Петровича нас отделял редкий покосившийся частокол. Раздвинув полусгнившую ограду, я пропустил вперед Полину, затем пролез сам и вернул колья на прежнее место.
Сосед, по всей видимости, уже изрядно принявший на грудь, сидел на крыльце.
- Я так разумею, что калитка сегодня - не про вас, - заметив наше появление, констатировал он.
- Разумеешь правильно, - согласился я.
- Гости, никак, те самые?
Уважаю понятливых людей. Петровичу достаточно было моего утвердительного кивка, чтобы подняться и без лишних разговоров повести нас вглубь своего огорода, в густые и с виду непроходимые заросли терновника. За стеной колючек оказался заросший крапивой и лопухами двор заброшенного дома, выходившего на соседнюю улицу. Мы быстро пересекли ее. Старик вел нас проходными дворами. Вскоре я потерял ориентацию и уже не понимал, в какую сторону мы движемся.
Полина, прихрамывая, брела позади и тихо, так, чтобы я мог слышать, а Петрович нет, ворчала что-то про ненормального деда- марафонца. Я старательно делал вид, что ее причитаний не слышу. Проводник, словно стараясь подтвердить слова этой невыносимой девчонки, шел все быстрее.
Однажды, в порыве пьяной откровенности, он рассказал, что на его счету - шесть удачных побегов. Теперь мне казалось, что дед-уркаган рванул в седьмой. Но как только Петрович сообщил мне, что ведет нас к остановке пригородного автобуса, я остановил его. Несмотря на все случившееся, в мои планы пока не входило покидать этот негостеприимный городишко.
Старик посмотрел на меня как на ненормального.
- Да вы бога и дьявола должны молить, чтобы выбраться живыми! - возмутился он. - Король с минуты на минуту соберет свою бригаду, и тогда они перетряхнут весь город!
- Если кто и будет собирать эту шваль, то уж точно не Король, - как бы невзначай вставила Полина.
Петрович недоуменно посмотрел на нее. Потом - на меня.
- Ты что, Короля замочил? - недоверчиво спросил он.
- И Бизона, - добавила девчонка, ковыряя в земле носком кроссовки.
Полина буквально упивалась наступившей немой сценой. Впрочем, длилось это недолго. Петрович уважительно крякнул и, не говоря больше ни слова, повел нас совсем в другую сторону. Минут через десять мы оказались на поросшем кустарником пустыре, который окружали недостроенные, давно уже заброшенные кирпичные здания.
- Здесь вы схоронитесь до утра, - кивнул он на кусты.
Мы недоуменно посмотрели на него. Ночевать, пусть даже и в жару, под открытым небом после всего, что сегодня с нами случилось, было уж слишком сердито. Впрочем, выбирать не приходилось. К тому же в этих развалинах нас действительно вряд ли станут искать.
Полина думала иначе. Презрительно сплюнув, она зло посмотрела на Петровича, отвернулась и тихо, но внятно выругалась. Слова, произнесенные в наш адрес, были очень нехорошие. Мне стало стыдно.
«Врезать ей, что ли?» - подумал я.
Старик между тем раздвинул кусты и, кивнув мне, углубился в заросли. Я, ничего не понимая, последовал за ним. Через несколько шагов мы оказались на небольшой поляне. Петрович сдвинул грубо сколоченный деревянный щит. Оказалось, им прикрывался колодец тепловой камеры.
- Теперь это место одному мне в городе известно. Тут вы будете в полной безопасности, - пояснил он.
Увидев продиравшуюся вслед за нами сквозь заросли Полину, добавил:
- Если, конечно, дурить перестанете.
Я чувствовал себя как нашкодивший ученик. Что думала Полина, не знаю. По крайней мере, огрызаться в ответ, против своего обыкновения, Осиное Гнездо не стала.
Петрович ушел так быстро, что я не успел поблагодарить его.
Мы остались одни. Я встал на колени и заглянул в люк. Вниз вела лестница. Спустившись в тепловую камеру, осмотрелся. Здесь было сухо. На трубах лежал деревянный топчан. Рядом, на перевернутом кверху дном фанерном ящике, стояли три донельзя грязных граненых стакана. В углу валялись пустые консервные банки.
Петрович, судя по всему, ошибался. Это место было известно не только ему. В любом случае, пока не появились хозяева, мы могли здесь отдохнуть.
Я постепенно начал расслабляться. Сразу почувствовал себя отвратительно. Вновь заныли ребра, дали о себе знать и травмы сегодняшние. Подташнивало, кружилась голова. Хотя, если судить объективно, я еще хорошо отделался. Выдержать две такие схватки подряд и остаться на ногах - подобное случается только раз в жизни. Тем более с человеком, который отнюдь не избалован фортуной.
Вслед за мной вниз спустилась Полина.
- Ну и гадюшник! - брезгливо осмотревшись, произнесла она.
Я сделал вид, что не обращаю на нее внимания.
- Нет. Это не гадюшник. Хуже! - не унималась юная бестия.
- Себя благодари, - выдержав достаточно продолжительную, по моему мнению, воспитательную паузу, равнодушно ответил я.
- А чего я такого сделала? - искренне возмутилась эта дрянь. - Всего лишь сходила в ближайший магазин за пивом и колбасой.
Я недоумевал. Неужели передо мной стояла такая дура? Она сходила за покупками! А может, они все в этом возрасте умственно отсталые? Может, все думают чем угодно, только не головой?
- Ну и где твоя колбаса? - как можно язвительнее поинтересовался я.
Действительно, хотелось есть, но еще больше - выпить. И теперь я был вдвойне зол на нее за то, что по своей непроходимой глупости она оставила меня сегодня без обеда.
- Здесь, - утерла мне нос Полина, выставляя на стол из своей сумочки снедь.
- А остальное?
- Я, пока шла в магазин, подумала, что пива нам все равно не хватит, и решила купить что-нибудь посущественнее, - ответила девчонка и вынула бутылку водки.
Черт! Она ударила меня под дых. В стакане сорокоградусной я нуждался теперь больше всего на свете.
Полина достала перочинный ножик, порезала хлеб, колбасу, откупорила бутылку и выжидательно замерла.
Грязные стаканы доверия не внушали. Пришлось пить из горлышка. Теплая водка шла тяжело, и я мысленно обругал девчонку за то, что она не догадалась прихватить в магазине еще и пару бутылок пива.
Первый глоток встал в горле колом, второй едва протолкнул его, и лишь третий поставил все на свои места. Я с наслаждением занюхал водку ржаной коркой - только выпивохам дано знать настоящий аромат хлеба, и принялся за бутерброд.
Полина потянулась за бутылкой. Не приостанавливая трапезу, шлепнул ее по пальцам. Церемониться с этой дрянью я больше не был намерен. Полина обиженно отдернула руку, делано вздохнула, запустила ладонь в свою сумочку и... достала оттуда бутылку пива.
Ну, бестия!
Моей гордости хватило ненадолго. Едва дождавшись, пока она утолит жажду и поставит полупустую бутылку на ящик, я взял пиво и с наслаждением допил то, что оставалось. Мне было совершенно все равно, что эта смазливая извергиня обо мне подумает. Потом отвалился к стене и закрыл глаза.
Итак, оставшись в городе, я сделал окончательный выбор. Самый рискованный в своей жизни. Но правилен ли он? Склад уничтожен. Следовательно, козырей для знакомства с водителем фургона у меня нет. Хуже того. Теперь даже подходить к нему опасно: фактически я "кинул" его. Не было надежды и на вариант со слежкой. Самому бы живым отсюда выбраться. И уж тем более глупо рассчитывать на то, что смогу выйти на подпольный завод, запомнив номер фургона. Такое бывает только в примитивных детективах.
Ощутил, как кровь запульсировала в висках. Неужели у меня не осталось никаких шансов?
Я открыл глаза и вновь потянулся к водке. Пил, не чувствуя вкуса. Отказался от протянутого Полиной бутерброда. Вновь привалился к стене. Недоуменно пожав плечами, она сама с аппетитом принялась уплетать его.
С досадой вспомнил, что ко всему прочему крепко подвел своего благодетеля и просто хорошего мужика Фунфырика. Может, сходить завтра к нему с утра пораньше извиниться? А что? Объясню все как было. Заступился за девчонку, ее дружки в отместку переколотили все мои бутылки...
Черт. Совсем у меня крыша съехала. До сантиментов ли теперь!
Полина тем временем стала раздеваться. Она разулась, сняла куртку и джинсы. Я не понимал ее. Здесь действительно было почти так же жарко, как и наверху. Но, по крайней мере, одежда хоть как-то предохраняла от соприкосновения с пылью. Неужели у нее напрочь отсутствует элементарное чувство брезгливости?
Теперь пацанка сидела, если не брать в расчет воинственной портупеи, в одном чертовски соблазнительном белье. Ни с того ни с сего подумалось вдруг, что без верхней части этого гарнитура Полина вполне могла бы обходиться еще лет пятнадцать - двадцать.
Подобным образом, видимо, рассудила и она. Помедлив, сняла лифчик и засунула его в сумку. Расстелила джинсы на досках, достала из бокового кармашка сумочки ножницы и отважно принялась резать кожу там, где начинались штанины. Искромсав джинсы, взялась за куртку. В считанные минуты она изменила ее до неузнаваемости. Рукава полетели на землю вслед за брючинами. Досталось и бокам, и поясу.
Закончив изуверство над одеждой, девчонка натянула на себя то, что осталось, сунула ноги в казаки, встала и выжидательно посмотрела на меня. Я на происходившее никак не реагировал. Тогда Полина картинно повернулась - очевидно, она воображала себя на подиуме - и, по своей привычке откинув пышные волосы на бок и приоткрыв пухлые губки, глянула на меня уже откровенно вызывающе.
Зрелище было не для слабонервных. Шорты, вырезанные так высоко, что оставляли полуобнаженной попку, расстегнутая и поэтому почти не прикрывающая дерзко торчавшие груди жилетка, высокие, крокодиловой кожи казаки на расставленных на ширину плеч стройных загорелых ножках - все это откровенно эротическое безобразие, вынужден признаться, ей шло, и даже больше: бесстыжая девчонка выглядела чертовски соблазнительно. Но знать это ей было вовсе не обязательно.
Едва сдержался, чтобы не воспользоваться моментом и зло высмеять свою юную подругу.
Полина стушевалась. Разом сникнув, она села рядом со мной и, как бы извиняясь, произнесла:
- Я так давно мечтала купить кожаные шорты...
Мне стало жаль эту дуреху.
И почему, в самом деле, я на нее взъелся? Раз даже в этой ситуации Полину больше всего занимали тряпки, это свидетельствовало лишь о том, что передо мной - обыкновенная стопроцентная баба. И винить ее в этом просто глупо.
Вот только как теперь я выведу сие чудо на улицу? Смотреть на нее наверняка сбежится полгорода. Интересно, братки нас найдут через пять минут или через десять?
Я поймал себя на мысли, что начинаю бравировать своей храбростью.
Девчонка уселась рядом, скрестила ноги на манер йога и стала, не отрываясь, смотреть на противоположную стену. Возможно, она изображала обиду, возможно, на самом деле медитировала.
Что-то незримо начинало меняться в наших отношениях. Полина впервые, если не считать того истерического признания в первый день знакомства, была со мной откровенна. Пусть по самому ерундовому поводу. Но ей даже такая откровенность далась нелегко.
Я потянулся к бутылке и сделал еще пару глотков. Попробовал задремать. Но почти сразу вынужден был открыть глаза, потому что Полина неожиданно вскрикнула.
Морщась от боли, девчонка слезла с настила. Оказалось, что, когда она
