Полина, выгнув спину, стонала в такт моим ударам, и эти стоны заводили меня все больше. Совсем потеряв остатки рассудка, я опять пренебрег мерами предосторожности и, хотя стоять на полусогнутых ногах было неудобно, не отпускал ее еще минут пять после того, как она перестала царапать мокрую кору, лаская упругие груди и целуя свое сокровище в шейку.
- Надо же, ноготь сломала! - счастливо и смущенно пожаловалась девчонка.
- Больно было? - имея в виду совсем другое, спросил я.
- Ни капельки, - покрутила она головой, - наоборот.
И почти сразу, застегивая ширинку на моих джинсах, с озорной улыбкой спросила:
- А здорово у нас получилось, правда?
Безумие, начавшееся утром, а по сути даже значительно раньше, продолжилось дома. То же самое, что и в дождь, повторилось вечером, когда после ужина мы, стоя на балконе, смотрели, как сумерки надвигаются на город. Все произошло словно само собой. Полина облокотилась на перила, я обнимал ее, поглаживая соски и наслаждаясь запахом волос.
- Я хочу тебя, - повернув голову, шепнула она, - прямо здесь.
И, спустив трусики и перешагнув через них, раздвинула ноги.
Согласно кивнув, я жадно поднял подол ее сарафана...
Нас могли видеть из окон дома, находившегося напротив. Но эта почти виртуальная опасность придавала тому, что мы делали, удивительное ощущение из смеси риска и безнаказанности. Потом я отнес обессиленную девчонку на руках в постель, раздел и накрыл простыней.
- Люблю тебя, - уже почти засыпая, счастливо произнесла она, - не представляешь, как сильно.
Я проснулся чуть позже шести. Пора было уходить. Быстро одевшись, в последний раз посмотрел на нее. Полина, скинув простыню, лежала на спине, сложив руки чуть ниже груди, вытянув одну ногу и полусогнув в колене другую так, что створка нежной раковины была приоткрыта. Безмятежное личико во сне выглядело совсем детским. Сердце резанули вдруг вспомнившиеся строчки:
Она лежала на спине,
Нагие раздвоивши груди.
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь ее во сне.
Едва удержавшись, чтобы не поцеловать ее, я быстро вышел из комнаты и бесшумно затворил за собой дверь. Все было кончено.
До Печатников добрался часа через полтора: сначала ехал на троллейбусе, затем - на метро, потом - пару остановок на маршрутке. Без двадцати восемь я уже сидел на скамейке у подъезда дома, в одной из квартир которого, судя по паспорту, должен был проживать водила. Я надеялся, что прежде чем брать грузовик, он посетит офис - получить путевой лист и задание на день.
Место для наблюдения, как вскоре выяснилось, было не самое удачное: выкатившее из-за крыши расположенной напротив пятиэтажки солнце, несмотря на ранний час, припекало уже не слабо. Начала мучить жажда. Вскоре впервые за последние три дня я вновь ощутил тошноту и головокружение. Незалеченная до конца травма напомнила: одно дело - прогулка по парку, совсем другое - полуторачасовая езда в душном транспорте. Но признаваться в том, что с бегством я поспешил, вовсе не хотелось.
На душе все сильнее скребли кошки. Все-таки я поступил подло. Наверное, девчонка уже проснулась и ничего не может понять. А я даже записки не оставил! Ладно. Сволочь так сволочь. Решение принято.
Жажда усиливалась. В этой ситуации очень кстати пришлась бы бутылка прохладного пива. Ближайший магазин был за углом, но я опасался, что пока обернусь туда - сюда, шофер выйдет из подъезда и разминется со мной. Я решил подождать час. Если за это время он не появится, надо будет под каким-либо предлогом выяснить у соседей, живет ли вообще здесь такой-то.
Через полчаса я почувствовал, что вполне могу потерять сознание. А водила все не выходил.
Зато рядом остановилась "шестерка" с тонированными стеклами. И почти сразу у меня возникло ощущение, что оттуда за мной наблюдают. В принципе этого просто не могло быть, потому что в Москве я вряд ли кого интересовал. Но подсознательное чувство дискомфорта не уходило. На какое-то время я даже предположил, что это подъехал водила, узнал меня и теперь размышляет, что мне здесь надо.
Дверца автомобиля на пару секунд приотворилась. Женская рука поставила на асфальт полупустую бутылку пива. Искушение взять эту посудину было столь велико, что я с трудом отвел от нее взгляд. Решил, что, как только машина уедет, сразу же допью оставшееся пиво. Но был жестоко разочарован: проходивший мимо бомж без зазрения совести подобрал "мою" бутылку со спасительной влагой, залпом выпил ее содержимое и, опустив посудину в целлофановый пакет, направился к мусорному контейнеру. Конкурент, ети его!
Меня охватила апатия. Медленно и неотвратимо я начал проваливаться в бессознательную муть.
- Эй, сыщик, пивка хочешь? - неожиданно раздавшийся из салона "шестерки" голос Полины подействовал на меня словно электрошок.
В первое мгновение я даже решил, что начался самый настоящий бред. Не зная адреса, найти меня в этом мегаполисе даже теоретически было невозможно. И потом, откуда у нее автомобиль? Неужели тот самый, что она угнала на трассе? Разве эта оторва не понимает, что разъезжать на "паленых" колесах по городу, где эта машина наверняка находится в розыске, - сущее безумие? И вообще Полину ни в коем случае нельзя и близко подпускать к этому делу. Вполне возможно, оно окажется куда опаснее разборок с тупоголовыми подмосковными "качками".
Все эти вопросы настолько взволновали меня, что я в первое мгновение даже не обрадовался ее появлению. Еще минуту назад я был уверен, что выбросил эту девчонку из своей жизни. Знал бы кто, как нелегко мне это далось! И теперь перестраивать себя вновь?
- Что ты здесь делаешь? - выпив залпом протянутую ею бутылку пива, раздраженно спросил я.
- А ты? - так же агрессивно ответила она и, всхлипывая, затараторила, что я убежал, как трус, что она ненавидит меня, хотя и любит по-прежнему. И что я еще пожалею об этом. И что она чуть с ума не сошла, когда встала утром пописать и не нашла меня ни в ванной, ни на кухне. И я просто не знаю, что это значит - быть брошенным. И что если бы тогда, в первую ночь в теткиной квартире я раз двадцать не повторил в бреду этот адрес, мы бы никогда больше не увиделись...
Под конец этой бессвязной речи девчонка уже ревела навзрыд. Пришлось ее обнять и успокаивать, шепча какую-то нежную чушь и поглаживая по растрепанным волосам. Она успокоилась лишь после того, как вырвала у меня обещание, что я, во-первых, больше никогда не брошу ее и, во-вторых, ничего не стану от нее скрывать.
Разумеется, я сделал тогда большую глупость, рассказав Полине суть дела. Но как иначе можно было вымолить прощение за недавнее предательство?
Едва я закончил, как из подъезда вышел водила. Он сел в припаркованный неподалеку "Москвич", завел его и начал выруливать на проезжую часть.
Это была удача! И, скрепя сердце, вынужден признать, что принесла ее мне Полина. Не появись она на этой "шестерке", я неизбежно упустил бы его. Вообще-то вести слежку в столице, на угнанной машине, без прав - все мои документы пропали тогда на поляне, - да еще в компании юной авантюристки, было верхом безрассудства. Хотя, возможно, именно в Москве, где таких синих "шестерок" насчитывались тысячи, это не так и опасно. Главное - не нарушать правила движения, чтобы не привлекать внимания ментов.
К счастью, "наш" водила не лихачил. Преследовать его не составляло большого труда. Я держался метрах в тридцати, сокращая расстояние лишь тогда, когда возникала вероятность, что он успеет на зеленый, а я - нет.
Минут через двадцать "Москвич" тормознул на пустынной улице у глухих ворот. Посигналил, ворота распахнулись и, впустив его, закрылись вновь. Я проехал на всякий случай вперед. Остановившись поодаль, стал наблюдать в зеркало заднего вида. Вскоре из ворот выехал тот самый фургон. В кабине, кроме нашего старого знакомого, никого не было.
Выбравшись на шоссе Энтузиастов, фургон перестроился в средний ряд. Я следовал за ним, на всякий случай еще более увеличив интервал. Когда до контрольно-пропускного пункта на выезде из города осталось метров сто, я свернул налево.
- Ты куда? - удивилась Полина.
Пришлось объяснять ей, что поскольку водила наверняка ехал в Подмосковье за тарой, то и возвращаться в столицу он будет той же дорогой. Тогда мы его спокойно встретим и проводим до места. Так что рисковать, катаясь туда - сюда перед носом у гаишников на угнанной машине, нам нет никакого резона.
Проехав немного назад, я выбрал удобное для наблюдения за трассой место - рядом с летним кафе, что тоже было немаловажно в такую жару, и заглушил двигатель. Потом сходил за пивом и бутербродами, с этой снедью устроился на заднем сиденье.
Полина, скинув босоножки, перебралась ко мне. Поскольку фургон быстро вернуться не мог, я пока не следил за шоссе, наслаждаясь нежданно-негаданно вернувшимся ко мне счастьем близости этого чуда в неприлично коротком сарафане.
- Ты на самом деле больше не бросишь меня? - спросила она, уткнувшись лицом мне в шею.
- Дуреха. Я же слово дал.
Теперь, когда попытка уйти закончилась провалом, мне стало окончательно и бесповоротно ясно: больше мы не расстанемся. Я просто не смогу заставить себя это сделать. Несмотря на риск, которому я подвергал Полину, я уже не мыслил своего существования без этой невероятной, замечательной, вредной, испорченной и такой любимой девчонки. Без ее капризного вздернутого носика, пухлых губ, влажных глаз, озорных грудей, очаровательной круглой попки, без всего ее упругого, и несмотря ни на что, невинного, пахнущего молоком девчоночьего тела.
Она поцеловала меня в губы. Я неосмотрительно ответил ей и вскоре почувствовал, как ее пальцы, расстегнув мою рубашку, начали массировать шишечки сосков. Вдруг Полина отодвинулась и выжидательно посмотрела мне в глаза. Я прекрасно понял ее, но ничего предпринимать не собирался. Нет, я хотел ее, наверное, в тысячу раз сильнее, чем она меня. Но заниматься этим здесь, среди бела дня, в машине, стоящей на обочине оживленной магистрали, было, пожалуй, еще более безрассудно, чем стоя по грудь в воде среди камышей или прячась под листвой от ливня.
Однако Полина, не дождавшись ответа, сама приняла решение: она утопила кнопки всех четырех дверей автомобиля.
- Ты и на самом деле сдурела! - от неожиданности я даже перешел на возмущенный шепот.
- Успокойся, нас здесь все равно никто не видит, - также перейдя на шепот, возразила она, сняла трусики и принялась расстегивать мой брючный ремень.
Я вполне отдавал себе отчет в том, что вновь, в который уже раз, шел у этой малолетки на поводу, но противиться ей уже не мог. Убедившись в моей полной готовности, Полина уселась верхом и медленно опустилась на мои бедра. Я ощутил прохладу ее попки и вздрогнул от пронзительно сладкого проникновения в тесную девчоночью плоть.
Я стянул с нее сарафан и принялся нежно ласкать груди, соски которых сразу начали твердеть от моих прикосновений, доказывая, что она - уже не девочка-подросток, а пусть очень юная, но девушка. Ухватившись руками за спинку сиденья, Полина стала ритмично двигаться.
