Елена прекрасная

рукава, трудись, работай, тут тебе не страшна конкуренция, будь единственным творцом и брось ты копаться уже на чужих делянках, выискивая новый взгляд на вещи давно известные, ты же в науку пришёл имя своё прославить! Или нет?
   Вот и сейчас она рассказывала об очередной душераздирающей истории про брачный союз некой Анжелы с Сергеем, который длится несколько лет и где, конечно же, присутствует и кто-то третий, и уже есть дитё, и оно подросло, и совсем не похоже на отца своего записного. Уже даже сверили профили с неким Андреем Васильевичем и глазки тоже, и родинки посчитаны, и на ягодицах в том числе. Дальше повествование понеслось вглубь времён к похожим судьбам, к страстям и любви неразделённой. Попутно женщина лакомилась дорогим сыром Елены и правильным кофе, подкармливая за это её ленивое эго похвалами и восторгами в отношении фигуры, кожи и всей счастливой жизни красавицы, которая почему-то сосредоточилась, придав своему греческому лицу немного очаровательной серьёзности. Она пыталась что-то вспомнить, что-то далёкое из какого-то забытого периода, казалось, сознание потеряло некую безделицу, маленькую, но блестящую и теперь хаотически скользило по извилинам памяти, пытаясь воскресить, вытащить из-под наслоений событий факт, связанный с этой местностью. Удавалось плохо, совсем не удавалось, Лена знала, что так устроен её мозг, стоит только сделать ему запрос о чём-то нужном, так тут же он закрывал свои архивы на засов и, глумливо посмеиваясь, следил за отчаянными попытками хозяйки взломать надёжную защиту. В конце концов, женщина разозлилась, обиделась на себя и, махнув мысленно рукой на свою же капризную сущность, подключилась к обсуждению жизни и любовных перипетий той самой Анжелы.
   Беседа уже вошла в стадию разбора полётов задействованных персонажей, уже половине из них наклеили достойные ярлыки и тут память добровольно открыла анналы и выпустило на свет маленькое тёплое облачко, круглое и пухлое, белое до прозрачности оно повисло в самом зените сознания, не заслоняя собой золото солнечных лучей, а дополняя их неизъяснимой добротой и призрачным светом, как рисовали старые мастера на дощатых иконах. И лишь: «… Хорошо и тепло, как зимой у печки…». По коже рук, по груди прошёл озноб, стало не по себе, стало немного страшно, озноб перекинулся на щёки, и они запылали, в ушах загудело и всё вдруг закончилось, только кровь вся собралась в районе несчастного сердца, которое со всей силы пыталось её разогнать, но не справлялось, захлёбывалось, с ритма сбивалось. Утренний свежий воздух оказался пустым, совсем пустым без кислорода, дыхание перехватило и милый ротик внезапно высох, как в часы глубокого похмелья.
   Елена прекрасная вспомнила, что тот её старый ухажёр-неумеха был родом из этого посёлка, что здесь жили его родители, кажется, ещё кто-то. И она уже не могла не спросить о нём и ей ответили, всё рассказали, всё в красках и с комментариями.
   Да, действительно тут жил такой, долго жил, переехал во Владивосток или с сыном, или к сыну, чем-то занимался по технике и электричеству. Но однажды летом совсем поздно провожал в городе барышню (её потом не нашли, да и кому это нужно у нас), а на обратном пути к нему пристали какие-то наркоманы, наверное, деньги требовали, и убили двумя ударами, ножом убили, один в печень, один в сердце, как после выяснили врачи, оба оказались смертельными. Почти сразу за ним умерла старушка-мать, инвалид по слуху, хорошая женщина, добрая, бывший врач. Отец тоже долго не протянул, от горя сильно пил, опустился совсем и замерз как-то зимой пьяный в своём гараже. Ещё была сестра и её семейство, но после того как тут сделали угольный терминал, они уехали к родственникам на запад, тогда многие уехали. Это сейчас после бунта его закрыли, а тогда тут всё чёрной пылью покрылось, всё покрылось чернотой, ужас один. Сына его кто-то видел во Владивостоке, до сей поры лаборантом работает, тёртые джинсы, рваный свитер, печальное зрелище. А похоронили мужика на местном кладбище…
   Дальше шли какие-то подробности, претензии к его семейству, другие пути людей их фамилии, но то самое невесомое облачко перебралось из сознания под левую грудь, стало красноватым по цвету и уплотнилось. Оно опять что-то вещало и опять хотелось закрыть уши, выгнать его с его ненужным теплом и добротой. Опять захотелось в душ, опять захотелось выскрести себя всю, всю полностью и душу тоже, пусть всё опять станет стерильно чисто, как в операционной без единой бактерии, без единого живого микроба с необходимыми приборами и предсказуемыми механизмами!
   Лена уже пару раз прокляла себя за вопрос и с досадой ушла в комнату. Теперь она поняла, что значит, что ей напомнят, что значит, не дадут забыть! Женщина с усмешкой относилась к россказням о всякой потусторонней жизни, к гадалкам, к экстрасенсам, она, конечно, верила в Бога, но как все, без фанатизма и на всякий случай, особо не следуя заповедям и не совершая страшных грехов, за которые не будет прощения. Но сейчас ей показалось, на миг показалось, что и те несколько встреч, и известие о смерти ухажёра, и даже сама поездка в этот райский посёлок, всё это подстроили силы неведомые, чтобы поиздеваться над ней, что испортить качественный отдых. А потому Елена из чувства противоречия, очень спокойно без экзальтаций приняла прохладный душ, тоже достала толстый глянцевый журнал и позвонила тому мужчине, который уже как-то выказывал свою заинтересованность, намекая на чудесное сближение двух зрелых тел и организмов. Он, разумеется, ответил, мастерски переведя беседу в нужное русло о своём отношении к красавице, о непрестанных думах о ней, о заезженном быте и желании выказывать женщине постоянные до непрерывности знаки внимания, только бы ему это было позволено. Банальщина лилась минут тридцать, сперва эго барышни очнулось, стало вбирать в себя традиционную пищу, но дальше те самые изуверские потусторонние силы нарисовали возможный сценарий дальнейших событий в отношениях с говорливым мачо, чем всё испортили, но стабильность всё же вернулась, душа нашла привычную точку опоры и устало притихла. Леночка, не дослушав излияния, прервала разговор и легла подремать.
   Спать днём без привычки – плохая идея, мир встречает тебя без радости и восторгов, кажется, ему неплохо жилось во время твоего отсутствия, и пробуждение дополнительного персонажа добавляет лишь ещё один нестабильный фактор, а возможно и новую проблему, решать которую придётся, но так не хотелось отвлекаться! И приходится вновь напоминать о себе, встраиваться в сомкнутые ряды бодрых путешественников по жизни нашей всё же искрящейся. Примерно тоже произошло и с Еленой. Как выяснилось, подруги уже приняли и морские, и солнечные ванны, а светило уже поднялось высоко и грело беспощадно, глазам после мягких тонов прохладного номера показалось, что оно даже приблизилось к планете Земля, в надежде испепелить всё живое или хотя бы выжечь её зрачки. Голова гудела, словно она два дня не выходила из клуба с живой музыкой и океаном качественного шампанского, гудела, но не болела, день явно был зверски испохаблен, оставалось только напиться и снова завалиться спать без дум и эмоций. Но прежде, перед загулом русской души, перед насильственным водворением её в подобающие рамки требовалось получить немного бодрости от зёрен грубого помола кенийского кофе, сваренного с двойной крепостью, так чтобы вода ещё бурлила, чтобы обжечь первым глотком и язык, и нёбо, разбудив тем самым вялый организм, подготовив его к восприятию аромата и вкуса как самого напитка, так и предстоящей попойки.
   Макс только взглянул на супругу и сразу всё понял, однако ж, столько лет вместе! Понял и этот взгляд законченной стервы, понял, что выпито будет много с возможным переходом торжества и на следующий день и то что сделать уже ничего не возможно и лучше бы ему совсем молчать, а то и сбежать до завтрашнего вечера. Он никогда не считал себя подкаблучником, да и не являлся таковым, но моментами жена превращалась в чистую бестию и её, как крутой вихрь тропического урагана, ничего не останавливало. В такие моменты она шла по известной ей одной программе без тормозов, но уже дня через два или три наступал благостный штиль с нормальным сексом и семейным воркованием в правильных местах.
   Та самая женщина, которая поведала Елене о трагической смерти её ухажёра, теперь рассказывала всей честной компании о знаменитой перестрелке на островах между двумя ОПГ, о пролитой крови, о количестве жертв, о глупых милиционерах, всё со множеством мельчайших подробностей и в самых ярчайших красках. В конце концов, она-таки умерила свой пыл, ощутив всеобщий скепсис, и кратко сообщила, что она, конечно, там не присутствовала, но вот её племянник, водитель в прокуратуре имел доступ к протоколам допроса задержанных, чем вызвала в дополнении ещё и кривые усмешки окружающих. Но администратор совершенно не смутилась, а повернувшись к Лене очень серьёзно сказала:
- Там на кладбище стоит каменная стела, посвящённая этим бандитам, один оказался местным парнем, - она замолчала на пару секунд, пристально смотря даже не в глаза собеседнице, а куда-то глубоко, в область замершего сердца. Они обе знали, о чём последует следующая фраза… Они обе всё поняли… Секунда растягивалась, пространство съёживалось... Елена непроизвольно приоткрыла свои коралловые губки, словно они, а не ушки красавицы должны поймать те самые несколько слов, захотелось подтолкнуть безвременье требовательным: «Ну, ну же!!».
   Женщина как-то грустно покачала головой и тихо, совсем тихо закончила:
- Могила вашего знакомого сразу за бугорком от той стелы, сразу за ёлками. Их три, три могилы в оградке. Его, матери и отца. И две засохших вишни.
   И только: «… Хорошо и тепло, как зимой у печки…».
   Максим уже подбивал мужиков на рыбалку, только бы убраться от взбесившейся супруги, только бы не спровоцировать позорную семейную сцену с подвыпившей женой, но она вдруг как-то оживилась, хотя глаза и остались несколько стеклянными, и предложила сделать выезд к памятнику героям самоубийственных девяностых. Идея восторга не вызвала, кому охота шарахаться по кладбищенской пыли в палящий зной из-за нескольких уродов, возомнивших себя самураями или потомками дона Корлеоне? Но Макс-то знал, что прогулка состоится хоть с ним, хоть на такси или даже пешком, а потому после слабых препирательств позволил себя уговорить и отправился в номер за ключами и документами на машину.
   Дорога оказалась совсем простой, а кладбище – типичным районным погостом с плавным переходом видов надгробий от железных ящиков до крестов и квадратов из гранитной крошки. Город мёртвых раскинулся на плавных изгибах маньчжурских сопок, словно на замерших волнах каменного океана, который никого уже не укачает и от которого этого тут не ждут. Тут только те, кто вообще устал ждать или дождался, наконец-то, огромная чёрная точка в десятках тысяч жизней и каждый год, и даже каждый день она растёт, распухая и жирея от вновь прибывших, как растут пределы кладбища, и жиреет его почва от трупных разложений. И дьявольски шикарная полынь между