Звезда

под стать коням, кони – под стать саням. И все вместе – не хуже самих. То есть, празднично разубранных хозяев: батюшки в крытой синей, добротного сукна, шубе; матушки – в шубе тёмно-малиновой, по полам да бортам узором – греческим плетеньем украшенной, да тем же плетеньем расшит кокошник, да сверху убран платом чудотканным; старшего брата – выше отца вырос, тулуп ему коротковат, пока не крыт, к свадьбе новый справят, но всё равно видно, что молодец! Сестёр, что в невестную пору входят: старшей покрыли шубу ярко-жёлтым весёлым сукном, вот уж нарядница! Красный в жёлтых и рыжих цветах плат сверху! У младшей пока шубка некрытая, невзрачная, зато голубой с белыми цветками платок летним небушком смотрится! Успеет, подрастёт ещё! Прочие младшие одеты тепло, в тулупы со старших, вот и будет с них: голопузые ещё штанов не заработали! Сани мехом устелены, в меху все и сидят! Кому погреться – ныряй в меховую полость!

                          Стёпка тоже был бы недурён, кабы ни скула вспухшая…. Одет справно, тулуп братнего поплоше, но тоже добротен. Сошьют брату шубу – Стёпке его тулуп достанется. Хотя Стёпка брата повыше, и тулуп ему ещё короче придётся. Ещё сегодня утром Стёпка печалился, что тулупом он бледноват, и Сосенке в красной шубке, глядишь, нерадостно будет с ним бегать…. В какую шубу, интересно, наряжен её похожий на чёрта жених? Если в чёрную, сажей крашенную – так чем он, Стёпка, хуже? У него тулуп к празднику мелом белён! И мертвецкой мордой он Стёпку не краше, хоть и велел батюшка Стёпке личико рукавицей прикрывать….

                                   Ну, собралось, наконец, семейство, уселись в крепкие широкие сани, расшитыми полотенцами по бокам уложенные. В сани впряжена добрая тройка, коренным – Гнедко. По селу проехались с гиканьем и свистом: знай наших! На площадь храмовую выехали на всеобщее поглядение. Себя показать – других посмотреть.

                                   Повёл Степка глазами… посмотрел. Дядьки Пафнутия семейство залихватски из проулка вылетело. Тоже все разряжены, дуга в рОзанах-лентах. Герашки в санях не видать… а! вон рядом с санками бежит, коней бережёт, набекрень одетой шапкой подбитый глаз прячет, в поднятом вороте нос хоронит. В сани не посадили – видать, наказали…. Так ведь и Стёпке батюшка велел почаще из полости выпрыгивать: нечего коней укатывать при такой роже!

                                    В другую сторону покосился Стёпка… вон они! Михайло с роднёй…. Оба брата в санях… и хозяйка с ребятами… а рядом с хозяйкой шубка алая, личико белое, цветастый плат…. И тоже вокруг всех разглядывает. Ненароком съехались близко – тут и встретился Стёпка с Сосенкой взглядом.

                                  И взгляд тот – оторвать никак нельзя было. Стёпка себе ещё дома обещал – при виде куколки не лупиться на неё. Незачем лупиться! Жених у ней! Так и выводил себе мысленно беленькое Сосёнкино личико рядом чёрным рогатым козлом….

                                 Но – обещать обещался – а не вышло. Тут же и уставился. То есть, виду-то старался не подавать, от грозных отцов таясь, шапкой прикрывшись. Лохматая баранья шапка кудерьём свисающим лицо завешивала, а сквозь кудерьё зорко и жадно высверкивали светлые Стёпкины глаза. И били калёными стрелами – прямо в Сосенкины, лазуритовые. Сосёнка тоже украдкой взглядывала. А когда сани разъехались, пару раз обернулась проворно.

                                Со всех сторон съезжались сани на площадь при церкви. Место открытое, широкое, на высоком берегу, по-над вольной рекой…. Белый наст быстро укатался  полозьями: сперва в полоску, а там и в клетку... а, повременя – и вовсе – будто дитя закалякало. Лихо прокатывались сани, бойко бежали кони – кони гнедые-вороные, каурые, с расчесанными плетёными гривами, с яркими лентами, в бубенцах гремучих-звенячих. Дуги гнутые-резные, сани расписные, лёгкие-подрезные, широкие да развалистые…. Люди весёлые, девки румяные, ребята прыткие…. Вот уж радость очам, душе утеха! Смотрит Господь с небес высоких на детей своих одобрительно-ласково…. В светлый праздник грех кручиниться!

                                Стёпка и не кручинится. Так… грустит по-тихому. Потому как – грустно-то - грустно – а… весело! Потому как – Сосёнка из Михайловых саней оглядывается! Потому как – хоть не брезжит надежда, не плещет крылами лебедиными – а всё ж… где-нибудь - да есть!

                               Весело на Святки – и ничего тут не попишешь! Ведь  это поначалу сельский люд погордился-то! Проехался спесиво-чопорно, достаток напогляд выставил…. Потом-то – позабыл пустое! Молодёжь из саней горохом высыпала, пёстрой рябью к реке скатилась! Разноцветной вьюгой закружились ленты ледяной круговерти на льду. Пошло катанье лихое, гулянье бесшабашное, смехи-хохоты…. Откуда ни возьмись – появились вдруг салазки лёгкие и с уханьем-визгом с крутого берега покатились…. Вмиг отладилась звонкая  дорожка ледЯная, и по той дорожке на ножках… а то не на ножках – на карачках, сидя-лёжа, плашмя, кувырком! – неважно! единым клубком – сорвалась со свистом целая лавина храбрых до одури ребят да девчонок. С размаху, ухарски – с обрыва на лёд, а там – стремительно по льду, и - чуть ни до супротивного берега! Во! как разгладили блестящую тонкую стрелку! Как скатились – разбежались, рассыпались ярким крошевом по белому полю! И - полетели друг в друга бойкие тугие снежки!

                               На буйную молодость почтенные отцы семейств, при конях-санях, с усмешкой поглядывали и головами покачивали….

                               Вон и Сосёнка покинула отцов пригляд. Пожалел батюшка дочку в праздник печалить, отпустил порезвиться. Сосёнка от счастья себя не помнит, раскинув руки, радостная мчится, под белыми валенками снега не чует! Улыбка белоснежная семидневным месяцем, щёки двумя солнцами закатными, позади – с хлёстом, по воздуху - чёрная коса, как змей, летит. За косой – языком пламенным – алый косник вьётся. Вихрем в девичий шумный ворох ворвалась.

                              Посмотрел на это Стёпка – и вдруг забыл про жениха. Забыл – и вроде и нет его….

                              И тогда (когда забыл-то!) – ох! и раж внутри встрепенулся! Таким удалым себя почувствовал! – что вот весь хоровод бы сгрёб, узлом завязал бы – и к Сосёнкиным ногам так и ухнул со всей щедростью! Вмиг ловким-юрким стал, салазки спрятанные  выпростал, кручёной витиеватой петлёй вихрем на них проехался, пред Сосёнкины очи предстал – гоголь гоголем! Очи Сосёнка подняла – и сразу сник гоголь…. Сразу глаза Стёпкины просительно, осторожно глянули:
        - Поедем, а?
                                  Другая девка была бы – и думать не стал: дёрнул за руку, в санки плюхнул и – с горы крутой, что буран степной! Нет! Не охальник Стёпка, и не срамник, парень скромный – но ведь весело же! И девкам – им тоже весело! В игре, в озорстве – худого нет, когда праздник…. Нравится девкам – когда их ловко с гор катают! – это уж Стёпка понял! И прокатить Сосёнку – в мечтах исскулился весь! Вот и подал салазки – как барыне-сударыне-царице, склонившись-павши – мол, будь воля твоя! – а там и, распахнувшись открыто, плечами разведя – вот! весь твой! Затаив дыханье, ждал – как? согласна ли?

                                    Сосёнка замерла слегка, постояла, поглядела на Стёпку внимательно – да и улыбнулась! У Стёпки на душе отлегло. Тут и думать было нечего – а скорей Сосёнку в санки усадить да рвануть с кручи береговой со всей удалью свистящей, так что брызги слёз из глаз, да сердце из груди!

                                  Рухнули вниз, прямо с откоса, точно ветром подхваченные! Всего было полно – визга-хохота, вихря снежного, личика нежного, огня в очах, заполошного дыханья…! Ох, вылаживал Стёпка саночный ход! Ох, выделывал кренделя-выверты! Ну, а как же?! Надо – чтоб у девчонки дух захватывало! Чтоб от восторга нутро наружу рвалось!  Надо так – чтоб вроде как на волосок от смерти она была – а Стёпка вдруг возьми да и выручи! А если тихо-мирно девчонку катать – так это она и без Стёпки покатается… На что тогда он ей?


        В первый раз, съехав в кручи – едва отдышалась Сосёнка. Широко распахнутые глаза – в синих брызгах, сама вся в снегу запорошена. Еле-еле стиснутые пальцы разжала – так со страху вцепилась в Стёпкин тулуп. Хочет слово молвить – а ни звука не может…. А потом – ничего. Засмеялась – и осмелела. Страшно – а хочется! И сама стала Стёпку подбадривать:
        - Давай ещё!
                                 
   
       Стёпку уговаривать не надо. Он звончей прежнего салазки с горы спустил. Так – что у Сосёнки визг со всхлипом перемешались, и чуть ни вжалась во Стёпкин тулуп. И опять – хохочет-заливается:
        - ЗдОрово! Ещё!
        - Ещё – так ещё!
                               
        С третьего раза – счёт разАм потеряли. Бегом – вверх, с разлёту вниз! Жар и холод! Рвётся дыхание, голова кругом идёт! Снег от санок – бурунами пенными летит!
        - Нравится?!
        - Нравится!
        - Нравлюсь?!
        - Нравишься!

                               
        Тут Стёпка вдруг санки остановил. На смеющуюся счастливую Сосёнку в упор уставился.
       - Слышь? Сосенка…, - помолчав, проговорил, - а верно это? – что жених у тебя?


        Сосёнка глазами хлопнула и смеяться перестала. Задумалась на миг. Потом кивнула:
        - Да…
                 
        Стёпка помрачнел. Прикусил губу. В сторону сощурился. Подождал. Сердце унял. Ком сглотнул. Выдержал тон.
                                  Когда на Сосенку вновь взглянул – холодная сталь в глазах блестела. Спросил не спеша, с достоинством:
        - А чего со мной катаешься?
                                  Сосёнка поникла чуток, ресницами поколыхала, носом хлюпнула, плечами зябко поёжилась. Ответила тихо, растерянно:
         - Да я… забыла чего-то….
                                  И быстро, искоса – глянула на Стёпку. Глянула – и вдруг, не удержавшись, – как улыбнётся! Стёпку точно обухом шибануло… То ль стоять ему – то ли падать…. То ль плакать – то ль смеяться…

     Решил он покуда с этим делом не торопиться… Потому как – помереть успеется, а пока - поговорить стОит… Что это за жених такой – о котором, с кручи катаясь, не помнят?  Так и спросил:
        - Кто ж он? – жених-то твой?

                                   Сосёнка, задумчиво вдаль прищурившись, пробормотала нЕхотя:
        - Из Граженских… вроде, зажиточная семья и с батюшкой свои… в купцы выходят…
        - Ишь… в купцы…  - неприязненно скривился Стёпка и, окинув взглядом девку, усмехнулся, - купчихой будешь?

                                    Сосёнка всхлипнула.

         - Нравится – жених-то? - продолжал допытываться Стёпка. Девка плечами пожала.
         - Ну, так – чего? – напористее потребовал Стёпка, - ты уж плечами не качай, ты отвечай: либо люб, либо нет…. Чего думать-то?
                                   Сосёнка вдруг подняла на парня доверчивые глаза. Проговорила, точно оправдываясь:
         - Да откуда ж я знаю? Я ж его ни разу не видала…


                                   Медленным широким движением Стёпка заломил шапку и сдвинул на ухо… Озадачено лоб потёр. Воззрился на девку изумлённо – и расплылся в ответной растерянной улыбке: «Вон что…» Сразу так смешно сделалось… что не выдержал – расхохотался, да  и хлестнул со смаком по валенку верёвкой от санок. С оттяжкой, прицельно хлестнул – сладостно! Тряхнул головой – с шапки снег сбил. Полетел снежок с сухим шелестом во все стороны… Огляделся Стёпка, покрутил