амбулаторное лечение.
Полина пошла к мужу в палату, а врач попросил Илью задержаться. Он сказал, что, в принципе, ничего экстраординарного нет — человек пожилой уже, понимать надо. Вылечить можно. Российские лекарства есть, но малоэффективны, западные аналоги в госпитале тоже в наличии, но очень дорогие. Что поделаешь, товарищ офицер, жизнь! У нас теперь все вот так. Мое дело — вам рассказать, как обстоят дела, а ваше — решать, что делать.
Илья хмуро поинтересовался, что будет, если лечить отечественным препаратом.
- Повторный приступ, и довольно скоро, - ответил врач. - Ему теперь вообще нельзя волноваться, совершать резкие движения, таскать тяжести. Изношенное сердце.
- А западное лекарство?
- Оно гораздо лучше, молодой человек, - вздохнул врач. - Гораздо.
- Тогда давайте его, - сказал Илья, не раздумывая. - Денег я привезу.
В это время появилась Полина и попыталась устроить скандал по поводу палаты, где лежал Владислав Алексеевич: шесть человек, духотища, стены все в каких-то потеках, штукатурка падает и тараканы — да, да, там тараканы ползают; да там у здорового сердце сдаст! Вот был бы он депутатом, мигом бы отдельный бокс выделили, да? А сейчас пусть в такой ужасной атмосфере лежит?
- Депутат у нас бы не лежал, дамочка, - сказал врач. - Депутатов отправляют в Н-ск. Здесь работяги да пенсионеры, старики.... А боксов отдельных у нас отродясь не было.
И скандал окончился, не начавшись. Деньги Илья отдал врачу на следующий день, из рук в руки, почти как взятку: в конверте.
Эскулап не обманул. Финансы-то, конечно, все ушли, которые еще оставались, но лекарство действительно оказалось эффективным. Через неделю Владислав Алексеевич уже был дома, и, вроде бы, совсем оправился.
В воскресенье обычно по утрам не звонят, но если такое случается, жди беды. Олег с проклятиями попытался нашарить трубку, даже не сообразив, какая из них подняла его из темного абстрактного злого сна, в котором он швырял в чей-то мокрый забор с написанным на нем неприличным словом коробком зажженных спичек. Пока он отыскивал нужный телефон, звонки стихли.
«Надо будет, еще позвонят», - подумал Олег, переворачиваясь к стенке, но сон уже ушел, так что пришлось вставать, плестись на кухню, запить водой сразу две таблетки анальгина и заварить кофе.
Когда прошла голова, раннее утро неожиданно понравилось: на улице собиралась солнечная погода, день обещал стать жарким и томным, но в это время еще дышалось легко, молодые свежие лучи проглядывали сквозь листву ласково, не били в лицо, а гладили его, легкий ветерок приятно овевал измученную вчерашней водкой кожу; внизу дворник, размотав шланг, добросовестно поливал газоны и асфальт, и оказалось приятно наблюдать за ним, хоть дворник и был азиатом.
- Надо меньше пить, - сказал себе Олег с мазохистским удовольствием, выключая плиту. Он налил кофе в грязноватую чашку, добавил туда молока, отхлебнул и стал размышлять, выйти ли ему во двор или посидеть, потянуть время на кухне.
Сегодня ничего особенного не намечалось, в делах наступило некоторое затишье — середина лета. Кто рвался на фронт, того отправили воевать, и некоторые уже вернулись: кому повезло, тот живой и невредимый остался; пара человек валялись в госпитале в Ростове-на-Дону с дырками разной степени тяжести, а мертвых, конечно, потихоньку похоронили со всеми необходимыми почестями. «Они сражались за Родину»...
Ну а многие отправились в отпуска, кто куда.
Соратнички... Вот, орали-орали всю весну - «Крым наш», а куда поехали? Добро бы в какую-нибудь братскую страну, хм, хотя кто нам сейчас брат... Ну ладно, с этим разберемся. Китай нынче нам первейший друг, но ехать отдыхать в Китай, к этим узкоглазым? М-да, перебор. Не тянет народ в Китай, это понять, пожалуй, можно.
Ну в Крым бы ехали, черт бы их драл! Вон, по телеку только ленивый не призывал отдыхать в этом году на полуострове. Президент призывал! Сами же определили: президента во всем поддержим. В такое время единство необходимо.... Эх, ну хоть бы один в Крым ломанулся!
И рассказать, что там творится, некому. Не отдыхается никому в Крыму нынче, даже странно. Раньше, помнится, все зимами аж с придыханием мечтали: «Вот лето придет, может, в Крым поедем, в Ялту». Папка с мамкой говорили такое аккурат перед смертью бабки Марьи, царствие ей небесное, а потом замели батю, вот тебе и вся Ялта.
Разлетелись все. Один в эту, как ее... Малагу. Ма-ла-гу! Ну зачем тебе, блин, Малага, когда ты и по-русски двух слов связать-то не можешь, не то, что по-испански! Нет, поехал. Елки зеленые, да парень всю жизнь только и знал про Малагу, что это такое вино крепленое. Телки там красивые, говорит, в интернете ролик увидел, позырить хочу, познакомиться. Ну-ну, знакомься, любитель портвейна. Мы с тобой потом поговорим, за здоровый образ жизни.
Другой вообще с глузду съехал, то есть в Иерусалим. Древний город, говорит, колыбель мира, ну и что, мол, что евреи. Они, типа, не при чем. Елки-палки, у самого свастика во всю грудь вытатуирована, а подался в Иерусалим!
Знаем мы, как евреи не при чем! Ходит теперь, поди, кругами вокруг Стены плача, и забывает потихоньку Родину. Так оно и бывает, вот так лучшие люди гибли. Вернется, поди, с глазами, полными мировой скорби, а мы ему штаны-то и спустим, может, он уже и обрезанный. Они же, шельмы, сами себя метят... Ну каков, а! Подавай ему Иерусалим, и все тут. С ума все посходили.... Лето...
Олег налил себе еще чашку кофе. Он с удовольствием чувствовал, как его мысли вползают в привычную, родную, уютную колею лозунгов и штампов; в этом состояла его жизнь, работа, призвание, и, наверное, именно поэтому Олег стал таким хорошим оратором и занял высокое место (казалось ему) в маленькой, незарегистрированной, но имевшей хорошие связи партии. Способность мыслить лозунгами текущего момента и мгновенно менять их, подстраиваясь под этот самый момент, текучесть которого обуславливала его изменчивость, а также недюжинные таланты организатора — вот что делало из него лидера.
Но когда Олег просыпался, ему требовалось время на правильный настрой — и чем дальше, тем больше. Открывая глаза, он чувствовал себя словно голым: скорчившийся на кровати неприкаянный маленький человечек с перебитым носом. Ему даже казалось, что он — это на самом деле не он, что их двое в комнате, и один наблюдает за другим как бы со стороны и видит что-то уродливое и бессмысленное.
Олег знал, что нельзя поддаваться этой слабости. Нет, Олег никогда не сдавался, но по утрам он гнал от себя мысль, что на самом деле все должно было пойти совсем не так, и ненавидел свое отражение в зеркале, и ночные письма к брату, и предстоящие дела общественные и личные; и он ненавидел утро.
Сегодня он чувствовал себя на удивление бодро и сносно, не было обычного раздражения, и он подумал, что надо бы сейчас сесть и набросать тезисы выступления к собранию актива партии, а потом, поработав, поехать в лес, и там побродить часок-другой среди сосен, подышать смолянистым воздухом, а то, может, и искупаться, если случится на пути озеро или речка. Но планам этим суждено было сбыться только отчасти, потому что телефон вновь зазвонил.
- Ну? - неприветливо спросил Олег.
- Олег Иванович, дорогой! Утро-то какое! Замечательное просто утро! - задребезжала трубка в ухо неприятным слащавым голоском.
- Герман, что за манера у тебя — по воскресеньям людей будить? - хмуро бросил Олег. - Давай, выкладывай, что стряслось.
- Господь с тобой, Олег Иванович, да ничего не стряслось, - сделал удивленный тон собеседник, - мы же вчера договаривались перезвониться да с утра пораньше за город поехать, отдыхать, так сказать, на природе, меж березок. Вот я и заехал за тобой, дорогой... У меня уже все приготовлено, можешь не беспокоиться.
Олег выглянул в окно и увидел у подъезда черный джип с тонированными стеклами и стоящего рядом Германа, который призывно махал ему и рядом с машиной казался совсем крохотным и несерьезным.
Офицерам получился приказ к полковнику. Тот с утра маялся и фыркал, как рассерженный кот, то и дело вытирал платок и вытирал густо-красное лицо, по которому катились крупные капли пота. Зачем вызывали, никто не знал, глядели на полковника с опаской.
Оказалось, что полковник собрал командный состав, чтобы поговорить о любви к Родине. Любовь к Родине, по его словам, является одним из непременных факторов несения службы, а также боевой подготовки. Все присутствующие прекрасно об этом осведомлены, и, без сомнения, в это сложнейшее время выполнят свой долг на том высоком уровне, который они демонстрировали во времена просто сложные. Надо понимать, товарищи, что для солдата времена всегда сложные, но одни — более, другие — менее... Все должны немедленно осознать, что любовь к Родине — это настолько высокое чувство, что требует такой же высокой самоотверженности и самоотдачи, не побоюсь этого слова - самоотречения. Поэтому все российские военнослужащие должны быть в любой момент готовы к защите отечества там, где придется, хоть в Африке, хоть в Антарктиде, хоть в столовой, куда некоторые из вас очень любят ходить во всякое время суток и распивать спиртные напитки без ведома вышестоящих командиров, даже когда по уставу положено спать. Последнее — это безобразие и недостойно русского воина. Питаться надо правильно, но во всем надо знать меру! Для этого, товарищи офицеры, вам надо проникнуться всей опасностью сегодняшней ситуации, когда на наших рубежах, почти за КПП, окопался враг. Российские военнослужащие так устроены, что, если видят врага, не могут не дать ему отпор. Хотя — уф, жарко здесь! - война официально не объявлена, но мы с вами понимаем, что она идет, идет всегда, и причем глубоко внутри каждого из нас. Украинские власти уже объявили о планах наступления в глубину наших родных просторов. Пришла пора дать отпор врагу, и этому нельзя не возрадоваться, ибо давать отпор — это призвание, цель и суть жизни каждого военнослужащего, невзирая на знаки отличия и погоны. Жители Луганска и Донецка уже дают отпор, да так, что мало никому не показалось, но если мы не будем их посильно поддерживать морально и физически, например, гуманитарными конвоями, их сметут, как жалкую кучу дерьма. Так что помогать мы должны по всем понятиям - человеческим, военным, этическим и санитарно-гигиеническим. Почему именно мы? Потому что русский, российский воин — он заточен на то, чтобы помочь угнетенным народам. Если не мы, то кто? Украина без нас задавит Донецкую и Луганскую области, и все преступления, которые были совершены этими отморозками, легитимизируются.
- Все совершенные преступления! - орал полковник, войдя в раж. - Ни один суд не признает их преступниками, если им удастся коварный замысел. Они на этом не остановятся, пойдут в Крым, пойдут в Ростов, Брянск, Воронеж, Смоленск. Там есть, где развернуться. И вы потом сможете посмотреть в глаза старикам, женщинам и детям и сказать: «Да, я не приехал вас защитить, потому что мне было все равно, что вас убивали, насиловали и разрушили ваши дома?» Я знаю, не сможете. Вы даже мне в глаза смотреть не хотите, а уж им и подавно...
- А кто посмотрит в глаза моей жене и сыну, если что? - хмуро спросил сидящий рядом с Ильей капитан.
- Разговорчики! - нахмурился полковник и
