальдино не захотели в этой стране задерживаться и повернули обратно. При выезде им снова встретился тот самый знакомый.
– Ну, что, убедились? – спросил он. – Это страна филистёров.
При этом поднял глаза, прежде опущенные к земле. О, то не был взгляд простого человека! В них горел неспокойный огонь (и синий, и зелёный) и светилась неисчерпаемая сила. Кто же это был?
– А кто такие филистёры? – полюбопытствовал оруженосец.
– О, это полная противоположность художникам, поэтам и тем, кому дорога культура. При этом, что не совсем справедливо, они более всего ненавидят тех, кто видит в них филистёров.
– Зачем они так живут? – спросил принц и сморщил нос. – Кому нужна такая жизнь?
– Зависть – уродливое дитя унылой Бездарности и наглого Апломба, – стал рассказывать стран-ный мужичок. – Когда боги хотят сильнее всего наказать виновного, они не отнимают у него разум (это всего лишь распространённое заблуждение). Они насылают на него Зависть. И поверьте, что нет на свете худшего порока, потому что среди всех мыслимых несовершенств зависть менее всего в ра-дость своему подопечному.
– Но следует признать за ней и очевидное достоинство, – возразил Труффальдино. – Это чувст-во, в отличие от всех других, полностью уравнивает и короля и нищего. Вечно голодный побирушка не может не завидовать хорошо откормленному королю. А тот, умученный государственными дела-ми, часто искренне завидует оборванному нищему, который никому ничем не обязан и никогда не тревожится состоянием казны, боеспособностью войска, верностью окружения, полноценностью соб-ственных детей и уж никак не беспокоится мнением самых могущественных держав.
– Равенство в беде – это вовсе не то равенство, о котором стоит мечтать, – заметил Тарталья.
– Мой господин, – сказал слуга, – существует только один вариант равенства, и если вы со мной не согласитесь, я буду спорить с вами хоть до утренней зари. Уж будьте уверены, что равенство воз-можно лишь перед лицом общей беды, а вот в счастье равенства быть не может. Ведь если беда для всех одна, то счастье каждый понимает исключительно по-своему. Вот скажите мне, что вы понимае-те под ним. Готов держать пари, что ваши представления о счастье отличаются от моих не меньше, чем вяленая треска от Миланского собора.
– Давно я не встречал столь интересных собеседников, – одобрительно сказал мужичок. – Не могу сказать, что от ваших слов веет подлинной оксфордской учёностью, но всё же есть в них несо-мненная свежесть мысли.
– Хотя ваши слова и трудно посчитать комплиментом высшей пробы, всё же мы благодарны вам за доброе мнение, – засмеялся оруженосец. – Чтобы не оставаться в долгу, мы и вам самыми уве-систыми комплиментами воздадим должное, только, будьте добры, подскажите нам, за что именно следует вас похвалить. Мы это сразу же и сделаем, а потом поговорим с вами о добре и зле.
– За что ни похвалите, не ошибётесь, – ответил разноглазый мужичок и, обернувшись в большо-го ворона, улетел прочь.
Тарталья и Труффальдино поехали дальше.
– Уж не знаю, насколько вежливой можно посчитать такую манеру: прекращать разговор, пре-вращаясь в птицу, – сказал Труффальдино.
– Здесь, дорогой мой, обычное мерило не подходит. Думаю, что сегодня судьба послала нам не совсем обыкновенного собеседника, – сказал принц. – Другого объяснения я не нахожу. Жаль только, что он не захотел поговорить с нами о морали. Хотя, если подумать, такой разговор мог бы оказаться совершенно бессмысленным.
– Следует ли из ваших слов, что понятия добра и зла имеют смысл только при общении с себе подобными?
– Ты же сам теперь видишь, что это так.
– Получается, мораль не является универсальным понятием, – без большой радости признал оруженосец.
– С этой трудностью можно справиться, если не выходить за пределы своего привычного круга, – попробовал утешить его добрый господин.
– Вам хорошо так говорить, поскольку судьба определила вам особый узкий круг, из которого вам никогда не захочется выйти. Но я-то вынужден обретаться как в своём незавидном круге, когда случается свободная минутка, так и в вашем, когда прислуживаю.
– В таком случае тебе придётся научиться широко смотреть на вещи.
На том этот умный разговор и закончился. Но зато начался другой.
– Можно ли исцелить целую страну? – спросил принц.
– Вы всё ещё думаете об этих жалких завистниках? Уж не про них ли сказано у Иова в пункте двадцатом главы двадцатой: «Не знает святости в чреве своём и в жадности не щадит ничего»?
– Всё равно, мне их почему-то жаль.
– Мне кажется, что сейчас вы настроены протестовать против мирового порядка вещей. А он состоит в том, что Монблан завидует Эвересту, а жалкий червяк слону. Это всё так естественно.
– Всё равно жаль, – упрямо повторил Тарталья. – Ведь зависть – это не только порок, но ещё и настоящее несчастье.
– Тогда попробуйте напоить их Благородным Напитком, – сказал Труффальдино.
– А разве такой напиток существует?
– Как по мне, то подобные напитки в этом мире изредка встречаются. К ним я отношу крымский мускат и грузинский коньяк, когда они не поддельные. Подозреваю, что эти богом обиженные люди ни разу не вкусили ни того, ни другого. А то сразу бы стали добрее.
В этом месте Посторонний окончил свою повесть.
– Почему ты так мало рассказал нам о завистниках? – спросили слушатели.
– Они не стоят многих слов, – ответил Посторонний.
ДВЕНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
Каждый обладатель возвышенной души мечтает совершить путешествие в горы, потому что сверху видно то, чего не видно снизу. Так стоит ли удивляться, что Тарталья и Труффальдино напра-вились в дикий край неприступных каменных исполинов, чьи вершины тонут в непроницаемых обла-ках, в край пенных водопадов, с грохотом обрушивающих кипящие потоки вниз, чтобы напитать бы-стрые реки холодной и чистой водой? Там молодые путешественники, преодолевая непогоду, побеж-дая и робость, и усталость, взбирались на высокие обрывистые хребты и радостно смотрели в небо, а потом опускали горящие отвагой глаза и гордо заглядывали в чёрные бездны, способные ужаснуть самое бестрепетное сердце.
После этого они спускались вниз в зелёную долину, где жили и трудились радушные крестьяне, посвятившие все свои заботы благороднейшему из занятий – виноделию. Там в людном месте за ста-каном терпкого «Мерло» путешественники громко делились друг с другом впечатлениями, не забы-вая, незаметно скосив глаза, проследить, насколько интересны их речи местным красавицам. Те же, разумеется, старались пропустить ни одного слова из разговоров симпатичных молодых людей, так мало похожих на плохо отёсанных местных кавалеров.
В той стороне, где наши герои так полезно проводили время, одна вершина настолько возвы-шалась над всеми, что не заметить её было просто невозможно. Эта гора носила довольно длинное название. В переводе с местного диалекта оно выглядело примерно так: «Гора, более других привле-кающая призраков, поскольку она кажется им наиболее подходящим местом».
У других вершин в округе тоже были ужасно длинные и оттого плохо запоминаемые названия. Мы их все обязательно сообщим, если в том возникнет хотя бы малейшая необходимость. Но сами понимаете, что нанести такие мудрёные имена на географическую карту не было никакой возможно-сти, поскольку это было очень трудно. Поэтому по молчаливому согласию картографов эти горы на картах не обозначили вовсе. В таких условиях найти их
