крючковатым носом и очень решительным выражением лица. Знаток непременно отметил бы, что наряжен тот че-ловек был в некое подобие римской тоги, но присутствующие не уделили его одеянию никакого ин-тереса, поскольку были недостаточно сведущи в античной истории. Ни с кем не поздоровавшись, пришелец сразу же обратил своё внимание на свидетеля обвинения.
– Речь твоя, дружище, показалась мне слишком уж нескладной, и к тому же ты мне совсем не-симпатичен: у тебя взгляд палача, разогревающего железо для пыток, – с видимым укором сказал вы-сокий человек и одним лёгким взмахом руки превратил ошеломлённого охранника в грязного козла.
– Всё это очень и очень странно, – одновременно подумали три грации. До сих пор они ни разу не видели, чтобы участник процесса просто так превращался в антисанитарную домашнюю скотину. Это выглядело даже более, чем странно.
Удивление уважаемых судей ещё больше возросло, когда всё тот же неизвестный им человек небрежной походкой приблизился к майору Дерихвостову и при всей своей величественной наруж-ности не нашёл ничего лучшего, кроме как крепко ухватить того за нос.
– Ой, больно! – заорала и без того пострадавшая сторона.
– А ты ври поменьше, – хладнокровно сказал обидчик. – Разве ты не знаешь, что обман и не-справедливость ходят на кривых ногах? По твоим глазам вижу, что ты, паршивец, Заратустру не чи-тал. А напрасно.
– Помилуйте! – вскричала Гегемона. Чем дальше, тем меньше ей нравилось отклонение слуша-ния дела от привычных правил. – Разве можно так невежливо обращаться с истцом?
– Нет, нет, нельзя! – завизжали согласно Эфросина и Аглая. – Да, да: это нарушает все законы приличия!
– Не стоит его миловать, – хладнокровно возразил странный незнакомец. И в знак того, что скорчившегося от боли майора Дерихвостова и впрямь не стоит миловать, превратил его в крупного, но очень некрасивого крокодила. При этой очередной метаморфозе немалый интерес проснулся не только у судей, но и всех присутствующих в зале. Послышались голоса, что необычное представле-ние становится действительно захватывающим и неплохо было бы увидеть побольше таких удиви-тельных штучек.
– Извольте, – сказал Устроитель Чудес и тут же стал поить всех желающих превосходным ви-ном.
– Фу! – сказали достойнейшие служительницы правосудия, глядя на мерзкое столпотворение любителей даровой выпивки, и, надув губки, попробовали с отвращением отвернуться. Но им это не удалось, поскольку все трое скоропостижно превратились в кариатид (сегодня каждый желающий может увидеть их в местном музее). Откуда бедняжкам было знать, что Дух Сомнения на дух не пе-реносит юристов?
Конвоиры, увидев такое дело, бросились врассыпную. Бежали они легко и быстро, потому что Устроитель Чудес обратил их в петухов.
– Не может такого быть! – засомневались слушатели
– И мне тоже не верится, – сознался Посторонний. – Нам всем остаётся только согласиться, что в нашем мире иногда случаются совершенно невероятные вещи. И если разбираться в делах житей-ских доверено юристам, то неведомое остаётся небесам.
Счастливо избегнув карающей десницы правосудия, Тарталья и Труффальдино продолжили свой путь.
– Я вспомнил старую историю, как в одной стране королю стали жаловаться на судей, – сказал Труффальдино.
– Чем же люди были недовольны? – спросил Тарталья.
– Жаловались, что все судьи без стеснения берут взятки. И приговоры выносят не по закону и не по совести, а по тому, какая сторона больше заплатит.
– И как поступил король? – полюбопытствовал принц.
– Он долго и старательно думал, а потом повелел немедленно увеличить жалование судей ровно в десять раз. Разбогатев, пояснял король, слуги закона сразу же излечатся от непристойного мздоим-ства.
– Ну и как, излечились?
– Куда там! Ещё больше стали брать.
– А что же король?
– Он снова долго думал и придумал увеличить жалованье судей ещё в десять раз.
– Он что – ненормальный? – вскричал Тарталья.
– А как вы догадались? – спросил Труффальдино.
Потом молодые люди послушали щедрую на годы кукушку и призадумались о своём будущем.
– Я бы не согласился стать юристом за все алмазы Южной Африки, – сказал оруженосец.
– Почему? – спросил принц.
– Простите, но ваш вопрос может вызвать у меня только снисходительную улыбку.
– В таком случае беру его обратно. По правде, я бы тоже не согласился.
– Почему? – спросил Труффальдино.
И они оба захохотали.
На глаза им попалась вывеска:
«Продажа, прокат и ремонт Вечных Двигателей».
– Это любопытно, – сказал Тарталья.
– Это очень любопытно, – сказал слуга.
В мастерской было пыльно и темновато. Наверное, последний раз окна мыли ещё в прошлом столетии или немного раньше. К тому же давила теснота, потому что все проходы были завалены вечными двигателями, в основном побывавшими в употреблении. А ещё всюду валялись куски упа-ковки, обрывки проводов и помятые банки из-под краски. Пахло жареной рыбой и скипидаром. По полу без всякого стеснения бегали тараканы.
Владелец мастерской, и единственный в ней работник, трудно отличимый в своём старом синем халате от остального богатства магазинчика, что-то увлечённо пилил, пристроившись поближе к све-ту, и не сразу обратил внимание на знатных посетителей.
– Вы разрешите посмотреть на ваши приборы? – спросил Тарталья.
– Смотрите, сколько угодно, – тихо ответил хозяин и вернулся к своему занятию.
Здесь, конечно, было на что посмотреть. В нижнем ряду стеллажей покоились большие, тяжё-лые наиболее вечные двигатели. Такие в одиночку и не поднимешь. Выше в навал громоздились, те приборы, что поменьше. А на верхних полках стояли бесчисленные коробки с совсем маленькими вечными двигателями, уже отслужившими большую часть своего срока.
– Хотите что-нибудь купить? – спросил хозяин, отложив напильник.
– Очень хотим, – ответил Труффальдино, – но вот никак не решим, какой из них нам больше всего подойдёт.
– А вы объясните мне, для какой цели, тогда я вам подскажу.
– Видите ли, – неуверенно начал оруженосец, ещё не соображая, зачем он начал и как закончит свою речь, – это, как бы вам сказать, должен быть вроде бы подарок одному неглупому человеку, ко-торый от нечего делать собирает всякие бесполезные диковинки. Нам даже не важно, чтобы этот perpetuum mobile исправно работал. Всё равно наш друг в ход его, скорее всего, не пустит, а просто поставит на книжную полку рядом с обломком воротника фараона и черепом белой медведицы, уби-той Нансеном.
– Тогда возьмите этот, – предложил продавец и протянул посетителям совсем невзрачный серый ящик, весь поцарапанный и покрытый паутиной. – Это – одна из первых моделей вечного двигателя. Теперь такие редко где встретишь. Но работает он почти безостановочно. И возьму я за него совсем недорого, хотя, по совести, считаю этот раритет бесценным.
Пока хозяин лавки поворачивал завлекательный товар и так и этак, Тарталья ещё раз прошёлся взглядом по полкам.
– Всё это очень мило, – сказал он, – но я слыхал, что современные физики не признают сущест-вование вечного двигателя.
– Совершенно верно, – откликнулся хозяин, – не признают. В наше время учёным недостаёт широты взглядов, фантазии и научной смелости. Они позволили намертво сковать себя ржавыми це-пями законов природы и бессильно опустились на колени, тогда как им следовало двигаться вперёд семимильными шагами, отвергая всё, что ограничивает счастливый полёт свободного разума.
– Вы меня убедили, – сказал Тарталья, превыше всего ценивший в людях восторженность и вдохновение.
Расплатившись, молодые люди вышли на улицу.
– Всё же я никак не пойму, – сказал Тарталья, – зачем мы купили вечный двигатель. Мы ведь ничего не собираемся двигать.
– Не волнуйтесь, – утешил его Труффальдино, – Эта штука обязательно хорошо пригодится нам, хотя я пока ещё не знаю, как это произойдёт.
Увы, не пригодилась. На границе таможенники грубо отобрали вечный двигатель, мотивируя тем, что в этой стране товары длительного пользования запрещены к вывозу.
ОДИННАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
На дороге стоял человек.
Он стоял на одной ноге.
На одной стоял. Другую поджал.
Был он весь неподвижен, и скучное лицо его было спокойно, и глаза его застилал сумрак неуто-лённого ожидания.
Вечерние облака тихо таяли в небе, потому что приближалось время уступить место звёздам.
Давно так стоишь? участливо спросил Труффальдино.
Давно стою. Уж много дней промчалось, медленно ответил стоящий, не поднимая глаз и не меняя позы.
И всё же чувствовался оттенок торжества причастного над непричастным.
Ради чего?
Человек со скучным лицом ничего не сказал. Не хотел говорить. Или тайна тут была какая-нибудь.
Нет. Не стоит ломать голову. Не было в том нелепом состоянии исполнения необдуманного обета, и не было в нём тайны. Если же вы подумаете, что виною столь странного способа длительно-го прикосновения к земле был застарелый мозоль или досадная заноза, то вы снова глубоко ошибё-тесь. То был просто замысел.
Вот и объяснение нашлось:
Прославиться хочу. Мечтаю всех растрогать!
Человек должен уметь хотеть, одобрительно кивнул Тарталья.
Много чего вытворяют сильные люди, когда хотят стать известными и знаменитыми. Нацели-ваются на полюс, пробираются в кратер Везувия или, хотя бы, выигрывают Уимблдон. Если не это, то многое другое почти столь же умилительное устругнут. Но до сих пор никто из достославных не догадался столь вызывающе стоять на одной ноге. Наверное, не хватало фантазии или умения дер-жать равновесие.
И как, получается?
Ответит время на твои вопросы.
А по-другому не пробовал?
Поведай мне, что предлагаешь ты.
Всё, что угодно: открыть неизвестный континент или новый физический закон, воздвигнуть величественный храм или, на худой конец, написать симфонию.
Другим советуй неподъёмный труд.
Изволь, найду тебе полегче способ: кривоногий пастух Герострат (ну как забыть его?) без больших усилий сжёг святилище Артемиды. А если бы просто красовался на одной ноге, как это придумалось тебе, кто помнил бы о нём?
В моём краю нет храма Артемиды.
Но вот ещё несложное деянье: пробей в ушах большим гвоздём две дырки. Воткни туда по-больше украшений. И превзойдёшь ты дикарей и женщин.
Мне этот путь не кажется из лучших. Истоптан он и к цели не ведёт.
Тогда покрась зелёной краской нос.
Тебе угодно надо мной смеяться? Пусть ветер унесёт твои слова. Без отклика развеет их в пус-тыне.
Дружище, конечно, я очень люблю повеселиться. Но никогда я не был столь серьёзен, как в эту минуту. У меня даже слёзы на глаза наворачиваются, как посмотрю на тебя.
Смеяться над другим твоей душе отрадно. Насмешки над собой ты так же сильно любишь?
А он не совсем прост, подумал Тарталья.
Я же тебе объясняю, что смеюсь всегда, стал оправдываться Труффальдино. Даже когда бываю серьёзен, что случается со мною совсем нечасто.
Мне не смешно, сказал торчком стоящий мечтатель, и в голосе его зазвучало откровенное безразличие к собеседнику. Я знаю: я один, другого нет
