К свету

похлебкой, а когда и переночевать оставит.  Были благодарны они молодой знахарке за то, что батюшку на ноги подняла.  И хозяйка сама выходила, всегда была с ней приветлива, ласкова, не скупилась на угощения.  Особенно смягчилась,  как узнала, что старая ведунья умерла, и Мария совсем одна осталась.
  В тот день  Мария зашла как обычно.  Авдотья, так звали работницу, пироги пекла. Не успела Мария сесть, как ей на колени тут же прыгнул лохматый бело-рыжий котенок. Он всегда ее встречал. Она стала трепать ему загривок. А Автотья в это время рассказывала про домочадцев – вся ее жизнь с ними прошла, они как родные ей были.
  Слушала ее Мария, да почувствовала, что стало ей как-то не по себе. Будто еще кто-то в комнате есть и все следит за ними. Оставила она котенка, поднялась,  прошла туда-сюда – даже в груди жарко стало – чувствует что-то, а что не поймет.
- Кто-то был у вас, Автодья?
- Кто был? – удивилась старушка.
-Гости были, спрашиваю? Недобрые какие-то гости…..
-А! - спохватилась работница, - ведь и вправду были! Ту неделю еще были.  Батюшка как увидел экипаж купца Походяшева, побелел аж весь, родимый. «Опять,- говорит, - нелегкая его принесла!» Так и сказал: «нелегкая». А тот уж в дверь тарабанит. А за ним помощник этот его – чернее черной тучи! – Авдотья вздрогнула и перекрестилась. - Носит же земля таких злодеев!
- Это почему же он злодей?
- Так разве ж добрый человек так смотрит?
  Мария задумалась. Поняла она о ком речь.  Вспомнила, что не раз за  последние недели в селе его встречала.  А как встретит, как увидит его монашеские одежды, так и вздрогнет, так и услышит голос старухи «Не приближайся к нему!». Проводит его глазами, а на душе скверно.
- А что, хозяйка-то дома?
- Дома матушка, дома. -  Авдотья ловко достала из печи пирог. – Говорю ж, занемогла что-то. Почивает у себя.
- Схожу-ка я к ней, Авдотья, может, помогу чем. – Мария уверенно направилась в комнаты хозяев.
- И вправду – сходи, – ответила Авдотья, но Марии уже и след простыл. Она шла по коридору на хозяйскую сторону. Перед входом в гостиную остановилась, прислушалась к своим ощущениям – в груди жгло и по-прежнему казалось, что кто-то внимательно наблюдает за ней.
  Старшего Корнильева и сына его дома не было – вот уж несколько дней как уехали. Из девичьих комнат доносились голоса.  У хозяйки было тихо.  Мария вошла не постучав. Женщина спала. Ей и вправду нездоровилось – лицо ее не было умиротворенным, как это обычно бывает у спящих. Оно отражало какую-то глубокую внутреннюю борьбу и страдания.
  Мария огляделась.  Села на краешек обтянутого шелком стула.  Дурное предчувствие по-прежнему не давало ей покоя. Она закрыла глаза.  Почувствовала, как из углов просторной и обычно светлой комнаты на нее надвигается темень. Тяжелый мрак был повсюду. Он подступал, и в голове становилось дурно. Не открывая глаз, Мария начала тихонько, едва шевеля губами, читать заклинания, которым научила ее старуха.
  «…Как Даждьбог ночь от солнца дневного отделяет, как Перун Явь и Навь разделяет. Силой Огня Небесного, Силой Земли-Матушки, пусть сгорят все чары черные, пусть сгорят слова все злые…»
 Будто заслушавшись,  будто боясь пропустить хоть слово, Черная Темнота стала недвижимой.
  Мария тем временем продолжала шептать.  При этом она представляла, как внутри нее распускается прекрасный иссиня-белый цветок, как раскрываются его упругие и сильные лепестки, как всю комнату наполняет тонкий пьянящий аромат, и как ослепительный свет озаряет  каждую клеточку ее тела.   Она дышала глубоко.  И с каждым выдохом становилось светлее, легче и спокойнее.  Вскоре этот синеватый свет заполнил весь дом Корнильевых, но Мария чувствовала, что  тяжелый и липкий мрак все еще где-то рядом.  А за ним грозно и недвижимо стоит чья-то тень.
  Еще несколько дней после этого Мария жгла по углам разные травки и еловые ветки, шептала молитвы и заклинанья и в каждой комнате повесила сделанный собственными руками оберег.
  Потом ей сделалось нехорошо. Несмотря на все уговоры хозяйки остаться, Мария, шатаясь от навалившейся вдруг слабости, побрела в свою глушь.  Она почти не помнила, как дошла до землянки, как легла на скамью, где обычно спала старуха и как забылась тяжелым сном.  Ей снилось, что над землянкой кружат черные как смоль вороны. От их пронзительного крика все тело начинало дрожать.  Становилось холодно. Прямо над ее головой  тоскливо завывал ветер, и он же, беснуясь  от злости, трепал ветхую дверь землянки, стучал, что было силы, одной единственной изношенной ставней и срывал со стен вязанки сушеных трав.
  Потом все стихло.
  По венам снова побежало спокойное и уютное тепло. Кто-то пел колыбельную  Негромко.  Будто удаляясь.
  Проснувшись, Мария долго не могла вспомнить, что произошло. Смотрела по сторонам и ей казалось, что вот-вот войдет старая ведунья и, тяжело ступая, направится к своим травкам-муравкам.
  Но старуха не вошла. Лишь за дверью послышался шорох. Мария выглянула из землянки – чей-то силуэт мелькнул вдалеке за соснами.  Бесшумно и быстро, как лисица,  девушка выскользнула наружу и, прячась за вековыми деревьями, последовала за ним. Высокий мужчина в одеянии монаха быстро удалялся в сторону дальних поселений.
- Вот я и перешла тебе дорогу. Права была старуха.
  Какое-то время  Мария шла за ним, но перед оврагом остановилась.  Выдернула несколько выбившихся из косы волосинок, что-то быстро пошептала над ними и бросила ему вслед.  Мужчина внезапно остановился, будто что-то почуял.  Обернулся.  Мария больше не пряталась.  Она стояла на краю оврага и, не отрываясь, смотрела на незваного гостя. Их взгляды встретились.

  Спустя какое-то время пошел снег. Тяжелые крупные хлопья быстро покрыли все многоцветие осени.  Уж не было видно ни тропинок, ни дорог – а снег все сыпал.
  Мария с детства любила такие дни.  Ей казалось, что весь мир погружается в тишину. Сливаются воедино небо и земля.  Прячет, укутывает белое пушистое одеяло все звуки, всю смуту, всё дурное. И даже ночи становятся светлыми. Где-то каркнет ворона – и звук этот длинным приглушенным эхом летит над землей.
  Она жгла еловые ветки, вдыхала резкий хвойный аромат и подолгу смотрела на танцующий огонь. Щёки её горели, и приятный жар распространялся по всему телу.
  Но в этот раз умиротворение не приходило. Отчего-то было тревожно.
  Посидит немного у очага – и мечется по своей крошечной землянке, как раненая волчица. Будто ждет чего. Ждет. То на дверь посмотрит, то прислушается….  Издалека, ох, как издалека, стало подступать предчувствие беды.
  Собрала Мария свои котомки, травки свои да зелья, и пошла в сторону сёл. Стучалась в каждую избу, спрашивала, не болен ли кто, не нужна ли помощь. Кто знал её – привечал. И накормят, бывало, и ночевать оставят. А бывало, и о помощи попросят – полечить ребеночка или старика, а кому и оберег или на суженого поворожить. Были и те, кто гнал со двора. Но она не обижалась – что ж обижаться-то, коль ведьма она и есть.
  Зачем шла – сама не знала. Сердце подталкивало, а ноги несли. С людьми было легче, некогда было думать о дурном.  Да и узнать, где и что происходит, можно было только так: народ-то - он простой, что знает, всё расскажет.
  К ночи пятого дня забрела в глухую деревню, будто случайно брошенную у скалистых берегов величественной реки.  Попросилась на ночлег. В крошечной каморке, куда поселила ее хозяйка, сильно пахло квашеной капустой и еще чем-то резким, похожим на запах  звериных шкур.  Но Марии было все равно. Забравшись с ногами на жесткую лавку и закутавшись в тулуп, она долго смотрела на играющий огонек свечи.
- Принесла же нелегкая эта ведьму – ворчал в комнате хозяин, - почем пустила?
- Да не ведьма она - знахарка, – шептала быстро его жена, - тишь ты! Худо сориться с такими гостями. Пусть переночует, можь пригодится еще.
  Пламя то плясало, то замирало. Становилось пурпурным, а потом вдруг белым, распадалось на множество бликов, и собиралось  опять в чудесное мерцающее перо Жар-птицы.  Мария так замерзла, шагая по заснеженным тропам, что всем своим существом была в этом крошечном огоньке.  В нем, как в зеркале, отражался целый мир: леса, и снега, и люди, идущие по дорогам, дома, и далекие дворцы….  И вот в какой-то момент ей показалось, что там, в огне, рушится какое-то здание,  и все бегут, женщина кричит, вскинув руки….  Стало очень больно. Кто-то корчился в огне и звал на помощь.  Мария напряглась, внимательно вглядываясь – кто это?  Пламя затрещало. И вдруг она поняла, что это лицо старика Корнильева.
  Знахарка подскочила. Свеча погасла. Первая мысль была «Спешить, Корнильевым нужна помощь». Постояв несколько мгновений в кромешной темноте, Мария начала искать свои котомки, нашла их, ринулась к выходу.  Темный силуэт преградил ей дорогу.
- Стой! – отчетливо услышала она голос старой ведуньи. Будто ведро ледяной воды вылили ей на голову, Мария отступила. Стала вглядываться в темноту – никого.  Села на лавку, снова зажгла свечу – в каморке было пусто.
- Нельзя мне туда. – Едва слышно произнесла она. – Иначе бы старуха не появилась. Что же там все-таки происходит?
  Откинувшись на бревенчатую стену, Мария надолго задумалась.  Затем порылась в своей дорожной сумке, достала вязанку аккуратно сложенных еловых веточек, присыпала их чем-то пахучим, брызнула из склянки заговоренной воды по углам, начала  зажигать ветки от свечи одну за другой и пока они горели, что-то  жарко шептала прямо в огонь.
  Она решила, что раз ей нельзя пойти к Корнильевым, то она должна помочь им хоть так, на расстоянии.  Глядя в огонь, она представляла, как идет по их большому дому, заглядывает в каждый угол, освещает его огнем, проверяет свои обереги.  Она мысленно  подошла к каждому из членов семьи и каждого обнесла мерцающим синим пламенем.
  Мария выбилась из сил. Уснула, продолжая что-то шептать во сне. А когда проснулась, в коморку лился слабый неровный свет из сеней. На улице уже рассвело.
  В душе царила чудовищная пустота.  Знахарка решила возвращаться к себе.  На её счастье  один из мужиков собрался ехать в Хворово, а оттуда ей уже рукой подать – за день можно пешком дойти.  Взял он её с собой в сани.
  Ехали долго. А как приехали, поблагодарила она его, пошла к знакомым людям, ночь переждать. Там и рассказали ей, что на заводе Корнильевых рано утром  сильный пожар был.  Да прямо рядом с конторой. И старый хозяин, и сын его чуть не сгорели было.  Да Бог помог, видно - чудом спаслись, погорели только,  особенно старик. Увезли их в город, и вся семья туда уехала еще засветло.
  К утру небо затянуло тяжелыми серыми тучами. Но дорога была уже укатана, и идти было легко.  Если б не ледяной ветер, Мария и не заметила бы, как прошла полпути. Однако ветер усиливался. К тому же с неба посыпалась мелкая колючая снежная крупа. Ветер с размаху бросал её в лицо, отчего казалось, что щеки пронзают острые иглы.  Ресницы покрылись инеем. Приходилось прикрывать лицо рукой, чтобы было видно, куда идёшь.  Началась самая настоящая вьюга.   Зима в эти края всегда приходит раньше срока, но все же в это время года редко так метёт.
  Возвращаться обратно было поздно. Мария хорошо знала местность, поэтому  упорно шла вперед.  Лицо замотала шалью. Старалась держаться знакомых