окна старой деревянной церкви, освещая парящие пылинки и клубы воскуренного ладана. В храме было душно от большого количества собравшихся на литургию людей. После долгой службы все порядком устали и частенько вздыхали, переставляя затекшие ноги. Отец Трифон дал возможность каждому прихожанину приложиться к Святому Распятию и удалился в алтарь, чтоб снять облачение и отправиться домой скромно потрапезничать. Но вдруг случилось невероятное. Эту привычную, отточенную годами и даже столетиями атмосферу нарушило появление в притворе странной фигуры, коя тяжелыми шагами бесцеремонно двигалась в храм, к толпе богомольцев.
Сие был человек непонятного пола, облаченный в девичье барское платье, с трудом натянутое на его мощное туловище. Голову покрывала фата, сделанная на скорую руку из паутинных тенет. На ногах были тяжелые кавалеристские сапоги со шпорами.
Набожные прихожане было попытались остановить внезапного пришельца, мол: «Что вы себе позволяете…», но тот внезапно заорал на весь храм громовым голосом, испуская изо рта дуновения хмельного перегара:
- Тысячу залпов мне в задницу! Тысяча чертей! Куда он девался, черт побери?!
- Кто девался? – робко спросил, показавшийся из алтаря, отец Трифон.
- Жених мой! Кто еще?! Вилы ему в задницу! Ведь у меня сегодня свадьба! Все пришли, а его, шельмеца, нет!
- А кто вы, собственно, будете? – снова поинтересовался священник.
- Катерина я! Никому я не нужна! Никому, тысяча залпов мне в задницу…
- Так это ж мужик! – послышалось из возбужденной толпы.
- Какой же я мужик?! – закричал незнакомец, заливаясь слезами отчаянья – Вы, твари бездушные! Никому я не нужна, никому не понять моего горя! Тысяча залпов вам в задницу, чтоб вас всех козел… нет, лучше черт… а лучше сам дьявол забодал! Так и умру в девах…
- Давай его, мужики, кощунника хренова…
«Таким образом, достоверное само для себя "я" сначала есть еще совсем простое субъективное, совершенно абстрактное свободное, совершенно неопределенная идеальность, или отрицательность всякой ограниченности. Поэтому "я", отталкивая от самого себя, первоначально становится только формально, а не действительно от себя отличным. Но, как показано в логике, в-себе-сущее различие также должно быть положено, развито до действительного различия. Это развитие по отношению к "я" происходит таким образом, что "я" не впадая обратно в сферу антропологического, в бессознательное единство духовного и природного, но оставаясь достоверным в себе и удерживая себя в своей свободе, заставляет свое другое развиваться до тотальности, равной тотальности "я", и именно вследствие этого из принадлежащего душе телесного превращения в нечто ей самостоятельно противостоящее, в некоторый предмет в подлинном смысле этого слова». – закончил декламировать Александр Вавилевский.
- Ну, вот и скажите мне, ученый человек, о чем все это сказано? – возмутилась слушавшая сии строки Агафья.
- Ну, как о чем… - внезапно замялся Вавилевский, который еще секунду назад с уверенностью в голосе чеканным слогом зачитывал крестьянке одну из своих книг. – Порой простак такой вопрос задаст, что и сто мудрецов не ответят! Темен еще русский народ до таковых вещей! Вот для сего мы и нужны, революционеры. Всем свет разума понесем!
- Так сие-то вы уже говаривали, Александр Николаевич. А вот словеса то вот те о чем говорят?
- Ну…, Агафья, чтоб сие уразуметь, надобно по всей России университеты построить. Вот вы в университет не ходили, так вам и непонятно. А вот свершится революция, и везде университеты будут!
- А вот это все простым языком перетолковать можно?
- Нет, Агафья, простым языком сие нельзя перетолковать.
Внезапно сия философская беседа за самоваром была прервана звуком остановившейся брички. «Тпру, родимая!» - надрывисто прокричал кучер. Александр уже привык к сюрпризам, преподносимым ему судьбою, и без удивления выглянул в окну. На проселочной дороге остановилась та самая двуколка, которую прислал за ним в свое время Никита Сергеевич. И тот же самый пузатый кучер в красной рубахе и начищенных блестящих сапогах.
- Барин Александр Николаевич! Вас барин Никита Сергеевич Бефстроганов, да будут дни его долги, видеть желают!
Вавилевский, не задумываясь, последовал в усадьбу.
Бефстроганов принял его на веранде за самоваром. На той самой веранде, где и произошло знакомство Александра с Лемским. День сей самым лучшим образом располагал к чаепитию на свежем воздухе: небо было безоблачным, светило яркое летнее солнце, над зеленую листвою растений роились насекомые.
Молодой слуга с редкою бороденкою и намазанными до блеска репейным маслом волосами усердно раздувал угли сапогом, а затем налил хозяину и гостю по чашке отменного китайского чаю.
- А знаете, Саша, - начал сходу Бефстроганов. Еще давеча я готов был сам вас проткнуть шпагой за те непристойности, кои вы посылали моей дочери, но сейчас обстоятельства весьма изменились.
- Во-первых, то были не непристойности, а объективная научная истина! – с возмущением перебил Вавилевский. А, во-вторых, как изменились обстоятельства?
- А так, что нету больше Лемского, тысячу залпов ему в задницу, как он говаривать любил! Выиграли вы, Саша, дуэль без единого укола! Донесли мне о ваших похождениях в кабаке! Да, вы, черт возьми, везде без мыла пролезете! С вашими способностями легко можете хоть при дворе Его Императорского Величества карьеру сколотить!
От последних слов Вавилевский поморщился, но интерес знать о том, что стало с Лемским затмил все.
- Так и что сталось с Лемским?! Жив ли?
- Да, жив. Жива, вернее. Разум спьяну поехал. Горячка белая. Девицей себя считает, Катериною. Сегодня в храм Божий завалил под заутреню. Мужики его, богохульника, повязали и в уезд поволокли. Короче, молодец вы, Саша. Надоел он мне. Ни за что бы за него Варвару не отдал, ежели бы не проигрался. А карточный долг – дело святое.
- Ну, и что ему в уезде будет?
- Да, пес с ним! Сдадут в балаган какой-нибудь. Будет у них аттракцион «кавалерист-девица». А я вам, mon ami, вот что скажу: берите Варвару в жены! Я Вас благословлю…
От сих слов Александра обдало небывалым доселе потоком радости. Он чувствовал, что и борцы за правду тоже способны достигать счастия. Главное – не изменять своим целям и принципам.
Бефстроганов продолжал:
-Только умоляю Вас: выкиньте вы эту дурь вашу. Польза от философии - сомнительна, а вред – очевиден. Я вам устрою все: в Петербург поедите, карьера будет.
- А простите, какую-это «дурь» я выкинуть-то должен?!
- Вот вы говорите, Саша, демократия – продолжал Никита Сергеевич. - А вот, знаете ли, что истинная-то демократия – это есть не какая-то там теория или что-то в этом духе. Истинная демократия – это когда воля большинства – превыше всего. И ежели махонькая кучка особо гордых и просвещенных с нею не согласна – это личное дело той махонькой просвещенной кучки. Вот нравится народу Государь, любит его, уважает большая часть – и это тоже демократия. А всякие высокоумные интеллигенты, коих на всю страну полтора Ивана, должны народный выбор уважать и помалкивать.
- Но народ-то в большей части своей есть темное непросвещенное быдло! Этим царизм и пользуется. Вот мы и должны просвещать народ! – возмутился Вавилевский.
- Ах вот, как вы заговорили, дорогой мой демократ! Народ у вас, видите ли, быдло. Да вы, интеллигенты, народ-то ненавидите почище, чем все помещики, капиталисты и попы.
- Но вы, эксплуататоры, держите народ в повиновении, поддерживая всеобщее невежество и пропагандируя религиозное мракобесие!
- Вы мне, Саша, только что сказали, что тоже будете народу вещать что-то, чтоб он Государя возненавидел. Это ли не то же самое?
- Нет! Мы будем внушать доказанные научные истины, а не мифы и байки о божественности царской власти!
- Да, вот проблемка в том, что этим вашим «доказанным истинам» и сотни лет-то нету. Ну, вот внушите вы их народу, придете к власти. Начнете справедливость устанавливать. А вот первый блин комом пойдет, и кто виноват будет? Вы, потому что это все разворошили? Нет! Кто угодно, только не вы. Будете искать виноватых в народе, в тех же интеллигентах, кто с вами не согласен. Крови прольете, сколько еще ни один помещик и царь не пролил.
- Допустим даже так, Никита Сергеевич, но мы просветим народ, поднимем его до нашего уровня..
-Да?! А знаете, Саша, что тогда сделает народ? Да, он свергнет вас, как вы свергаете эксплуататоров. Вы сами станете эксплуататорами в лице народа! Так стоит ли ваша игра свеч?
Александр прекратил спор. Главное, - теперь он может быть вместе с Варварою. А они – одного поля ягоды, сбегут из Округи под протекцией барина и дальше в бой за свободу и правду. За революцию.
Тем же вечером было объявлено о помолвке. Оба: и Александр, и Варвара были на пике своего счастия. Теперь никому не надобно прятаться и посылать тайные послания. Еще немного и они будут вместе до конца. И пускай семья есть лицемерный пережиток людоедской эксплуататорской эпохи, но иногда и с подобными пережитками приходится идти на видимый компромисс, чтобы борцы за свободу могли быть вместе.
Солнце уже пряталось за горизонтом, в воздухе пахло прохладой, вечерний мрак окутывал барский сад, в коем прогуливались уже обрученные Александр и Варвара.
-А знаете, Алесандр Николаевич, - сказала Варя, заглянув в глаза своему герою. Благодарю Вас, что спасли меня, что сокрушили этого левиафана!
- Настоящего «Левиафана» нам еще предстоит побороть! – с пафосом и блеском в очках ответил Вавилевский.
Не набиралась Варвара Никитична только смелости рассказать Александру о том, что видала она в подземелье барской усадьбы. Страшило ее даже думать об этом. Вновь новую прогрессивную Варвару, мир коей построен на трудах Розенбаха, Зигеркранца и Арштойфеля, побеждала та старая Варвара, в мире коей обитали домовые, черти, кикиморы, где было место и святочным гаданиям, и, конечно, дикому страху перед Атаманом…
На следующий же день, не раздумывая, Александр оставил избу крестьянки Агафьи и перебрался в покои Бефстроганова. И к Варваре ближе, и все-таки привычнее ему было в среде цивилизованной! Как-никак, хлебнул уже ссыльный учитель народной доли, знает уже на своей шкуре, каково мужику простому приходится. Да и по диалектике: после того, как познал жизнь классов самых нищих и угнетаемых, надобно оказаться в среде просвещенной и культурной, дабы понять и прочувствовать до каких высот быта подобает подняться простолюдину после свершения революции! А главное, - все не терпелось Вавилевскому узнать, что же творится ночами в усадьбе. Кого, каких несчастных, так неистово барин пытает? А то и на волю выпустить, пускай накажут изверга по полной, на вилы насадят!
Варвара уже удалилась в опочивальню, и Вавилевский с Бефстрогановым остались один на один за столом. А в отсутствие женской компании всегда было не грех испить чего покрепче! Слуги подали водки. То был не самогон и наливка Агафьи, а настоящая, крепчайшая чистая водка! После испития третьей стопки барин, занюхав накрахмаленный рукав пустился на откровения:
- А кое в чем, Саша, я понимаю вашу позицию! Думаете только у народа свободы нету?! Да, если бы, черт из два! Мы,
