Корни зла

появится новый бутон. Зеленый сочный боковой побег с плоской головкой, обвивавшийся вокруг главного стебля кузины Джейн, вдруг стал набухать прямо у нее на глазах. Она с ужасом косилась на него, следя, как зачарованная, за его превращениями. Может, это воображение играет с ней злую шутку? Нет, все так и есть…
Вечером дверь в кабинет опять отворилась и туда вошел племянник. На этот раз он был один и было заметно, что он явился прямо от стола. По его раскрасневшейся физиономии блуждала пьяная ухмылка. В руке у него был графин с виски, накрытый сверху перевернутым стаканом, а под мышкой сифон с содовой. Он поставил все на стол и, повернувшись к сигарному ларчику мистера Мэннеринга, достал связку ключей и, чертыхаясь, стал подбирать их один за другим, пока наконец ларчик не открылся. Он тут же запустил в него лапу и выбрал самую лучшую сигару. Как ни огорчительно было наблюдать этот бессовестный грабеж его собственности,  как ни унизительно видеть, с каким презрением раскуривают его лучшие сигары; но горше всего нашему доброму джентльмену была мысль о том, что его гнусный племянник держит в руках  ключи от всего, что было ему когда-то родным и близким.
Пока что, однако, этот грабитель вроде не собирался рыться по углам. Он налил себе полный стакан виски и раскинулся в вальяжной позе в любимом дядюшкином кресле. Но очень скоро молодому бездельнику наскучило его уединение. Он еще не успел созвать в дядин дом своих собутыльников, а постоянное общение с бутылкой виски лишь разжигало в нем желание как-нибудь поразвлечься. Он бросил взгляд на дверь оранжереи. Рано или поздно, но это, конечно, должно было случиться. Утешит ли подобная мысль приговоренного к смерти, когда раздастся роковой стук в дверь его камеры? Нет, не утешит. Так и трепетные сердца заключенной в теплице пары эта мысль совсем не утешила.
Пока племянник в нетерпении крутил ручку стеклянной двери, кузина Джейн медленно приподняла две покрытые густой листвой ветви и заслонила ими свое измученное лицо. Мистер Мэннеринг увидел, что она совсем неплохо укрылась от постороннего взгляда, и испытав новый прилив надежды, поспешил последовать ее примеру. К несчастью, ему пока не дано было столь же успешно управлять своими — членами? Несмотря на все свои старания, он не смог поднять ветки выше подбородка. Дверь отворилась и племянник стал искать в темноте выключатель. Настал тот миг, когда спасти положение может лишь отчаянное усилие. И мистер Мэннеринг был готов его совершить.
С неимоверной натугой ему удалось приподнять правую ветку над головой — не прямо перед собой, конечно — и подтягивая ее вверх, и превозмогая боль, он сумел завести ее за голову, точно руку, и опустить над теменем. Как раз в тот момент, когда зажегся свет, пучок листьев  на ее конце разошелся веером, наподобие сочного, широкого листа конского каштана, заслонив его раскрасневшееся от волнения лицо. Какое облегчение! Племянник вошел в Смотровую, и тут оба скрытых от его глаз родственника разом вспомнили о гибельном для них соседстве кошки. И разом их соки, словно кровь,  застыли в жилах. Племянник прошелся подле растения. Кошка, будучи сообразительной скотиной, безошибочно учуяла, что перед нею стоит лодырь, паразит и распутник, грубый хам, неуважительный к возрасту, гонитель слабых и  мучитель кошек. Поэтому она притаилась, как могла, уповая на то, что расположена низко  в глубине растения, а также на защитную мимикрию и тому подобное, и  что вообще полупьяный племянник может ее просто не заметить. Но все было напрасно.
- Что это? - воскликнул племянник, -  Кошка? - И он замахнулся на безобидное существо. Однако, полный собственного достоинства, невозмутимый вид жертвы, должно быть, так поразил его пьяное воображение, что вместо того, чтобы ударить ее, этот буян, будучи, как все буяны, трусом в душе,  завертел головой в разные стороны, стараясь избежать твердого, презрительного взгляда храброго существа. Увы! В глаза ему тут же бросилась что-то белое, скрытое в темной листве. Он откинул ветви, чтобы присмотреться. И увидел голову кузины Джейн.
- О! - вскричал молодой человек, несколько смутившись. -   Так вы, значит, вернулись. А зачем вы там прячетесь?
Некоторое время он смущенно и тупо глядел на нее, недоуменно разинув рот. Наконец до него дошло истинное положение вещей. Большинство из нас, будучи на его месте, наверно попытались бы как-то установить контакт или чем-то помочь. Или, возможно, став на колени, возблагодарили Творца за то, что, по милости Его, их минула чаша сия, или уж стремглав кинулись бы вон из теплицы во избежание дальнейших неприятностей. Но разогретый алкоголем и закореневший во зле негодяй не испытывал ни страха, ни благоговения, ни благодарности. Когда он понял, в чем дело, по лицу его расползлась дьявольская ухмылка.
- Ха-ха-ха! - сказал он. - А где же старикан?
Он оглядел растение, выискивая дядю, и тут же нашел его под ненадежным лиственным забралом, скрывавшим лицо нашего героя, пребывающего в смятении чувств.
- Привет, Нарцисс! – произнес племянник.
Последовало долгое молчанье. Злобный наглец был так доволен, что не мог произнести ни слова. Он удовлетворенно потирал руки, облизывал губы и, словно ребенок, не мог наглядеться на печальное зрелище.
- Ну, ты и вляпался, нечего сказать, - заметил он, наконец. - Да, теперь на нашей улице праздник. А помнишь, как мы с тобой последний раз встречались,?
Легкий трепет лепестков мыслящего цветка выдал несчастного с головой.
- Ага, да ты меня слышишь, - продолжал его мучитель. – Чувствовать что-нибудь ты тоже, наверно, можешь. А ну-ка, давай попробуем?
С этими словами он ухватил рукой за мягкий завиток серебристого усика из тех, что вроде бакенбард окаймляли снизу цветочный лик, и резко дернул за него. Не испытывая никакого научного интереса, мерзавец не стал наблюдать за тонкостями реакции дяди. Он был доволен уже тем, что дядю  всего перекосило от боли. Удовлетворенно хмыкнув и затянувшись окурком краденой сигары, он выпустил струю смрадного дыма в самый нос жертве. Какой скотина!
- Ну, как? Приятно, Иоанн Креститель? - нагло осведомился он. - Это тебе вместо дезинсекции. Говорят, помогает!
Но тут что-то отвлекло его внимание, прошуршав по рукаву его пиджака. Он опустил глаза и увидел, как длинный стебель, в избытке снабженный губительными усиками, подбирается к его руке по сухой, шершавой поверхности ткани. Он уже добрался до запястья и молодой человек, почувствовал, как его усики впились в кожу. Но они были им сразу же отодраны, как это делают с пиявками.
- Ой-ой-ой! – закричал он. – Вот, значит, как это делается? Пожалуй, не надо пока сюда соваться; лучше я присмотрюсь сначала. А то потом ищи свою голову на чужих плечах. Хотя в одежде-то тебя вряд ли слопают.
Пораженный внезапной мыслью, он перевел взгляд с дяди на кузину Джейн, а с нее обратно на дядю. Потом взглянул на пол — там, в тени растения, валялся всего один смятый халат.
- Ну, конечно! - сказал он, - Ничего себе! Хо-хо-хо!
И, гнусно подмигнув на прощанье, он выскочил из теплицы. Мистеру Мэннерингу чувствовал, что больше терпеть он не в силах. И все же он страшился утра. В его воспаленном воображении мрак бессонной ночи озарялся кошмарными, совершенно бредовыми видениями надругательств и пыток. Пытки! Смешно было бояться бесчеловечной жестокости со стороны племянника: он был уверен, что тот не пойдет на такое. Однако, пугало другое. Пугало, что, потакая какому-нибудь капризу, из чисто мальчишеского бахвальства, он будет способен на любую безобразную выходку, особенно в пьяном виде. Ему виделись слизняки и улитки, шпалерные решетки и секаторы. Если бы злодей довольствовался лишь оскорбительными шуточками, если бы он  только растрачивал его состояние, разбазаривал у него на глазах дорогое ему имущество! Пусть бы даже иногда дергал его за бакенбарды, пусть! Тогда, быть может, и удалось бы со временем заглушить в себе все человеческое, унять все страсти, покончить со всеми желаниями и, как бы, приноровиться к своему рабству, погружаясь в нирвану растительного существования. Но поутру он обнаружил, что все не так-то просто.
Племянник вошел в кабинет и, небрежно кивнув родственникам за стеклом, присел к столу и отпер верхний ящик. По его мерзкой суетливости было ясно, что он ищет деньги. Наверняка спустил все, что выгреб из дядиных карманов, но еще не придумал, как добраться до его счета в банке. Однако и в ящике кое-что нашлось: негодяй обрадовано потер руки, призвал кухарку и проорал ей в ухо беспардонные указания насчет закупки вина и крепких напитков.
- Да пошевеливайся! - рявкнул он, втолковав ей наконец, о чем идет речь. - А то подыщу прислугу порасторопнее, так и знай! А что, - прибавил он себе под нос, когда бедная старуха, уязвленная его грубым обхождением, заковыляла прочь. - И подыщу: этакую милашку-горничную.
Он быстро нашел в справочнике номер местного бюро по найму и потом весь день, принимал в дядином кабинете соискательниц на место служанки. С дурнушками или гордячками он разговаривал кратко и сухо, бесцеремонно их спроваживая. Но если девушка была привлекательной (то бишь, на его испорченный вкус) и держалась кокетливо или развязно, дело шло дальше формальностей. Такие разговоры племянник заканчивал самым недвусмысленным образом, давая собеседнице уразуметь его намерения. Одну из них, например, он, склонившись, взял за подбородок и с мерзостной усмешкой сказал: "В доме мы с тобой будем одни, и ты мне будешь как член семьи, понятно, милашка?" Другую допрашивал, обняв за талию: "Ты думаешь, мы с тобой хорошо уживемся?"
Двух или трех девиц такое обращение привело в смущение, затем появилась молодая особа весьма откровенной наружности: о чем красноречиво говорили побрякушки, ее размалеванное лицо, крашеные волосы и, прежде всего, вульгарные жесты и будто наклеенная улыбка. Племянник сразу нашел с ней общий язык. Было абсолютно ясно, что это за цаца, и развратник расспрашивал ее просто так, для виду, чтобы распалить свою похоть и понаслаждаться контрастом между обычными фразами и его раздевающими взглядами. Ей было назначено прийти на службу на следующий день. Мистеру Мэннерингу было страшно не столько за себя, сколько за свою кузину. "Какие сцены ей предстоит увидеть! - думал он. - И что появится на ее желтых щеках!" Ах, если бы он только мог сказать хоть пару слов!
В тот вечер, когда племянник зашел отдохнуть в кабинет, было видно, что он выпил куда больше обычного. На его покрытом пятнами от алкоголя лице застыла угрюмая ухмылка, зловещий огонь горел в его мутных глазах; он что-то злобно бормотал себе под нос. Несомненно, этот черт в человеческом обличье был, что называется, "во хмелю"; несомненно, какие-то мелочи привели его в ярость.
Любопытно, что даже в этих обстоятельствах мистер Мэннеринг чувствовал неожиданную перемену в отношении ко всему, что происходит. Он словно ушел в себя и реагировал лишь на непосредственное физическое воздействие. Племянник в пьяном озлоблении прорвал ногой каминный экран, швырнул на ковер тлеющий окурок сигары, чиркал спичками о полированный стол. Дядя наблюдал за всем этим со спокойствием человека, чьи чувства собственности и