ухмыляться! - в заключение своей речи рявкнул, не сдержавшись, я, хотя Полина в общем-то внешне и не смеялась.
Меня вывело из себя выражение её глаз, которые, казалось, говорили: "Давай, давай, папа Карло, развешивай свою лапшу! Я всё равно про тебя, старый развратник, всё прекрасно знаю!"
Она ничего не ответила мне. Впрочем, я, собственно, на ответ и не рассчитывал. Главное, высказал ей то, что давно уже был обязан.
На нервной почве у меня проснулся аппетит, и я, выпив еще коньяку и заставив себя успокоиться, принялся за еду.
- Огурчика ещё дать? - услужливо предложила эта бестия.
Неужели Полина продолжала смеяться надо мной? Честно говоря, было над чем: читающий на кухне мораль небритый мужик с перевязанной головой, укутанный в тогу из простыни, наверное, и в самом деле со стороны выглядит комично. И всё-таки я во что бы то ни стало должен поставить несносную девчонку на место. И непременно - сегодня, непременно - сейчас. Иначе... Иначе не сделаю этого уже никогда.
Я поднял голову от тарелки и растерялся. Правда, то, что увидел, длилось всего несколько мгновений, но это было: Полина не смеялась вовсе. Она смотрела на меня так, как не смотрела ещё никогда. Её светившиеся добротой и участием глаза были подёрнуты туманной пеленой. Мне доводилось видеть такие взгляды. Неужели?... Нет. Этого просто не может быть, потому что быть не может.
Смутившись, словно я застал её за чем-то неприличным, она сразу же отвела взгляд. Смутился и я. И со всей ясностью понял, что лгал только что и ей, и себе. Эта девчонка уже не была мне ни чужой, ни посторонней. И я едва сдержал себя, чтобы не ответить ей таким же взглядом.
Стараясь не смотреть на Полину, я встал и вышел.
Главное - не думать об этом, главное - выбросить всё из головы, - внушал я себе, укладываясь в постель и закрывая глаза. Главное - поскорее войти в норму и довести дело до конца, тем более, что теперь ниточка криминального клубка у меня в руках. Впредь только дело и ничего, кроме дела.
Мне известны и номер машины, и паспортные данные водителя, и он сам. Остается всего лишь разыскать его по адресу, указанному в паспорте, и последить за ним в течение одного-двух дней. Правда, будут необходимы колёса.
Но это - проблема ещё не сегодняшняя. А вот проблема сегодняшняя и всех еще оставшихся мне в этой квартире дней... Сколько их ещё до выздоровления - пять, семь? И неужели нам всё же придется расстаться? Никаких "неужели"! Мы в принципе, мы даже теоретически не можем быть вместе. Но почему?
Коньяк, наложенный на слабость и головокружение, сделал своё дело, и я не заметил, как заснул.
Проснулся далеко после полудня: солнце, утром освещавшее один угол комнаты, успело переместиться вдоль стены в другой. Полина лежала рядом со мной в одной майке и смотрела музыкальный телеканал.
Одна ее нога была согнута в колене. Трусиков на ней по-прежнему не было, и поэтому бедро было обнажено до пояса. То самое, с синяком, уменьшившимся, правда, почти вдвое и заметно посветлевшим с тех пор, как я накладывал на него там, в приделке, водочный компресс. Я не мог оторвать от девичьих прелестей взгляда. Хуже того. Близость этой наготы меня возбуждала.
Стоило немного передвинуть руку - и я смог бы положить её на бедро. Ладонью я уже почти наяву ощущал прохладу упругого тела, представлял, как, минуя согнутую в колене ногу, тяну пальцы дальше, вверх, к пупку, и сразу вниз, к заветной девчоночьей ложбинке в паху. Как эта очаровашка поворачивается ко мне и тоже, в свою очередь, обнимает меня, как встречаются в поцелуе наши губы, тесно свиваются ноги.
Сердце колотилось все сильнее, в висках стучало. Накатывалось настоящее безумие. Кажется, я уже наяву тянулся к ней. То, о чем я грезил и чего боялся, очевидно, произошло бы, но Полина, не заметив моего пробуждения, неожиданно сладко, совсем по-детски, потянулась, при этом распрямив одну ногу и согнув в колене и чуть отставив в сторону другую. Тем самым открыв моим глазам весь низ живота и безволосый, от этого казавшийся до боли беззащитным вытянутый холмик лобка.
Вид девчоночьей наготы мгновенно подействовал на меня отрезвляюще. Как мог я, пусть даже в мыслях, допустить, чтобы между нами происходило всё это! Господи! Если б она хотя бы не провоцировала меня! Неужели Полина не понимает, не думает, что творит со мной, взрослым, изголодавшимся по женской ласке мужиком?
- Немедленно прикройся и надень что-нибудь! - отвернувшись в сторону, строго распорядился я. - Как тебе не стыдно!
- Я не поняла, надеть или прикрыться? - нехотя расправляя майку, кокетливо ответила Полина.
Я чувствовал себя в идиотском положении. Всё было бы куда проще, не случись то, что произошло вчера в душевой. Теперь же любая мораль в моих устах могла восприниматься либо как лицемерие, либо - как непроходимая глупость.
- И то и другое, - уже почти выходя из себя, отрезал я.
- Жарко! - лениво возразила эта, кажется, не знающая стыда девчонка, но с постели все же встала.
Вызывающе покачивая бёдрами, она подошла к шифоньеру, открыла дверцу и, стоя ко мне спиной, принялась осматривать его содержимое. Тянулось это долго. Полина поочерёдно вынимала одну ярче другой юбки, блузки, сарафаны, прикладывала вещи к себе и придирчиво смотрелась в зеркало.
Невольно я опять залюбовался этой маленькой очаровательной женщиной - у зеркала она вела себя именно как женщина, а вовсе не как подросток. И явно дурела от примеряемых нарядов. То откровенно любовалась собой, то недовольно щурилась, с отвращением швыряла очередную тряпку в сторону и начинала вновь рыться в недрах шифоньера. Казалось, это будет продолжаться бесконечно.
Наконец нашла то, что искала. Не торопясь, скинула майку - я в который уже раз поразился хрупкой, но женственной стройности ее обнаженной фигуры, - натянула платье - не платье, сарафан - не сарафан, возможно, ночную сорочку: нечто воздушное, белое и почти прозрачное, и повернулась ко мне.
Это было даже хуже, чем если бы она оставалась голышом: глаза непроизвольно начинали всматриваться в то, что полупрозрачная ткань прикрывала, пытаясь рассмотреть, видна ли вертикальная узенькая щелка в паху или это - мимолётная игра складок не в меру откровенного одеяния.
- Ну как, нормально? - покрутилась передо мной точно так же, как до этого крутилась перед зеркалом, Полина.
Я не сомневался, что девчонка продолжала провоцировать меня, и отвернулся. Не было сил ругаться или взывать к ее совести. Это, в сущности, было бесполезно. И смотреть на неё я больше не мог. Хватит того, что испытал совсем недавно, любуясь обнажёнными бедрами. К тому же у меня нестерпимо начинала болеть голова.
Но эта бестия сама решила перейти в атаку. Сообразив, что её нагие прелести на меня не действуют, она вознамерилась выяснить причину:
- Андрей!
Я вновь повернулся в её сторону. Полина, приблизившись ко мне, поставила одну ногу на угол кровати так, что теперь я, опустив глаза, мог при желании видеть то, что перед этим пытался разглядеть сквозь складки полупрозрачной ткани.
- Неужели я тебе... нисколечко не нравлюсь?
Нравилась ли она мне? И вообще, что такое "нравиться" применительно к женщине? Нравиться может смазливая мордашка. И в этом смысле девчонка мне, разумеется, нравилась. И даже очень. Только признаваться в этом было совсем ни к чему. Я понимал, что в свои слова Полина вкладывала и другой смысл. И опять ответ, озвучь я его, оказался бы утвердительным. Но признаваться этому ненормальному подростку в любви и тем более неосмотрительно.
Проще всего в сложившейся ситуации - нахамить ей. Эта дрянь вполне заслуживала грубости. Но тогда я бы лишился последнего, возможно, шанса попробовать наладить с ней нормальный контакт. Поставить в рамки приличия её необузданное поведение и обеспечить себе на ближайшие дни, пока вынужден буду находиться здесь, хотя бы некоторое спокойствие. За все время нашего знакомства Полина всего несколько раз шла со мной на откровенность, и отталкивать ее сейчас было бы неразумно. О том, чтобы перевоспитать девчонку, я даже и не мечтал.
- Нравишься. Чуть-чуть. Но только когда не забываешь надевать трусики. Понимаешь, расхаживать перед посторонними голышом - не-при-лич-но.
- Но мы же всё равно уже не один раз друг друга...
Я оборвал её:
- Не-при-лич-но. Усекла?
Я не любил жаргонизмы, но в данном случае именно жаргонное слово могло помочь достучаться до тайников души этой несовершеннолетней заблудшей овечки. Поняла ли она, что я хотел ей объяснить? Возможно. Но как бы то не было, мои слова Полине явно не пришлись по вкусу. Обиженно пожав плечами, она отошла к шифоньеру, вынула оттуда белые трусики и натянула их. Вернулась на кровать, легла рядом со мной на спину и стала смотреть телевизор.
Элементарные приличия теперь были вроде бы соблюдены. Но, поскольку девчонка лежала чуть ниже меня, а руки её были закинуты за голову, сквозь натянувшуюся полупрозрачную ткань пеньюара я теперь чётко видел её груди с уже возбужденными, как мне казалось, желтоватыми шишечками сосков. И эти вздымавшиеся в такт дыханию горошины теперь заводили меня ничуть не меньше, чем незадолго до этого обнажённые бёдра.
Я закрыл глаза и попытался заснуть. Но сознание того, что совсем рядом лежит полуобнажённая девчонка со всеми её доступными мне - в этом я не сомневался - прелестями, не позволяло заснуть. В памяти всплывали картины одна соблазнительнее другой. Застучало в висках, и даже головная боль отступила.
- Пить хочется! - через несколько минут произнесла Полина.
Не утруждая себя тем, чтобы обойти постель, она направилась в кухню кратчайшим путём. Переползала через меня - умышленно или нет - весьма неуклюже, и её обнажённая, если не считать почти символической полоски трусиков, попа оказалась прямо перед моим лицом. Чётко была видна и заветная ложбинка с глубоко врезавшейся в неё полоской белья, и даже редкие пупырышки в тех местах, которым особенно достаётся в процессе сидения.
Почти мгновенно я ощутил, как от паха во все стороны сладкими волнами расходится по телу пьянящее, ни с чем не сравнимое тепло, и в мучительном наслаждении содрогнулся раз, второй, третий...
Когда Полина вышла на кухню, на простыне расплывалось влажное пятно. Случившееся повергло меня в шок, стыд и отчаяние.
Подобное я испытал однажды, когда подростком купался на реке за городом. Я отправился туда на рыбалку. День выдался жарким, и я то и дело залезал в воду освежиться.
Я носил тогда длинные волосы. Это и стало причиной тогдашнего невероятного приключения.
Ближе к полудню на противоположном берегу появилась стайка девушек. Они осмотрелись по сторонам. Убедившись, что никого, кроме сидевшей по шейку в воде девочки - подростка поблизости нет, принялись со смехом раздеваться. На траву полетели сарафаны, юбки, блузки, а за ними - бюстгальтеры и трусики. Они - все как на подбор высокие, полногрудые, не торопясь входили в воду в каком-нибудь десятке метров от меня, с визгом брызгая друг в друга.
Мне тогда было уже четырнадцать. Увиденное наяву превосходило всё то, о чём я мечтал ночами, борясь со своими
