Здесь было совсем тихо.
Осторожно ступая по мягкого мху, что покрывал узкую полоску твердой почвы, тянувшейся через болото, Мария добралась до своего любимца. Это был огромный вековой дуб.
Его сухая теплая кора тоже была покрыта мхом и местами морщинилась и топорщилась, словно кожа древнего старца. Но он был крепок. Очень крепок.
Мария обняла его огромный ствол, прижалась к нему лицом, закрыла глаза и громко , почти по-звериному, втянула носом его древесный запах, будто хотела одним вдохом вобрать в себя вековую силу и мощь этого гиганта.
Она приходила сюда часто. С тех самых пор, как однажды случайно набрела на него в глухом лесу. Подолгу сидела, ощущая спиной его шершавую кору. Её тело и ум наполнялись спокойствием, она чувствовала, как вливается в нее сила и мудрость старого великана. Он помогал ей больше, чем любые заклинания и отвары, что готовила старуха-ведунья. Именно здесь находила она выход даже из самой трудной ситуации, и лучшие решения приходили ей в голову именно здесь. И здесь она не боялась никого.
Да разве она вообще когда-нибудь кого-то боялась?
Мария редко вспоминала свою прежнюю жизнь. Хотя вспомнить ей было что. Глядя на её простое серое платье, на волосы наспех собранные в косу, трудно было представить, что когда-то она была одной из завидных московских невест. Её отец был вхож ко двору Екатерины II и вечно занят важными делами. Дети приходили к нему по вечерам, в нарядных платьях, умытые и причесанные – так было заведено. Он оглядывал их усталым, но строгим взором, спрашивал, чему они научились за день. Лиза и Петя, волнуясь, рассказывали о своих успехах. А Мария – она была младшей – только недовольно морщила лоб. Отец журил её за упрямство, но ей было все равно – он казался ей слишком чужим, слишком лишним в ее такой беззаботной жизни. Лиза была красавицей, с ней занимались лучшие иностранные гувернантки, отец быстро нашел для нее подходящую партию и выдал замуж. Петю устроил на службу. Но с Марией не все было так просто. Они не ладили. Мария была очень своенравной. Вместо урока с гувернанткой, она могла тихонько без сопровождения уйти из дома и просто гулять по московским улицам или сидеть на берегу Москвы-реки, что немыслимо было для девушки ее происхождения. От таких выходок отец приходил в ярость. И однажды решил проблему категорично и быстро – сослал дочь в Петербург в «Императорское воспитательное общество благородных девиц».
После роскошного отцовского особняка с няньками и горничными скромные и холодные стены Смольного монастыря показались Марии настоящей тюрьмой. Здесь было слишком много правил, слишком много контроля и ни секунды времени, чтобы остаться наедине с собой. Марию не тяготила учеба, ей нравились многие науки, она легко и с удовольствием говорила по-французски, но ей было невыносимо скучно под назойливым контролем классной дамы и неприветливой mademoiselle, которые никогда не оставляли своих воспитанниц без присмотра. Единственным развлечением были так называемые экскурсии в город, когда девочек, оторванных от жизни и голодных до впечатлений, сажали в экипажи и недолгое время катали по Петербургу. Сидя среди возбужденных и веселых подруг Мария была единственной, кто не веселился и не смеялся – она жадно смотрела наружу, будто зверь, запертый в клетке, туда, где была свобода, и где была жизнь.
Однажды, уже в старших классах, прогуливаясь между уроками со своей подругой Варей, Мария заметила, как в дальнем коридоре мелькнул силуэт начальницы в сопровождении не знакомого молодого мужчины.
- Смотри, Варь, с кем это наша madame? - От мужчин воспитанниц тщательно оберегали, поэтому всех вхожих в «воспитательное общество» мужчин они знали наперечет. – Пойдем поближе, посмотрим.
Мария увлекла Варю за собой, пройдя на цыпочках до конца коридора, они замерли. На лестнице были слышны голоса. Осторожно заглянув за угол, девушки увидели, как madame по матерински нежно прощается с красивым и ухоженным молодым человеком. Позже стало известно, что это родной племянник начальницы. Он стал заходить время от времени к своей тетке, а Смольный загудел словно улей. Как минимум половина старших девочек говорили о нем с придыханием и писали ему восторженные письма, которые, конечно же, не отправлялись, а так и хранились в потайных местах. Мария поймала себя на мысли, что тоже постоянно думает о нем. Узнав, что Николай (так звали молодого человека) будет на театральном представлении, которое готовили смолянки, Мария, никогда не испытывающая страсти к театру, вдруг напросилась играть одну из ролей. Она готовилась изо всех сил. Но, увы – он не удостоил ее даже взглядом. После этого случая она проревела всю ночь, а Варя, растроганная ее слезами, очень тихо на ухо рассказала, будто слышала от других воспитанниц, что одна из кухарок, которая живет за кухней в подвале под малой столовой, гадает на картах и делает привороты. Но вот только попасть туда почти невозможно, ведь девочки все время под присмотром.
Но Мария ухватилась за идею приворожить Николая всерьез. Она расспросила всех, кто что-либо знал об этой кухарке, выяснила, как ее зовут и где ее найти и, однажды ночью, дождавшись, пока дотошная mademoiselle, сторожившая их дортуар крепко заснет, тихонько выбралась в темный коридор и неслышно, как мышь побежала в сторону малой столовой и хозяйственного двора. На улице завывал пронизывающий апрельский ветер, на девушке было лишь тоненькое суконное платье, но это не остановило её. В кромешной темноте Мария пробралась к коморке Прасковьи и тихо постучала. Через некоторое время за дверью раздался шорох, дверь слегка приоткрылась и грубый голос шепотом спросил
- Что надо?
-Ты Прасковья? Пусти! – Мария с силою толкнула дверь и оказалась в темном затхлом помещении с низким потолком. В нос ударил странный кислый запах, и захотелось тут же выскочить обратно на улицу. Но Мария осталась. Удивленная таким напором Прасковья оглядела ее с ног до головы, села на лавку и спросила:
- Чего пришла-то? Тебе сюда нельзя.
- Слышала, ты ворожить умеешь. Приворожи мне милого.
- Ты очумела, девка – отмахнулась Прасковья - она была еще совсем не старая, но очень уж уставшая, будто высохшая, и только глаза ее блестели как два уголька. – Ты иди скорее в свои покои, а то хватятся тебя – худо будет.
Но Мария вместо ответа сунула ей в руку завернутые в платочек деньги, привезенные накануне отцом.
- Не затем я пришла, чтобы ты меня прогнала. Делай что говорю, а то у меня и в правду времени мало.
Прасковья пощупала деньги, потерла их и даже понюхала. Затем сунула их куда-то в складки платья и, не спеша, зажгла фитилек свечи.
- Не передумаешь? – еще раз спросила она
- Нет, - твердо сказала Мария и села рядом на лавку.
Прасковья перекрестилась, отвернулась от гостьи и начала что-то быстро шептать.
- Как кличут-то его?
- Николай.
- Смотри на пламя и за мной повторяй слово в слово.
Мария кивнула.
- Встану и пойду в чисто поле. Навстречу мне Огонь и Полымя и буен Ветер…. – быстро забормотала вслух Прасковья. И Мария, послушно глядя, как пляшет язычок пламени, едва успевая начала повторять за ней.
- … сослужите службу верную, великую: выньте из меня тоску тоскучую и сухоту плакучую, понесите ее через боры — не потеряйте, через пороги…
Язычок пламени горел все ярче, и через какое-то время Мария уже ничего не видела кроме танцующих огненно-рыжих полос, а еще через какое-то время ей стало казаться, что это она сама извивается и танцует в кромешной темноте, она и есть это пламя, рвущееся на свободу. И вот, она оторвалась от надоевшего фитилька и полетела в пустое необъятное пространство – легкая и невесомая – и где-то внизу остался Смольный, и еще скованная льдом река, спящая в темной ночи, и все страдания и сомнения остались далеко-далеко. И только свет, озарявший ее изнутри, был важен, и он вел ее куда-то вдаль, четко к намеченной цели, и эта цель была уже близка.
-…Не уроните, не утопите, а вложите в белую грудь, в ретивое сердце, и в легкие, и в печень, чтоб он обо мне тосковал и горевал денну, ночну и полуночну, в сладких яствах бы не заедал, в меду, пиве и вине не запивал….
Мария увидела Николая – в полумраке тесной комнаты он склонился над какой-то книгой. Став каждым произнесенным словом, она, будто змея, вползла в его сердце, протерлась по нему своей шуршащей теплой шкуркой, покрутилась там немного, будто примеряя место под гнездо, и быстро, горячо дыша, поползла вдоль позвоночника сначала вниз в самое лоно, везде оставляя жар и свет, что лился из неё, затем вверх, через желудок, и печень, и легкие, будто веревка, обвивая шею, вползла в его мозг, и там остановилась, свернулась теплым уютным клубком и затихла.
- Ну-ну! Очнись! – Прасковья резко толкнула девушку и та соскочила от неожиданности. – Иди скорее к себе, а то хватятся еще – обеим нам несдобровать.
Кухарка вытолкнула Марию за дверь, и та, с трудом понимая, что происходит, шатаясь, побрела через темный двор.
Николай долго не приезжал навещать тетку. Но потом снова стал появляться на театральных представлениях. Мария не сводила с него глаз. Она глядела на любимого, забывая обо всем на свете. Снова, будто легкий невесомый свет, летела к нему и обнимала его своими невидимыми, но сильными воздушными крыльями, нежно ласкала его плечи и красивый торс, целовала руки и шептала на ушко нежные слова. И в тот самый момент, когда ее мягкие, как туман губы, касались его шеи и волос, он вдруг поднимал взор и находил глазами хрупкую девушку по имени Мария и подолгу смотрел на нее, на зависть всем остальным воспитанницам.
Мария была счастлива. На празднике в честь императорской семьи она порхала как бабочка и даже тайком послала предмету своего обожания воздушный поцелуй. После праздничного обеда, который больше был похож на экзамен, девушка незаметно вышла из общей залы и спряталась за колоннами у лестницы. Её сердце колотилось как сумасшедшее – Николай весь праздник не сводил с нее глаз! «Вот бы он вышел сейчас сюда!» - мысленно воскликнула Мария – «Ну догадайся же! Выходи!» Она представила, как бы встретились сейчас их глаза, и как крепко взялись бы они за руки…
Послышались шаги. Мария обернулась – о, Боже! Николай стоял прямо перед ней. Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза. Так близко! И вот их руки сомкнулись, все сильнее притягивая друг друга; их запахи смешались, и дыхание стало единым, их губы слились в долгом страстном поцелуе, и по разгоряченным телам побежала сладкая дрожь.
Но в следующий момент они услышали вопль. Оторвавшись друг от друга, они увидели всю императорскую семью, и начальницу Смольного, тетку Николая, и еще с десяток придворных и почетных гостей, которые с ужасом смотрели на них, буквально раскрыв рты от удивления.
Марию в этот же день отправили к отцу. Николай, не выдержав позора, бежал то ли в Тюмень, то ли еще дальше, в Тобольск. Узнав об этом от брата, Мария, не долго думая, в один из вечеров тихонько выскользнула из отцовского дома, прихватив с собою драгоценности давно умершей матери, наняла экипаж и пустилась на поиски своего любимого. Её путешествие было очень долгим и утомительным. В Тюмени
