Апостол Павел. Ч. 1. Учеба у Гамлиэля. Глава 6.

разве этого мало? Саулу казалось, что это — намеренное унижение себя, ничем не объяснимое, кроме как отсутствием воли в Иосии. Отсутствием в нем ревности по учению, которому они себя посвятили.
Саул пытался предупредить Учителя. Он пытался найти силу, которой не было в нем самом. Потому что какая-то воля у Иосии все-таки была, видно, злая и недобрая: он встречался с теми, кого исцелял галилеянин, он искал его последователей и расспрашивал, несмотря на уговоры Саула. Саул обратился к Рабану: Иосия преклоняется перед Учителем, любит и доверяет ему, так нельзя ли благодаря этому вернуть друга на путь истинный?
— Я не стану на дороге своего ученика, — сказал ему Рабан.
Он закрывал глаза, он тер переносицу. Он думал, чувствовалось, что он напряженно, волнуясь, искал ответ. Даже не для Саула, для себя самого. Ибо чего стоит Учитель, который не знает сам себя, природы поступков своих?!
— Если Иосия сделает выбор по своей воле… это его выбор, только его и никого больше. Учитель — это лишь тот, кто учит. Торе, мастерству, любому иному чему-то. За этим пришел ко мне Иосия, и я старался дать ему именно это: я направлял ум Иосии на то, чему учил; на Тору, не на меня лично. Если это получилось, получилось. Если нет, мне жаль, но любить меня и быть привязанным ко мне я его не попрошу. Не попрошу из любви к себе что-либо делать или не делать. Это неправильно, мой Саул.
Саул смотрел во все глаза на человека, которого так любил и уважал когда-то. Наливался злостью, смотрел и молчал. Он понимал, что и Учитель, как Иосия, предал его в это мгновение. Никаких доводов он не слышал и не принимал. Просто ненавидел. Просто сжимал кулаки.
— Саул, ты, быть может, когда-то станешь учить и сам. Пойми: ученик может иногда пойти дальше своего Учителя. Превзойти его. И с этим нужно согласиться. Да, это трудно принять, но нужно. Откуда я знаю, что станется с Иосией? Откуда ты знаешь, что он не прав, а прав только ты один? Я очень надеюсь, что научил Иосию самодостаточности, осознанности, ясности. И что он сделает правильный выбор. Надейся и ты….
Так и закончился разговор. Гамлиэль был непреклонен.
А потом Иосия пришел в школу, и Саул решил, что он пьян.
Он встал на пороге комнаты, распахнув дверь. Они читали вслух какой-то отрывок, вернее, Авив читал вслух. Уткнувшись в свои свитки, каждый следовал за Авивом. Предполагалось, что потом будут сделаны комментарии отрывка. И поучаствует каждый. Потом скажет мнение Учитель. Приведет слова других мудрецов. Согласится или поспорит. Словом, обычное занятие.
А тут — Иосия. Стоит и молчит, словно не понимая, что обратил на себя взоры, что сорвал урок. Что заставил замолчать Авива. И Гамлиэля обратил к себе: встревоженного Гамлиэля, с вопросом на лице; да что там на лице: в сердце самом Гамлиэля вопрос!
Лицо у Иосии улыбающееся. Глаза блестят, щеки красные. Шатается даже. Почему и решил Саул, что пьян друг. А начал говорить, оказалось, что не пьян вовсе. Просто счастлив.
— Спасибо, Учитель, — сказал он Гамлиэлю. Впервые не опустив взгляда перед тем, перед которым благоговел. — Спасибо за все. Но теперь я ухожу, надо мне идти. Если бы вы, вы все, слышали Его, вы бы уверовали. Если бы видели то, что видел я, — преклонили бы колена и благодарили Превечного. Я принес вам весть об Нем. Он не отринул Закон, Он сделал его совершенным. Он сказал мне «не убий», но запретил даже гневаться, чтобы не было вражды, а потом и гибели. Он сказал, что не следует мне унизить кого дерзким и необдуманным словом…
Рабан сделал было попытку прервать Иосию, заговорив, двинувшись навстречу к ученику.
— Мальчик мой, подожди, подожди, так ведь нельзя…
Но Иосия, который покрывался потом, говоря с Рабаном, Иосия, красневший и смущавшийся когда-то, был неузнаваем.
Он покачал головой, он остановил Рабана жестом руки, не оставлявшим сомнения в том, что он отстраняется, удаляется от Учителя. Гамлиэль будто споткнулся, будто внезапно ударился о стену, выросшую между ними.
А Иосия продолжал, словно в бреду:
— Он сказал, что отвергается и дар, приносимый Всевышнему, пока сердце питает злое чувство. Он велел не смотреть на чужую женщину с вожделением, потому что повинен будешь в прелюбодеянии. Он сказал мне, что следует отказаться от богатства, потому что оно неподъемная мне тяжесть. Он велел отдать просящему и последнюю рубашку. Он говорит, что надо искать правды, что нельзя лицемерить. Я слушал Его на горе. Оставшись с вами, я б лицемерил. Я хочу быть с Ним…
Вот в это мгновение Саул и сорвался. Бросился к Иосии, размахивая кулаками; видел только это глупое, счастливое лицо, одержим был стремлением стереть с него улыбку. Встал между ними Гамлиэль; а потом и Авив с Шимоном, и кто-то еще держал его…
— Я люблю тебя, Саул, — сказал ему Иосия. — Он велел мне любить не только ближнего своего. Но и врага…
[1] Наси (נָשִׂיא; мн. число נְשִׂיאִים, несиим), в Библии — глава патриархальной семьи (Быт. 23:6), клана, племени или государства. Титул наси носил председатель Синедриона. Мишна изображает Синедрион как учреждение, состоящее из ученых-фарисеев во главе с наси и ав бет-дин (глава суда).
[2] Авив, сын Гамлиэля — Рабан Гамлиэль бен Шимон ха-Закен (Старший) (ивр. רבן גמליאל הזקן‎, в христианской традиции Гамалиил) — жил в первой половине I века. Учёный раввин, танна первого поколения, внук знаменитого Гиллеля, наси Синедриона, один из основателей талмудического иудаизма, а также христианский святой, почитаемый как Праведный вместе со своим сыном Авивом. Память их празднуется Православной Церковью 15 августа по новому стилю.
[3] Таннаи (תַּנָּאִים, таннаим; ед. число תַּנָּא, танна, от арамейского тни или тна — «повторять», «изучать», «учить»), титул законоучителей в Эрец-Исраэль в 1-2 вв. (начиная с периода деятельности Хиллела и до завершения Мишны). В Талмуде этот термин употребляется для того, чтобы отличить мудрецов этого периода от предшествовавших им законоучителей и от последовавших за ними амораев. Слово Мишна происходит от глагола шана, значение которого совпадает со значением арамейского тни. Группы законоучителей — духовных вождей народа — в различные периоды имели разные названия (например, зугот, таннаи, амораи, савораи), среди этих групп существовала иерархия, при которой авторитет более ранних законоучителей был выше, чем авторитет их последователей.
[4] Гамлиэль, Учитель Саула, был никем иным, как внуком Гилеля. Ѓилель, чье имя сопровождается почетным званием «старший» (на иврите также «мудрейший») удостоился своего титула, заседая в совете старейшин. Он занимал пост главы Санѓедрина (Синедриона) — наси. Богатую, многогранную личность Ѓилеля можно без преувеличения назвать одной из самых влиятельных в эпоху Второго Храма. Ѓилель происходил из Вавилонской диаспоры, отсюда одно из его наименований — Бавли, Ѓилель Вавилонский. Он прибыл в Страну Израиля ради изучения Торы, впоследствии вернулся обратно в Вавилонию, а затем совершил алию (восхождение в Страну Израиля) вторично. Происхождение его отличалось благородством — семья Ѓилеля принадлежала царскому дому Давида, хотя и не по прямой линии. Аристократическая родословная Ѓилеля сыграла впоследствии важную роль. За его потомками на протяжении многих поколений сохранялась роль народных вождей, чей авторитет, помимо прочего, подкреплялся происхождением. Порабощенный народ Израиля обретал в преемниках Ѓилеля, в чьих жилах текла кровь царя-помазанника, тень своего былого величия и независимости.
[5] Шамай Старший был одним из старейшин — выдающихся законоучителей своего поколения — и членом Санѓедрина (Синедриона). Мишна рассказывает о том, как Шамай был назначен заместителем главы Санѓедрина, вторым лицом после наси. Свою должность Шамай занимал в то время, когда наси был Ѓилель. Мудрецы образовали последнюю пару в череде зугот — пар мудрецов. Пара мудрецов всегда состояла из наси — главы Санѓедрина, и его заместителя — председателя Судебной Коллегии (ав бет дин). Между главой Санѓедрина и его заместителем постоянно возникали трения. Причем схожие разногласия по определенному кругу вопросов сохранялись из поколения в поколение. Это наводит на мысль, что в своем непрекращающемся споре глава Санѓедрина и его заместитель выражали не только собственные точки зрения, но представляли различные школы, а, возможно, и мировоззрения. Ко времени Шамая и Ѓилеля и после разногласия переросли в открытый ожесточенный спор двух школ, носивших имена этих мудрецов.
Шамай прогнал своей линейкой человека, пытавшегося изучить Тору, пока ему удается стоять на одной ноге. Гилель же свел всю ее мудрость к одному-единственному изречению. Не делай другому того, чего не хотел бы для себя.
[6] Один из самых яростных споров между школами Ѓилеля и Шамая бушевал вокруг проблемы, именуемой в Талмуде восемнадцатью Ѓалахот. В Мишне рассказывается о том, как однажды мнение последователей Шамая, оказавшихся в большинстве, перевесило, и были приняты восемнадцать суровых постановлений, касающихся, в основном, вопросов ритуальной чистоты. Эти постановления были приняты в момент максимальной остроты, под влиянием замешательства, вызванного создавшимся положением. Они никогда не были отменены и касались нечистоты языческих земель, оскверняющего прикосновения язычника и т.д. и т.п. Законы подобного рода явно имели целью углубить пропасть межу Израилем и языческими народами, внести в этот вопрос окончательную ясность и заявить о полном отделении, размежевании и разрыве.
[7] Шхина (שְׁכִינָה; буквально `пребывание`, `проживание`). В Талмуде и раввинистической литературе Божественное присутствие, одно из имен Бога, означающее имманентное присутствие Бога в мире. Шхина — это Бог, рассматриваемый в терминах пространства и времени как Его присутствие, особенно в земном контексте, когда Он освящает некое место, определенный предмет, какого-то человека или весь народ — откровение святого в несвященной среде. Иногда, однако, слово «Шхина» употребляется просто как один из способов обозначения самого Бога, наподобие выражений «Святой Благословенный» или «Милосердный». Например, по поводу стиха «Господу, Богу вашему, последуйте...» (Втор. 13:5) Талмуд говорит: «И разве возможно человеку следовать за Шхиной?.. Скорее это означает, что он должен подражать добродетелям Святого Благословенного» (Сот. 14а). Термин «Шхина», несмотря на кажущееся ипостазирование его в некоторых контекстах, имеет в действительности чисто фигуративное значение и не выражает какой-то отделимый аспект Бога или часть Божества.
[8] Софрим (סוֹפְרִים, буквально «писцы»), первоначально термин обозначал должностных лиц, в чьи обязанности входит чтение и письмо (см. Писец). В Талмуде содержится трактат Софрим, подробно излагающий правила переписывания Торы (например, запрет писать пером нечистой птицы, пользоваться разными сортами чернил и т. п.).