Проснулся – чуть с полатей не рухнул! Рассвело! А ну! уедет Сосёнкин батюшка! Господи! Спаси-помилуй!
Как попало – натянул тулуп, с полатей ссыпался, ногами в валенки юркнул – кубарем из избы выкатился. На лету пятернёй патлы расчесал и пригоршней снега лицо умыл. Выбросился за ворота….
Ожидал сани впряжённые увидать… лошадку нетерпеливую под дугой… сборы, хлопоты, проводы… а то – и Сосёнку… хоть свидеться на прощанье… не сдержал Стёпка слова – а поверила девчонка! Значит – виноват пред ней… совестно в глаза глянуть – да только всё равно хочется….
Постоял Стёпка в воротах, зенки продирая…. Всё никак не мог понять, что ж это за притча такая…. Чиста-бела улица, сколько глаз хватает… Сыпет-посыпает её частый снежок…. Что налево, что направо, что прямо…. Ни саней, ни лошадок… ни следов, ни полозьев…. Крепко заперты Михайловы ворота, и налип на них поверху снежный гребень. Снегом полнятся сугробы вокруг, хмарь тусклая с небес нависла. Вчерашний яркий морозный день - влажным, серым сменился, блёклой тучей закрылся…. И ничего в нём не ясно…. Где – гости-то Михайловские?
Может – и правда – чудо свершилось, и по какой-то причине задержался у братца Сосёнкин батюшка? Передумал, там, занемог… а то – и к обедне уговорился…? Стёпка даже не решался такому счастью поверить. Как же разузнать чего? К Михайле на двор сунуться?
Походил Стёпка вдоль Михайлова забора. Щелей никаких. Двурядный горбыль. На забор цапанулся вскарабкаться – пёс забрехал. Погодя – стукнула дверь, под тяжёлой поступью снег проскрипел, калитка отворилась. В снежной раме её обрисовался сердитый Михайла. Рявкнул свирепо:
- Чего под забором шныряешь? Вот я тебе!
Недосуг было Стёпке пугаться – скорей бы про племяшку Сосёнку спросить! Тут ли они с батюшкой – или не тут? Дерзнул, спросил. С низким поклоном и словом учёным…. Даже из псалтири чего-то вкрутил….
Глянул Михайло исподлобья, выдыхнул клокочущую струю пара и в угрюмом молчании хлопнул калиткой. Ишь! Знаться не хочет….
Обиделся Стёпка. Не то – чтобы совсем обиделся… не до обид здесь… скулит сердце – а всё остальное по боку…. Всё пустое, всё долой да мимо! Лишь одно печёт: невтерпеж! вынь да полОжь! Сосёнку-девчонку весёлую, синеглазую! Любой ценой узнать про неё надобно!
Принялся Стёпка узнавать. Сунулся к одному, другому, третьему. С дальнего прицелу, осторожно, не напрямую. Сосёнку вопросами не поминал – поминал брата-гостя Михайлова. К родному батюшке окольно подъехал. Братца попытал. К матушке приластился. Всех соседей по очереди обежал. И нарвался под конец на Герашку. Хотел сперва обойти его. Разбирайся с ним! Свои заботы торопят! А потом подумал-подумал… и подошёл. Его спросил, не таясь. Чего таиться? Не дурак, поди, Герашка: ещё, вон, нос не выправился….
- Слышь…? Герашка! Увезли Сосёнку – али нет?
Герашка нахмурился, досадливо взгляд в сторону отметнул, сердито дёрнул ртом:
- А… с тебя - тоже толку чуть…?
Помолчав, угрюмо добавил:
- Думал – хоть ты знаешь…. Не устерёг, значит? Чего ж ты? Ворота в ворота….
От слов Герашкиных почувствовал Стёпка такой стыд, такую боль – что, кажется, помереть легче…. Чтоб не так душу жгло – через силу бормотнул первое, что в голову пришло:
- Ты – чего? – знал, что ехать собрались? Откуда?
- От чуда-юда! - вскинулся Герашка и опять голову уронил. Потухшим голосом устало бросил:
- Вечером батя с Михайлой потолковали… а я рядом прошёлся….
Ребятки растерянно топтались посередь улицы. Неведение терзало. Но – оно же и вселяло зыбкую надежду. Упрям и строг Михайло. Если что решил – так решил, от своего не отступится. Ежели братец в эту породу – кто ж его уломать сможет? А всё ж….
А – всё же – не было на заре лошадки у ворот! И снег ни в миг усыплет след: какое-никакое время надобно!
Герашка пошмыгал носом:
- Ладно… если задержались – так сегодня уж в путь не двинутся… Так что – прощевай пока… мне недосуг. Батя на мельницу за помолом посылает. Нынче наш черёд.
Герашка сухо кивнул Стёпке и, не оглядываясь, пошагал к своим воротам.
Вскоре ворота раскрылись, и Герашка, почмокивая и понукивая, выехал из них, привстав в санях, запряжённых пегою кобылой. Он с достоинством проследовал мимо истуканом стоящего, а потому изрядно заснеженного Стёпки, и, приостановив лошадь, буднично предложил:
- Ну, чего? Садись – подвезу до двора. По пути же….
Стёпка вздрогнул, отряхнулся от снега – и не отказался…. Чего, в самом деле, долго помнить…? Ну, побились… ну, случается… может, ещё случится… но сейчас-то – замиренье. А значит – пустое прочь! Забыли и отбросили.
Сани были щедро завалены сеном. Из-за снега. На обратном пути – мешки укрыть. А пока – самим проехаться - любо, дорого, мягко, вольготно. Стёпка прокатился в Герашкиных санях до своих ворот, лениво перекидываясь с ним редкими словами, и бормотнув на прощанье невнятную благодарность, спрыгнул в снег. Оба – и Герашка с саней, и спешившийся Стёпка – внимательно вгляделись в непроницаемые Михайловы окна, поизучали заснеженные ворота и забор. После чего со вздохом отвели взор. Герашка, не спеша, поскользил дальше, а Стёпка печально ткнулся к себе на двор.
Во дворе батя Гнедка запрягал. Собирались ещё выехать нА люди. Второй Святошный день. Хоть день и неяркий – зато потеплело. Батюшка тихо-мирно посвистывал, в духе пребываючи. Гнедка похлопывал, оглаживал. Морковину сунул по щедрости в мягкие чёрные губы. Стёпку увидал, мигнул весело:
- Ааа… прозевал пирог? Вон, иди… может, даст мать, ежели осталось чего….
Не по себе Стёпке было – а всё ж про пирог он мимо ушей не пропустил. Только вник в отцовы слова – сразу внутри с голоду засосало. Есть хотелось. Даже шагнул, было, к избе…. Даже – в мыслях-то – прямо-таки, укусил пирог за румяный бок! А что? И укусил бы – шагни он шустрей и не задержись на пороге…. И тогда бы…
Страшно подумать – что было бы тогда!
Вот ведь как человек устроен…. Думает – к печке подсесть, ложкой загрести…. И не знает, что – вот уже! в сей миг! - далеко в вышине, в мутном пасмурном небе над ним – горит-разгорается, пронзая тучи - наливается дрожащим светом, мерцает серебряными всполыхами, всё ярче мечет игольчатые лучи - холодная и огромная - ослепительная звезда… Что сверкает она над Божьим миром, не прячась, не таясь, у всех на виду, видна отовсюду… и нет ей у людей никакого объяснения! Кинется в смятении народ, на землю попадает, завопит истошно, захрипит сдавлено, взвизгнет очумело… а может, спохватится, вспомнит о промысле Божьим, на колени опустится… умилится да взмолится…. Да только не поймёт – что это за знамение такое, и какой сокрыт здесь смысл…. Почувствует только силу – светлую, тягучую, непрекословную… - какая пронзила Стёпку – едва лишь ненароком глаза он поднял. Поднял глаза – и сердце точно вылетело из груди - стало звёздным лучом. И противиться этому было немыслимо. Только и выжал Стёпка из сдавленного горла: стон – не стон, крик – не крик…: «Батю…». Отец глаза на него испугано вытаращил, растерялся… потом вверх глянул – и обмер…: «СвятЫй Боже!», - и осел в снег.
А Стёпка – не осЕл. И не упал, и не ослаб вовсе… потому что – понял вдруг: идти ему надобно! Скорей, шустрей идти! Идти – поторапливаться! Да что – поторапливаться?! – бегом бежать! Вот как вчера с горы катались – вот так! лететь! чтоб в ушах свистело! ТАк – зовёт она! переливается жемчужно, сыпет льдистые искры и тонким, надрывным звоном - зовёт….
Всматриваясь, не отрывая глаз от звезды той небесной – прошептал Стёпка только: «Дозволь, батюшко…». И, более не видя, не слыша ничего – впрыгнул в запряжённые сани, хлестнул Гнедка по атласному крупу – и точно крылья выросли у коня!
Сам порысил Гнедко. Стёпка и не правил. Стёпка на звезду смотрел. Краем глаза видел проносящиеся назад снежные волны полей, стремительно наступающий сизый лес – не зубчатый, как летом, а снегом сглаженный. Над ним! – над лесом стояла в безмолвной вышине острая и колкая, слепящая звезда – и тянула куда-то Стёпку радужно вспыхивающими лучами….
Так же – краем глаза – заметил Стёпка Герашкины сани возле мельницы. Отметил про себя – и даже кликать-указывать не стал: и так всем всё видно, и так Герашке ясно – звезда в небе!
По движению его саней понял Стёпка про Герашку…. Понял – и его! - подхватила и несёт по снегам светлая могучая сила – звезда в небе!
Понял, что оба они – оба парнишки молодых – всё на свете отринув – стремглав летят на белый манящий свет, и нельзя тому возражать, нельзя противиться, потому что – звезда в небе!
Крепче кобылы был Гнедко. Скоро поравнялся с Герашкой Стёпка. Далеко за мельницей, на покатом спуске друг за дружкой на речной лёд скатились. По реке понеслись неистовым скоком. Куда? Зачем? Неважно! Крылья! – у лошадей, у людей… всё прочее – пустое….
Навстречу, в лицо гнал ветер снежные хлопья, застилая мир вокруг…. Сквозное, открытое место! Позёмка метелью закружилась, вздыбилась, взвилась, веретеном пошла. Засвистела, завизжала! Всё круче и круче забирает…. Всё хлёстче сечёт…. Всё щедрей валит… Небо тёмное, густое, ни просвета в тучах…. Ничего не видать в тучах! Ничего и быть не может - в тучах! Может быть там сейчас – только звезда!
Враз захрапел вырвавшийся вперёд Гнедко. Дёрнул в сторону. Со скрежетом развернулись полозья. Тряхнуло сани на невесть откуда взявшихся ледяных буграх. Ахнул Стёпка, глаза вылупил… ЧуднОе происходит! Взвизгивают полозья по жёсткой гладкой наледи…. А с чего ей быть-то тут – нАледи?!
А это - водокрут взбунтовался. Противится ж морозу-то! Вот он и взыгрался - так, что в гневном норове – возьми да выплеснись из прежнего своего удела! Возьми – да прокатись поверху льда заснеженного, пронесись клокочущей волной по наезженной санями дороге, по устойчивому пути! Старики рассказывали, случается с ним. Может, раз в сто лет – а случается….
Вот – как раз – и случилось. Нынче. Видать, пред зарёй. Когда мороз с тёплыми струями воздушными ни на жизнь, а нАсмерть боролись. Побеждают, похоже, ветры полуденные, ан – успел мороз подкузьмить! Подсидел, подшутил над ребятками….
Стёпка-то вывернулся, выправил сани. Оскалив