ее? Тьфу! Ну, вы поняли….
Никита Сергеевич до сего дня видел Лемского младшего лишь мельком и знал по рассказам отца. Сие поведение обескуражило помещика. Нет, он не о таком и помыслить. Бефстроганов ведь тоже натура тонкая, - художник, театрал, Грибоедова переписывает. Но карточный долг свят! Поиграл так проиграл!
Слугам было велено привести Варвару…
Прошло, наверное, пять минут, как измученную и болезнью, и страхом, и безысходностию своего положения девицу буквально втащили на веранду. Вид ее был таков, будто ее аж на Голгофу волокут! И вот увидала Варвара в компании отца и ненавистного жениха… Александра Николаевича. Предал? Забыл? А вдруг хочет спаси… Она посмотрела на Вавилевского умоляющим взглядом. Но взгляд ее встретился с мерцанием солнечных бликов в маленьких круглых очках земскаго учителя… Наука, сухая и беспристрастная.
И тут Лемский произнес совсем непозволительную фразу:
- Хм.. . Никита Сергеевич, а на том даггератипе, кой вы мне присылали, она покраше будет… Я ведь, знаете, гусар, черт меня разорви, и в Петербурге живу…Ну, вы поняли…
«Voil; comment vous salaud! (вот так сволочь!) будь бы я моложе, я бы с ним стрелялся!» - подумал Бефстроганов, но помня о чести дворянина и карточном долге, сдержался….
Вечер прошел для всех, кроме Лемского, как настоящая пытка. Александр дождался момента и в сердцах покинул веранду, успев прошептать Варваре на ухо: «Ждите, я придумаю что-нибудь! Viva la resistance!»
Солнце двигалось к закату, в воздухе запахло сыростью, комары собирались в пищащие столпы. Улицы пустели, а в окнах загорались свечи и лучины. Не было покоя Александру Вавилевскому! Ноги сами вели его в кабак. Там было душно и шумно. Мужики пили пиво, водку и играли в кости. Бородатый цыган со здоровенною серьгой, пьяный до самих чертей, под гитару с двумя оборванными струнами напевал какую-то несусветицу:
«На душе мороз, а лбу испарина,
По спине оглоблями да плетьми,
Девка сварит зелье и будет под барином!
Мы же все под катами да татьми…»
Александр взял штоф водки и уселся за свободный стол. Налил и молниеносно осушил стопку. Тяжело на душе! Цыган продолжал под дружное напевание мужиков:
«Выйди ночью в лес да пройди опушкою,
Простони молитовку, покрестись,
А в ответ лишь бес пропоет кукушкою, -
Такова, голубчики, наша жысть!»
-Воистину-у-у! – закончил куплет спившийся пономарь Ерошка, тоже сидевший в кабаке.
Внезапно, увидев богато одетого Вавилевскрго, к нему подсел какой-то мужичок:
-Пожалуйте, барин, угостите, значится…
- Да, не барин я, не жалко мне для народа! – дрожащим голосом ответил Александр и налил ему стопку.
-Да, как не барин-то… Воно как одет! – удивился мужик. А потом подумав, почесав затылок добавил:
- А….ааа! Так вы ж этот, как его, … рыбеляр! Этоть как барин, а не барин, за народ, за мужика!
-Во-первых, не рыбеляр, а либерал! А, во-вторых, я не либерал! Я революционер-передвижник, свободный радикал!
И тут, видимо, подхватив смысл исполняемой песни, собеседник заговорил:
-А места-то наши дикие, проклятые! И опушкою ходить не надоть…
После этого мужик, выпучив глаза и перекрестившись, продолжил:
-В лесу, слышь-ко, сам атаман Бешбармак Тимофеевич клад свой проклятый стережет…
…Был, сказывают, у прошлого барина мужик крепостной, Мартын. Исправно работал, да не любили его приказчики. Лупили до костей, весь урожай и сено отнимали. Со всей семьею Мартынко голодал… И вот, значится, услыхал от стариков, что в лесу клад старинный закопан. Вот и думает Мартынко: «найду клад и заживу как барин Бефстроганов, а то и как сам Амператор». И вот, значится, на Ивана Купалу, в полную луну, пошел он клад искать. Глядит, - папоротник зацвел. Ну, ведомо, копать принялся… Выкопал ларь. А в нем, слышь-ко, сам Атаман Бешбармак Тимофеевич и был! – мужик снова перекрестился- Ох, и страшен! Ну, мертвец-то, он, знамо, страшен. Так и убил он Мартынку…. На утро мужики в канаве нашли. Без головы и сердце вырвано. Так вот, с той поры, на каждого Купалу, Атаман из земли выходит и по Округе бегает! Кур да коров давит! А, сказывают, что и барыню новую во прошлом годе съел… Вот.
Вавилевский думал рассказать невежде, что сие есть антинаучный бред, но после третьего штофа язык не поворачивался. Александр погрузился в сон…
- Защищайтесь, Бондаренко! Не видать вам, черт возьми, доньи Хуаниты…
- Отнюдь, дон Эрнесто Паскуале, сегодня я вас отправлю на корм грифам.
Бондаренко и Паскуале скрестили шпаги над пропастью, в серце самих Анд, куда наконец-то добрались христиане. Святая конкиста Испанской короны распространилась и на Новый Свет!
Хуан Антонио Бондаренко, лейтенант флота Его королевского Величества, безумно был влюблен в дочь дона Игуано Аморалеса Хуаниту. Но она любила некоего безродного матросика из Картахены Эрнесто Паскуале. А руки Хуаниты просил не кто-нибудь, а сам Алехандро Альфонсо Мария-Луиза де ла Роза Диас, граф Монте-Негро Кастильский.
Хозяин кабака уже выкидывал на улицу в усмерть пьяных посетителей. Дошла очередь и Вавилевского. Два крепких держиморды тащили его к дверям, а тот лишь бормотал: «Juan-Antonio Bondarenco, hispaniol…»
- Эй, вставай, картежник, сукин сын! Весь, видать проигрался, аж босой, вот и нажрался, скотина! – крепкий мужичина принялся будить Вавилевского, лежащего у кабака в сточной канаве. Солнце было уже высоко, улицы были уже достаточно людными, и работники кабака принялись устранять последствия вчерашнего кутежа.
Александр приподнялся. Голова просто раскалывалась, очки болтались на ухе. Такого похмелья у Вавилевского не было со времен студенческих гулянок в Петербурге! А последний раз он так напивался лишь когда, как и многие из его круга, сох по княжне Наташе Поклонской. Но то была иная жизнь! До Розенбаха, кой избавил своею «Метафизикою заработной платы» Александра от догматического сна и открыл ему глаза на реальность, каковая она есть.
Вавилевский осмотрелся: ноги были босы, «Breguet» вместе с золотою цепью тоже сняли. «Черт возьми! Ничего для трудового народа не жалко… Наступит коммунизм, и воровать перестанут. Все!» - пробормотал Александр и, шатаясь, поднялся на ноги. В глазах двоилось и плыло. Отряхнув с брюк шлепки свиного навоза и извергнув остатки вчерашнего пиршества, он побрел к дому.
- Ох, и царя на вас нет, Александр Николаевич! – восклицала Агафья, увидев Вавилевского в таковом виде.
-Ничего! Скоро этого царя вообще не будет. Ни на кого! Мы победим. Сие есть объективная научная необходимость!
- Да одумайтесь вы, Александр Николаевич, - восклицала Агафья – ну не совладать же вам супротив царя! У него ж вон, какая силища-то!
- А вот и совладать, Агафья! Совладать! Единажды трон уж качнулся! А раз единажды качнулся, мы его и до конца раскачаем! Вы о декабристах слыхивали?!
-Нет. Не знамо мне, что за декабристы такие…
- Вот потому и не знамо, что правду народу говорить боятся! А если когда и напишут про это, все вранье будет! А было это вот как. Лучшие люди империи поняли, что так больше нельзя жить, и хуже уже просто некуда. И они дождались дня, когда на престол должен венчаться наш император Николай Павлович, позорная крыса, прозванная «Палкой Европы». И четырнадцатого декабря 1825 года они вышли на Сенатскую площадь. Программа была проста – надо жить как в Европе, ибо Россия есть Европа. Но власть не услышала их зова, а народ, как всегда, закутался в свои ватники и не стал слышать зова разума! Тогда декабристы начали снимать с экипажей и телег колеса, нести их на площадь и поджигать! А затем, обвили канатами Медного Всадника и сдернули оного с пьедестала!
Вот после этого уже у кровожадного тирана и задрожали поджилки! И Николай Павлович промямлил оберполицмейстру генералу Шульгину:
-Прикажите уже жандармам разогнать этот….. не знаю… майдан. А то они все колеса в Петербурге сожгут! Не на чем ездить будет!
-Так, зима-с на дворе, ваше величество… На санях надобает едить…
- Разгоняйте….
- Ну, вот видите, - встряла Агафья – И разогнал царь этих ваших декабристов! Не получится ничего!
- А вот и получится! Я вот, революционер-передвижник, где бы не находился, всюду до народа правду доношу! Глаза всем открываю…. А для чего? Чтоб сразу весь народ восстал, а не только кучка самых отчаянных…
- Видно, как вы глаза открываете… По кабакам да по барским домам.
Глава 6. Дуэль.
- Тысяча чертей! Тысяча диких баранов! Да, чтоб вас всех… -, пьяный от портвейна, подпоручик Лемский с ноги ломился в запертую комнату Варвары Никитичны, которая в сие время скрывалась от домогательств этого смутьяна в саду.
Дверь поддалась увесистому кавалеристскому сапогу, и Лемский очутился в опочивальне.
- Да как этоть так можно, барин, Бога побойтесь! – причитала бегающая вокруг нянюшка.
- А что?! Что я, тысяча диких баранов, не могу знать, как моя невеста живет?! – прокричал пьяным с хрипотцой голосом Лемский – Она хоть и не княжна Наташа Поклонская, тысячу залпов ей в задницу, но ежели дают и бесплатно, то только дурак не возьмет…
Лемский принялся рыться в вещах невесты, разбрасывая платья, зеркала, серьги, бусы кольца по полу… Потом принялся за постель. Отшвырнув подушку, он увидел, как на пол упал сложенный вдвое бумажный листок. Подпоручик поднял оный и принялся читать:
«Уважаемая Варвара Никитична! Я прекрасно понимаю ваше положение, ибо боль товарища по борьбе – и моя боль тоже. В нашем стремлении, сломать все оковы старой жизни, мы едины. Особо печально мне лицезреть, как ваш отец собирается продать вас в рабство. Что есть семья, как не рабство? Конечно, вы не можете любить своего поработителя. Да, и, вообще, нет никакой любви. Это есть выдумка, дабы оправдать подчинение одного другому. Что есть любовь, кроме как засовывание фаллоса в вагину? Ничего. О сем любой культурный человек знает. Так что, держитесь и верьте в победу нового человечества. Ваш Александр Вавилевский»
-Вот как! Тысяча чертей! Этот кабысдох уже и тут подсуетился. Ничего, тысяча диких баранов, он пожалеет об этом! – прорычал Лемский, кидая скомканный листок об пол.
Размахивая злополучным письмом подпоручик вбежал в кабинет барина, чуть не сбив его с ног. Сказать прямо, Никите Сергеевичу уже поднадоел сей дебошир под крышей собственного дома, но помещик не смел нарушать слово дворянина, священный карточный долг. Обдав Никиту Сергеевича солидною дозой перегара, Лемский сунул ему письмо Вавилевского Варваре:
- Да вы полюбуйтесь, черт возьми! И вы поди и не ведаете, ЧЕМ тут ваша дочурка занимается!
Бефстроганов взял листок и нахмурившись прочитал. Содержание послания вызвало у него неслабую злость:
- И сие за моей спиной! А я, знаете ли, этого хитрого негодника в своем театре приютил. А он вот такую вот чертовщину моей дочери посылает! Да будь проклят этот шалопай!
- Да, Никита Сергеевич! Чтоб его черти разорвали! Я как офицер и дворянин, буду требовать сатисфакции…
- Эх, молодежь… Ну, ладно. Можете взять вот мою шпагу для поединка. Держу пари, у этого заморыша кроме кочерги крестьянки Агафьи и нет ничего!
Лемский, бряцая шпорами, удалился вон. Никита Сергеевич, опрокинув рюмку коньяку, тяжело вздохнул, обтерев лысину платком. «За что мне, старику это? Видать, и Бог может о ком-то забыть… Почему я? Ну, почему я?! … Жена бесноватая, дочь охмуренная всякой
