глаза сверкали флуоресцентным огнем, так, как это бывает только у оборотней.
- Отвечай, человеческое отродье! – переливы женского голоса сменились угрожающим звериным рычанием.
Я, не раздумывая о намерениях перевертыша, шагнула вперед, ориентируясь на не человеческий блеск глаз, перехватывая взгляд. Свет в её взоре моментально померк, сменившись тьмой. Черный дымок повалил из всех черепных отверстий: глаз, ноздрей, ротовой щели. Женщина даже не успела понять, что происходит, перед тем, как покинула мир живых и шагнула на берег Безымянной Реки. Её труп распростерся у подножия лестницы.
Перед тем, как уйти из лавки, я позаботилась замести за собой следы. Заставила затлеть окружающие меня со всех сторон тряпки. Затем, накинув на голову капюшон, тихонько вышла из комнаты, уже успевшей наполниться дымом.
Города я не знала. Поэтому шла туда, куда глядели глаза, и куда вел меня врожденный инстинкт. Они оба вывели меня на высокую набережную реки Рив, где чинно расположились мраморные скамейки, украшенные резными поручнями. Отсюда часть города была видна как на ладони, умытая яростной ночной грозой, окутанная не до конца ушедшими снами, пробужденная первыми рассветными лучами солнца. Просыпающийся город зазвенел множеством голосов. По мощеным улочкам застучали деревянные колеса карет, острые женские каблучки, тяжелые мужские трости. Запищали многочисленные звонкие детские голоса, залаяли собаки. Даже деревья, казалось, отчетливей зашуршали кронами в ярком изумрудном небе.
Какое-то время я развлекалась тем, что наблюдала за прохожими, безмятежно снующими туда и сюда. Но вскоре неприятное сосание под ложечкой напомнило о необходимости подкрепиться. Бойкие торговки, распахнув ставни, вывешивали товар, чтобы завлечь покупателя. Толстые кровяные, копченные, сыроваренные колбасы. Душистые головки сыра. Ароматные крендельки.
Зайдя в одну из лавочек, я пожелала, как того требовал обычай, доброго утра дородной толстухе, чьи пытливые глазки недоброжелательно глянули на меня из-под полотняного чепца.
- И тебе доброго дня, дитя, - отозвалась она таким тоном, каким гораздо правильнее отсылать недоброжелателей в Бездну.
Один вид сдобные булочек вполне мог вдохновить на преступление. Мой желудок жадно взалкал к ним, а разум не мог предложить способа добродетельного способа добраться до желаемого. Денег не было ни копейки.
- Добрая маэра, у вас прекрасная лавка, - сглотнув слюну, проговорила я. - Не будете ли вы так любезны, не угостите ли меня одной булочкой?
- Если я стану угощать всех подряд бесплатно, то разорюсь, - резонно и бездушно отрезала торговка, отворачиваясь. - Убирайся отсюда немедленно. Или я натравлю собак.
- Натравите собак? – нахмурилась я.- За то, что я попросила кусок хлеба?
- Разве ты не слышала, маленькая паршивка? Я сказала, - пошла вон.
Торговка была толстая, дородная. Её лицо казалось сплошь состоящим из висячих щек и выпученных глаз. Тяжелыми, как перезрелые дыни, грудями баба придавила прилавок, а её объемные филейные части тот же самый прилавок был прикрыть не в состоянии. Всем этим несметным богатством толстуха воинственно перекрывала доступ к булочкам. Выжечь ей мозги, отнимая жизнь, было минутным делом.
Спокойно и неторопливо собрав понравившиеся булочки, пирожные, мясные гуляши в бумажный пакет, забрав из кассы деньги, я вышла на улицу, столкнувшись в дверях с прыщавым подростком в зеленой форме. Помню, как звякнул над нашими головами колокольчик. Парнишка проводил меня взглядом, и даже одарил улыбкой. Я ответила ему тем же. Почему бы и нет? Он не был ни толстым, ни недружелюбным.
А затем, вернувшись на набережную, я с удовольствием подкрепилась добытым трофеем. Устав прогуливаться по улицам, забрела в один из домов, где и пересидела до вечера. Обрывки мыслей, плавающие в мозгу, оформлялись в четкую мысль: мне нужно позаботиться о том, чтобы отыскать убежище. Настоящее, постоянное.
Дождавшись темноты, я вновь вышла на улицы города. Я двигалась вперед, пока вдоль домов не заскользили подозрительные тени, а тишина и темнота спальных районов не сменилась яркими магическими огнями, рассеивающими мрак. Во всей его распущенной красе передо мной развернулся район «красных фонарей». Огни, мрамор, тела в шелке одежд. Каскад разноцветных волос. Магия округлых грудей и плеч. Музыка и смех. Настежь распахнутые двери. Здесь я затаилась, подобно хищнику, поджидающему неосторожную жертву. Прислонившись к холодному камню, я замерла, стараясь слиться с окружающим миром, стать такой же его частью, как стены, столбы фонарей, искрящиеся призывные вывески.
Вскоре на узкой развилке улицы появился богатый экипаж. Прогромыхал и остановился, мягко покачиваясь на рессорах.
Я шагнула навстречу спрыгнувшему с раззолоченной подножки джентльмену.
- Хотите поразвлечься? – тихо прошелестел мой голос из глубины капюшона.
Мужчина бросил вопросительный взгляд и утвердительно кивнул.
- Я подойду благородному маэро?
- Посмотрим-посмотрим, - проговорил мужчина, кончиком трости отбрасывая капюшон с моего лица. Удивленный присвист, видимо означал одобрение - Кто ты, красавица? На кого работаешь?
- На себя, - улыбнулась я.
- Сколько тебе лет? - продолжал расспрашивать он меня.
- Почти четырнадцать.
- Старовата, - буркнул он, заставив меня удивленно заморгать. – Но все равно хороша. Ладно, сколько ты стоишь?
Откуда мне было знать, сколько за ночь берут малолетние проститутки? Особенно учитывая, что все события до вчерашнего вечера полностью испарились из памяти?
- Мне нравится ваш перстень, - кивнула я на его длинные, гибкие пальцы, украшенные массивным алмазом.
Мужчина снисходительно улыбнулся:
- Ого! У тебя хваткие лапки! Не завышаешь ли ты себе цену? - Хмыкнул он. – Впрочем, я рискну узнать стоимость твоей шелковой шкурки, малышка. Никто не помешает мне её снизить до реальной цены, верно? Так что, считай, сговорились. Прошу!
Я легко взлетела в нутро кареты. Мужчина неторопливо опустился рядом со мной, постучав тростью по стенке, дал кучеру распоряжение трогать с места.
Свистнула, взвиваясь, плеть. Лошади тронулись с места так резко, что я бы упала, не поддержи меня незнакомец под локоть, прожигая при этом неприятно обжигающим взглядом, жадным, сальным и липким. От такого взгляда смердело почти также, как от вчерашней канализационной канавы с трупами. Мне стало противно и захотелось немедленно вымыть руки с мылом.
Руки «клиента» тем временем скользили по моему телу, стараясь привлечь к себе, вводя во искушение прибить его прямо здесь и сейчас. Инстинкты склонялись искушению поддаться, в то время как мудрый рассудок настаивал на том, что с разборками следует подождать до места прибытия - наличность при себе в больших количествах мужчина держал сильно вряд ли.
- Как тебя зовут, мокиролле? - «ворковал» новый знакомый.
Я нахмурилась. Имя всплыло откуда-то далеко, из глубины. Но я была уверенна – это мое имя, оно настоящее. Вот только откуда эта уверенность пришла – ответа не было.
- Одиф*фэ Сир*рэно, - медленно, на выдохе, произнесла я.
- Очаровательное имя, - играя выбившимся из-под капюшона локоном, заметил мужчина. – Я ведь практически угадал, так? «Мокиролле» означает алый цветок. Одиф*фэ в переводе с Высокого Слога на эдонианский означает «Красный цветок». Почти одно и тоже, верно? У твоих родителей есть поэтическая струнка, - мужчина достал фляжку и, отхлебнув от неё, широко, так что улыбка была заметна даже в полумраке кареты, улыбнулся.
- У меня нет родителей, - заметила я, холодно глянув на собеседника.
- Жизнь была к тебе сурова. Я могу исправить это, мой Алый цветочек, - промурлыкал он, опять распуская влажные руки. Я с трудом удерживалась, чтобы не отшвырнуть его от себя. - Скажи, давно ты промышляешь на улицах?
- Совсем не давно, - «честно» ответила я, делая попытку отодвинуться.
- Если ты сумеешь мне понравиться, очень может быть, тебе не придётся вновь туда возвращаться. Ты ведь знаешь, как понравиться мужчине?
«И где ты тут видишь мужчину, жалкая тварь?», - подумала я про себя. Но вслух, понятное дело, этого не сказала. Лишь улыбнулась, предоставив ему самому определять содержание ответа.
Карета, наконец, остановилась у трехэтажного элегантного дома. Впечатление несколько портили ставни, наглухо закрывающие окна первого этажа - как крышки на гробах.
Мужчина достал связку ключей и, щелкнув замком, отворил дверь, оказывая мне честь, дозволяя первой шагнуть в мрачный темный сырой коридор.
- А слуг здесь разве нет? – поинтересовалась я.
- Зачем они тебе? Разве мало тебе одного, - но самого покорного?
Мужчина прошел вперед. Звуки шагов гулко отдавались эхом от пустых стен и высоких потолков. Щелкнув огнивом, он зажег свечи в золотом канделябре, стоящем на мраморном столике рядом с высоким камином. Свет храбро попытался побороть темноту, но был обречен на поражение, только породил огромное количество теней в пространстве.
Скинув плащ, достав из кармана объемного сюртука бутылку из темного стекла, «клиент» принялся её откупоривать.
- Выпьем? – поинтересовался он веселым голосом, изо всех сил стараясь создать фривольную, непринужденную атмосферу.
Но она продолжала злой тишиной давить на барабанные перепонки. Все в комнате дышало запустением, отдавало плесенью и холодом. Здесь давно никто не жил. И давно не был.
- Сладкая моя девочка, такая хрупкая, аккуратненькая - сипел он севшим голосом. - Как же ты хороша!
Я попыталась отстраниться.
- Подождите.
- Не хочу ждать, ягодка. Ты такая сочненькая, - его губы распластались по моим губам противными мокрыми жабами. Язык, скользкий и холодный, словно угорь, устремился в рот, обдирая губы, оскверняя душу.
Я попыталась отпихнуть его от себя, упираясь руками в плечи, такие широкие и твердые, что они вряд ли вообще ощущали мои слабые попытки к сопротивлению. Поняв, что так я ничего не добьюсь, я сомкнула зубы, прикусив противный язык. Результат был неожиданный. Вместо того, чтобы остыть, мужик только больше распалился.
- Любишь по-горячее? – рыкнул он. – Что ж, я тоже люблю боль. Хочешь так?
- Пустите меня! Убери свои лапы, гад!
Не отвечая, он тяжело навалился на меня сверху, увлекая на пол. Руки жадно зашарили по моим ногам, играючи, зараз, легко разрывая обе юбки – верхнюю и нижнюю.
Я брыкалась, как взбесившийся жеребёнок, извивалась, уворачивалась кусалась. Все было бесполезно. Тогда изо всех сил я ударила его коленом в пах - классический женский прием. Возможно, будь я женщиной, это бы работало, но, учитывая разницу в весе и росте, ему это было как слону комариный укус: не больно, но обидно. В качестве сдачи мне досталась увесистая оплеуха, заставившая меня уразуметь, выражение «искры их глаз» не фигуральное, а описательное. Искры из глаз впрямь посыпались.
Пока я лежала, полуоглушенная, «клиент» успел задрать мне юбки, и стал спускать с себя штаны. Показавшееся оттуда мужское достоинство, торчало, как нацеленное копье. Бледно-розовое, влажное, покрытое вздутыми венами, оно было уродливее всего, что я только могла себе вообразить. Не знаю, какое выражение было у меня на лице, но мужик принял его явно не так, как следовало бы.
- Хочешь поиграть с ним? Займись им. Попробуй его на
