брюнеточка. Очень изящная женщина, только лицо у нее всегда строгое, ни на одной картинке не улыбнется. В последний год, заметил хозяин, она начала носить очки и немного располнела. Иногда рядом с ней стоят какие-то мужчины. Когда он видит такие фотографии, он делает большой глоток водки, стискивает зубы и вытирает глаза, радуясь, что его никто не видит, и его пробирает озноб.
Тогда он поспешно закрывает окно с фотографиями и клянется себе, что больше никогда, ни разу в жизни не полезет на этот ресурс и не будет писать никаких писем. На хрена это такому успешному политическому деятелю? Он клянется себе в этом и отправляет письмо - «в последний раз», до следующего вечера.
Он очень боится, что об этих ночных бдениях кто-нибудь узнает.
Больше трех стаканов он никогда не пьет, ему хватает, чтобы крепко заснуть, иногда даже не утруждая себя раздеванием, а на тумбочке всегда стоит кружка с водой и лежат таблетки от головной боли. Утром он встанет разбитым, но быстро приведет себя в порядок.
Таков его дом. Впрочем, считает ли от свою съемную квартиру домом?
Из Яндекс-почты (начало мая 2014 года).
«Здорово, сукин сын. Все прозябаешь там у себя на плацу? Вояка ты хренов. Что там у вас с погодой, слякотно, поди, или еще снег не сошел? Даже в интернете про ваш убогий городишко ничего нельзя найти, даже про погоду.
А у нас тут мокро. Но акцию мы провели, нам дождь не помеха. Собрали тысячу бойцов, прикинь? Сволочи из мэрии не дали нам центр, пришлось делать шествие на окраине. Еще сочувствующие подвалили. Нормально так народу пришло.
Эх, видел бы ты, как это все воспринимают люди! Смотрят на наши ровные, мощные колонны, и лица светлеют. Иногда кажется, что сейчас с нами пойдут. И ведь наступит время, когда пойдут! Нееет, брат, люди у нас с понятием, правильные люди, настоящие русские люди. Если их растолкать, то такое можно учинить — весь мир завидовать будет.
Все получилось, как мы и хотели. Меня свинтили за речь. Правильно, так и планировали, такой резонанс вышел! Брали жестко, на камеру работали, но, кстати сказать, потом, уже в ментуре, многие дали понять, что поддерживают. Там же тоже нормальные ребята служат. Это радует — мы знаем, что полиция, на самом деле, вместе с народом. Просто время еще не пришло. Полиция и суды — дали, чудаки, штраф в тысячу рублей — судья глядела симпатично, такая блондиночка. Читала решение, аж плечиками пожала, мол, все понимаю, но ничего не поделаешь.
Единственное, следующую акцию придется заявлять соратникам, мне теперь нельзя. Ну да переживем, плевать, кто ее согласовывать будет, главное — дело.
А как ваше болото? Ничего, поди, не происходит? Тишь да гладь? Эх, вы! В великое время же живем! Крым наш! Брат, Крым — наш! Это победа, великая победа. Такого не было со времен Великой Отечественной войны. Нет, все-таки наше руководство — реально крутое, и было бы еще круче, если бы мы сейчас взяли Донбасс. Донецк и Луганск — наши! И нужно не телиться, а брать Харьков и Одессу, и Киев тоже. Давить бандеру! А западенцам оставим какие-нибудь Карпаты — они нам, русским, ни к чему, нам чужое не надобно. Пусть там свой укроп жрут, гыгыгыгы.
Наконец-то страна встает с колен. Небывалое единение русской нации! Вот если бы везде замутить, дать понять, что вся страна одного хочет: скинуть нерусь из власти, убрать торгашей, жидов и черных, вот тогда бы быстро создали настоящее русское государство. Илья, дорогой, вы, армейцы, сейчас нужнее, чем когда-либо, что же вы молчите? Ну да ладно, молчите пока, мы вас сами подтолкнем, призовем и мобилизуем. Наше время наступило, русское время.
Как видишь, не сидим сложа руки.
Нашли мы тут спонсоров, дали нам денег на закупку 20 броников и десятка раций. Блин, это тоже на мне висит, прикинь, ну ни секунды отдохнуть не дают. Олег Иваныч то, Олег Иваныч се, кроме Олега Иваныча, и некому, да? А ведь без меня закиснут соратники. Все-таки велика в нас еще дрема сонная, эх, коммуняки, совсем разленили народ, оболванили. Трудно просыпаемся. Нужно больше таких, как я.
Вот сейчас позвонили, прикинь. Сразу по двум каналам. Я тут телефонами обложился, как какой-нибудь визирь бриллиантами. Или как шейх — бабами из гарема, ггггг.
Хотят тут с нами скооперироваться одни фашики. Вот я тебе честно скажу — не люблю фашизма, наши деды с ними воевали, да? Но что-то дельное в них есть, боевые ребята. Давеча на рынке порядок наводили одном, прикинь, там русских вообще не оказалось, сплошняком азеры торговали. Ну, ребята им лотки-то попереворачивали. Говорят, что все в рамках: пальцем никого не тронули. Что-то я не верю, наверняка паре-тройке черных рыло в углу начистили. Ну и правильно! Я так считаю: иди и продавай свою тухлятину у себя в Баку! Помидоры из-под Рязани получше будут. Я лично только наше теперь покупаю, и на рынке обязательно спрашиваю, откуда товар.
Вот такие ребята хотят дружить. Буду выносить вопрос на собрание. Может, и приблизим их, нам бойцы нужны, заодно и мозги прочистим, выветрим эту дурь насчет третьего рейха.
А второй звонок — как раз насчет броников и раций. Сказали, что закупили, нормальные вещи. Пригодятся нашим ребятам в Донбассе.
Это всех затронет, не получится у тебя, Илюха, отсидеться под крышей своей казармы. Ты, сволочь, присягу Родине давал, она тебя и призовет к подвигу. Верю, что тогда ты будешь достоин фамилии Пальцевых также, как достоин ее я. Верю в тебя. А может, ты уже что-нибудь замутил? Поделился бы, а? Все-таки ты родня мне, не чужие ведь люди.
Как там дядя Слава? Коптит небо? Что он думает по поводу происходящего? Что же вы меня на похороны деда не позвали? Никогда тебе не прощу. Вы там хоть за могилкой следите, навещайте стариков-то.
Интересно, что в городе нашем? Как, интересно, там мои пацаны? Как Коля? Как Вер... А, впрочем, хер бы с ними со всеми, не пиши мне ничего про это. Ненавижу ее, и тебя ненавижу.
Твой брат Олег.
Майор Илья Владиславович Пальцев, оформив отпуск, отправился к родителям — он не видел их уже полгода, с осени, с тех времен, когда горы становятся тусклыми и мокрыми, а закаты просто исчезают: день существует без солнца и угасает без солнца; он сразу сменяется сумерками, серыми, как сопки на горизонте. Это горы готовятся к зиме; кажется, что они просто ложатся спать, натягивая на себя туманную простыню в ожидании, когда их укроют снегом и забвением. А весной они просыпаются, встают, потягиваются и скидывают с себя надоевшее за зиму покрывало.
Родители обрадовались сыну, потчевали его пельменями, которые налепила Полина самолично, надев фартук и вся перепачкавшись в муке. Отец ел с аппетитом, сын вежливо попробовал; немного выпили, потом долго сидели за чаем, беседовали, если это так можно назвать. В основном говорил Владислав Алексеевич, а сын молчал, безучастно слушал, иногда кивал головой, и нельзя было понять, нравится ему дома, или нет.
Нельзя было разобрать и отношение Ильи к предмету разговора. Владислав Алексеевич поднял, естественно, тему, которая в ту весну была на уме у каждого.
- А ты представляешь, сынок, что было бы, если бы мы не пошли на этот шаг? Ужас! Кошмар! Страшно, конечно, на такое было решиться, считай, против всего мира пошли, но вот бывает же, когда иначе нельзя... Ведь сейчас в Крыму и русских-то, наверное, не осталось бы — всех перерезали бы экстремисты. И откуда они повылазили? Долго своего часа, видать, ждали. Таились, готовились.... Господи, куда мир катится? Всегда же с украинцами так дружили! Ох, какой все-таки молодец у нас президент. Ничего не побоялся. Такой шаг! Он войдет в историю, Илья, помяни мое слово, войдет, как великий лидер России.
Майор слушал отца и не слышал его. Он думал о том, что мать с отцом постарели: Полина, вон, лепила пельмени, суетилась, суетилась, да все роняла, думала, что сын не заметит, какие движения у нее стали неловкие. А батя ссутулился, все лицо в морщинах, надо же, на покойного деда Лексея чем-то стал похож. Еще недавно выглядел вполне себе, орлом, а как выперли на пенсию, так сразу сдавать начал.
- В Крыму горы на наши похожи, такие же низкие, - сказал он.
Владислав оживился:
- Расскажи, сынок, расскажи! А то записать бы тебя на диктофон, потом заметку в газете сделать... Пусть знают, как мой сын Родину защищал. Для потомков...
Тут он осекся и опасливо поглядел на Илью, но тот сохранял каменное лицо.
- Да какое там, батя, - устало сказал он. - Нечего было там делать. И рассказывать нечего. Горы красивые в Крыму, да они, поди, везде одинаковые. Да я и гор-то толком не видел.
Майор вспомнил, как в конце февраля их подняли по тревоге, и сослуживцы долго гадали, учебка это или отправят куда ? Он вспомнил бесконечные и противоречивые инструкции, построения, совещания; бардак, когда его роту утром послали в полевой выход, и они уже добрались до полигона и поставили лагерь, но уже вечером их спешно возвратили назад, а на следующий день, даже не дав толком собраться, повезли на аэродром, где отобрали сотовые телефоны и отправили через полстраны, к берегам очень неуютного в это время года моря.
Там их погрузили на десантный корабль, остро пахло ржавчиной и пылью, на пол кинули спальники и валялись на них вповалку, дремали, пока можно (в этих полуснах не было места для Тани, для ее нежности и ласки, и он чувствовал себя неуютно и плохо, и оттого злился), а потом под густой мат моряков переправлялись по егозящему трапу на тральщик, и чудо, что никто не кувыркнулся в воду; в Севастополе их построили колонной, отвели в казарму и на удивление вкусно накормили.
На следующий день один из водителей уснул и разбил о столб новый «Тигр», а потом их по бурым дорогам, покрытым скольким туманом, из которого выскакивали чертями голые черные кусты, перебросили в Симферополь, и исцарапанный «Тигр», поджав хвост, тоже плелся в колонне.
Они было подготовились к бою, но в Симферополе их встретили не гориллы из «Правого сектора», а толпа местных жителей, радостная и возбужденная; ощущение было такое, что они прибыли на праздник, а не на боевую операцию, и все удивленно озирались, но потом привыкли. Лица под масками, покрытые потом, расплывались улыбками, потому что стало ясно, что стрельбы не предвидится, а люди совали солдатам цветы и цепляли российские флаги на машины.
Лишь через несколько дней Илья приучился ловить на себе и враждебные взгляды, иногда от татар, иногда от людей вполне славянской наружности — злобные и безнадежные, брошенные исподтишка взгляды затравленных зверьков. Так — безнадежно и с лютым холодным презрением - посмотрел на него пожилой человек, когда они явились к нему домой и объяснили, что необходимо присутствие деда и внучки для того, чтобы уговорить сдаться одну украинскую часть, которой командовал очень упрямый майор — вроде бы ровесник Ильи, заявивший, что стрелять он первым не будет, но оружие не сдаст. Его убедили, когда воин увидел в толпе, подошедшей утром к забору части, не только «зеленых человечков» и пьяноватую крымскую самооборону, а еще и своих родственников: отца и дочь. Его убедили очень быстро.
А Илья задумался: а чтобы он делал на месте украинского коллеги? Сдался бы, если бы увидел перед воротами своей части свою семью? Или отказался бы и стоял до последнего? Он пришел к выводу, что действовал бы точно также,
