Может быть.
Вечером заглянул Всеволод Григорьевич. Был он спокоен, деловит и раздражения не вызывал. Предложил пройти прогуляться.
Уже пахло весной. Впрочем, весну я никогда особо не любил. Слишком много суеты и беспричинных ожиданий.
-Ну что, готов в последний и решительный? – заговорил мой попутчик. Я пожал плечами. – В курс дела тебя ввели?
-В общих чертах… - Никакой инициативы от меня не требовалось.
-Андрей… - он помялся. Я ждал. - Мне не следует, конечно тебя об этом спрашивать, но… Насколько ты им доверяешь?
-Кому? – мне стало скучно.
-Назвать имена? Ладно. Игорю и Марку. Операцией руководят они.
-У вас сомнения в их профессиональных качествах, или…
-Или. Мне кажется, что ребятки, которые нам противостоят, постараются обеспечить себе максимальный контроль над ситуацией. Вспомни Светлану Аркадьевну, Гордея Анисимовича, Кирилла, себя… Чей теперь черёд? Прикинь-ка сам.
-А почему не ваш? Или не мой опять?
-Резонно. Но я не посвящён в детали. Я вообще здесь присутствую почти как сторонний зритель. А у тебя, как мне кажется, вообще роль подсадной утки.
-Ну, допустим, что кого-то из них собираются использовать. Но каким образом? В тёмную? Во время родов? – мне надоел этот разговор. Что это могло изменить? Дать ещё одну отсрочку?
-Не знаю, Андрюша, не знаю… Но, думаю, как-то они могут кодировать наше сознание: через солнечную активность, спутники, РЛС, сейсмически волны, наконец. Энергетически они больше заряжены, чем мы, это ясно – иначе зачем бы понадобилось Лукоморье - и поэтому всегда находятся на шаг впереди нас.
-А зачем, по вашему, понадобилось Лукоморье? – вдруг задумался я. – Ах, да, чтобы дать шанс человечеству.
-Да. Некоторые считают, что мы любимые творения Вселенной. Ты, я вижу, сейчас так не считаешь. Ну да ладно. Главное же то, что в институте я наблюдал и за Игорем, и за Марком, и обнаружил существенные различия в присущих им моделях поведения. Знаю, о чём ты сейчас можешь подумать – об Антоне Сергеевиче, - да, я использовал его наработки для определения возможной подконтрольности объекта, но без участия Антона.
-Почему? Это же его хлеб.
-Ну, какое-то время я подозревал и Антона. Пришлось всё делать самому. Андрей, я прошу тебя об одном – будь осторожным, не дай одурачить себя и всех нас. Я буду рядом, и постараюсь помочь, чем смогу. Кстати… Ты реально рассчитываешь на помощь и от Кирилла?
Я пожал плечами.
-Не знаю. У него довольно ограниченные возможности.
-А этот… Федот или Фёдор… он как?
-Федул. Буду на всякий случай держать его при себе – это моё условие для участия в операции.
-Ладно… Что-то я замёрз. Пойдём в дом?
-Идите, я ещё похожу.
-Ну, давай. До завтра.
По всей видимости, это был мой последний вечер на Земле. Хорошо, что я один. Что мне запомнится из него, если «там» я буду что-то помнить? Я вздохнул. Да – воздух… И звёзды «там» наверняка будут, но другие.
На обратном пути я всё же решил зайти к Наташе - соблюсти условности, наверное. Она читала Шекспира, на столике лежали также Евангелие и «Божественная комедия».
-Не спится? – спросил я, ощущая себя глупо.
Она покачала головой.
-Ты завтра будешь в операционной? Это решено?
-Да, - ответила Наташа. – Это решено.
Я стоял перед ней, не решаясь сесть к ней на кровать. Она выглядела по- домашнему милой; когда-то я назвал бы это красотой, но не сейчас. Ощущение неловкости усилилось, и я пожалел что зашёл.
-Андрей… - я замер, уже начав поворачиваться. – Ни в чём себя не вини. И давай не будем прощаться.
-Давай.
Я вышел.
Ночь я пролежал с закрытыми глазами, слушая музыку. Ещё и об этом я буду жалеть … хотя – я ведь возьму её с собой. И «там» тоже будет музыка. Обязательно.
А утром, сразу же после душа, ко мне зашёл Антон Сергеевич.
-Андрей, у нас ЧП. Ты вчера вечером к Федулу заходил?
-Ну да… Он спал, ему что-то там вкололи. Так на камерах всё это должно быть зафиксировано.
-С камерами твориться какая-то чертовщина, они показывают хрен знает что - фотообои, разнесённые во времени. Ничего нельзя понять. А Федул двадцать минут был обнаружен у себя в комнате с проломленной головой и с пустой литровой бутылью из-под виски на полу. Сестра зашла проведать, водички принесла. Картина складывается такая, что нажрался вусмерть и зацепил затылком подоконник при падении. И ночью никто ничего не видел и не слышал. Откуда взялось виски у него в комнате – тоже пока непонятно. Как тебе это?
-Н-н-да…
Ощущение внутренней пустоты внезапно усилилось. Кирилла уже вряд ли чем сможет помочь.
-Сергеич, что можешь сказать по этому поводу?
-Да похоже, кто-то гадит. Замёл следы – и думай, что хочешь. И ведь времени-то уже совсем мне осталось – роды на носу…
-А почему он… или они… меня не тронули?
-Наверное, полагают, что потенциально ты менее опасен, чем медиум. Или имеют на тебя какие-то виды… Да кто же это может быть-то, а? – продолжал накручивать себя Юстас.- И как произошла вербовка? Мы что, совсем против них ничего не можем сделать?
«Или не хотим…» Привычно навалилось равнодушие. Ну что ж, не будем верить никому.
…Операционная уже приняла своего пациента. Аделаида Ивановна, всё ещё в ореоле своей ауры, хотя и изрядно потускневшей, лежала на столе, ощущая неумолимое нарастание схваток. Наташа была рядом, гладила её по руке, дула на лицо. Я подошёл к ним, несмотря на нетерпеливые жесты Сфинкса, спросил, обращаясь к русалке:
-Как вы?
Она улыбнулась сквозь прикушенную губу:
-Страшно, Андрюшенька… Мне вот сказали, что скоро с ребёночком в Лукоморье окажусь, предназначение своё новое, стало быть, выполню - правда это?
-Правда…
Я натянуто улыбнулся Аделаиде Ивановне, пробормотал что «всё будет хорошо» и отошёл к растрёпанному Игорю Владимировичу, трущего лоб и рассеянно слушавшего высокую худощавую женщину в облачении хирурга. Узрев меня в пределах досягаемости, Сфинкс тут же ухватился за мой рукав и потащил в сторонку, где было оборудовано громоздкое кресло с нависающим колпаком, опутанным проводами. По всей видимости, это и было моё последнее пристанище. Прежде, чем Сфинкс усадил меня в кресло, я, особо не церемонясь, отпихнул его от себя, и спросил:
-Погоди-ка, Владимирович, погоди… - Странно, но я вдруг почувствовал что-то похожее на злость. – Ты… ведь не собираешься отправлять русалку с кесаревым сечением в Лукоморье?
Он нахмурился:
-Андрей, я не знаю, как всё пойдёт… Главное – это ребёнок, и ты это сам прекрасно понимаешь. Для Аделаиды будет сделано всё, что в наших силах, но…
-Ты ведь уже списал её, да? Пусть подыхает с разрезанным животом, так что ли?- я впервые за последние месяцы повысил голос.
-Андрей! У нас нет выхода! Там у неё будет больше шансов выжить даже, как ты выражаешься, со вспоротым животом! А если ты будешь психовать, мы вообще останемся ни с чем! Лезь в кресло, надо настраивать аппаратуру!
Вспышка злости сменилась сонной апатией. Я дал усадить себя в кресло и несколько минут наблюдал за суетой техников вокруг. Затем вдруг увидел перед собой Марка Зиновьевича с пол-литровым стаканом в руках.
-Андрей, это надо выпить.
-Что это?
-Это, как, ты его одно время называл, кисель. Твоя кодировка.
Я тупо разглядывал стакан с мутным содержимым.
-Откуда он у вас?
-Ну, было решено повторить эксперименты – с некоторыми поправками, конечно. – Факир излучал самодовольство. - Перед тобой оптимальный вариант. Воздействуя на нужные участки, напиток создаст в твоём мозгу проекцию Лукоморья. Останется только усилить её соответствующим полем – и путь к трансгрессии открыт. Ребёнок, попав в наш мир, и энергетически не готовый его принять, должен откликнуться на исходящее от тебя воздействие и… Андрей, надеюсь, ты в курсе, что твой мозг за короткое время выгорит дотла. – Сочувствия в его голосе я что-то не уловил.
По исходящему от напитка душку, с характерной мертвечинкой, я понял, что предложенный мне на испитие вариант действительно очень близок к оригиналу. И снова неожиданно завёлся. «Вот как они могли вступить в контакт… А теперь что? Решили разом уничтожить и Лукоморье? Похоже на то – с моей помощью…» Я рванул из кресла, забыв, что руки уже привязаны к подлокотникам ремнями.
Факир спокойно наблюдал за мной.
-Ты уж извини, что так получилось. Не повезло тебе. А что бы ты больше не дёргался… Ираида, укол!
Высокая женщина подошла ко мне и всадила шприц в плечо; я сразу же обмяк и практически безвольно позволил влить в себя содержимое стакана. «Сволочи …» Хотелось плакать. В топку, все в топку…
-Он будет в нужном состоянии через четырнадцать минут! Наденьте на него колпак! Все по местам! Включить генераторы!
Где-то за стенками мягко заурчали невидимые машины, над столом зажёгся дополнительный яркий свет. А затем я уснул. Или, точнее, провалился в забытье, последней вспышкой сознания обрадовавшись, что я уже умер…
Глава 14
Яркая точка быстро двигалась вверх по спирали, с каждым оборотом рассекая новые пласты черноты, пока они наконец не заклубилась радужными лохмотьями, образовывая размытые образы, перспективой уходящие в прошлое. Сознание попыталось навести на них резкость, но вскоре устало и заклубилось само, нехотя проваливаясь в неподвластную ему реальность… Картинка вдруг стала отчётливой – сказочное синее озерцо, безмятежное и нахмуренное одновременно, манящее прохладой и пугающее игрой теней в смутно угадываемом бездонье… Я тянулся к нему, и не мог приблизиться ни на чуть-чуть, пока сверху то, что ни чем нельзя спутать и никогда нельзя заспать - лодочка материнских рук - не окунулась в озерце, зачерпнув из него искрящуюся влагу, и не донесла до моего лица: «Пора просыпаться, сынок…» И я проснулся. Не открывая глаз, я впервые просканировал себя самого, обнаружив в своих глубинах вместе с быстро улетучивающимися остатками страха что-то ещё, доселе мне незнакомое: холодную, всё выжигающую ярость. Я ещё был нужен этому миру. Настало время по-новому взглянуть на него; и, кажется, я успел как раз вовремя. Голова русалки безжизненно покоилась на операционном столе, и скальпель уже сделал надрез на её оголённом животе, заточившем в себе другую нетерпеливую жизнь. И вместе с первым яростным и обиженным криком маленького тельца, извивающегося в холодной неживой коже чужих рук, в помещении вдруг разом погас свет. Не растерявшаяся команда под истошные выкрики быстро запустила аварийный источник энергии в соседнем блоке, но блокирующие генераторы смолкли, и издаваемые ими звуки нашего иллюзорного могущества сменились безжалостной, давящей всё тишиной, сгущающейся над головами. Как только лампы вновь осветили стол, высокая женщина с лицом, спрятанным за маской, изготовилась было перерезать пуповину, но вместо этого она вдруг уронила ножницы и некрасиво, деревянно стала заваливаться набок, схватившись руками за виски… Её помощница, державшая младенца, тонко испуганно вскрикнула и, падая навзничь, отшвырнула от себя тельце - вверх, туда, где я уже явственно видел тянущиеся к нему чёрные нити. «Твари, даже родиться толком не дадут…» Ярость душила меня, и я полыхнул лавой, разом залившей мой мозг, в протуберанцы черноты, и она отпрянула, на какое-то время заполонив воздух бешеной какофонией истерично-высоких пульсаций, заставивших всех выпучить глаза и зажать
