здоровенных клопендрий. Он зачем-то разобрал паркет в этом месте, хотя здравый смысл кричал: "Не дури! Залей туда химию! Это же гораздо проще!" И, в самом деле, лучше бы он ничего не разбирал: из квадратной темноты фосфоресцирующими точками на него уставились десятки глаз. Это были... млекопитающие. И не какие-нибудь милые создания - из тех, что люди держат в домах как игрушку. Нет! - это были... грызуны! И пахли они как грызуны. Промелькнул какой-то отсвет, и он их всех обозрел. И сомнений не осталось - да, это были они! Дикие. Из самых больших! Серые, с переходом в рыжину! Величиной с кошку! Вот тебе и "новая квартира"! "Когда же уже это всё закончится!" - беззвучно кричал он и просыпался.
Спустя неделю вдруг пришло продолжение сна, и довольно позитивное. С инстанций ответили. Это, оказывается, у них там что-то в бумагах напутали, а он ни в чём не виноват! И теперь ему предоставят машину для переезда, и квартиру - теперь уже обычную, двухкомнатную, скромную - всё как у людей. Более того, в инстанциях его уверили, что собственно его, точнее, их с матерью квартира ещё пока строится, но им решили пойти навстречу, и временно (временно!) переселить в квартиру поскромнее их будущей. Зато без соседей! Квартира на третьем этаже, угловая. А свою квартиру они обязательно получат. Надо только потерпеть. Месяца три-четыре. Или пять. Или шесть. Не больше! Такая вот судьба. И снова был переезд, затянувшийся на целый день, потом расстановка мебели, отнявшая ещё два полновесных дня, работа с перфоратором, дабы развесить все полки и часы. И мать опять жаловалась, что от долбёжки у неё голова раскалывается, а он её успокаивал, говоря, что очень скоро он всё наладит. Но потом соседи по подъезду гуртом стали заниматься ремонтом и переделками, и с утра до вечера пошла долбёжка - и сверху, и снизу, и со всех сторон. В общем, стоял тихий ужас.
Зато из окон он ежедневно наблюдал, как уходит в небо каркас того самого дома - нового, прекрасного, куда они наконец-то когда-нибудь навсегда переедут. Практически в такую же квартиру, где обитают сейчас, только не угловую и не на третьем, а на двенадцатом, с видом в сторону центра. С долбёжками, конечно, тогда всё начнётся по-новой. И всё так и случилось, и всё это он увидел и прочувствовал, только не в этом уже сне, а в следующем, который пришёл к нему спустя ещё десять дней, и в котором он тут же вспомнил все предыдущие свои сны этой серии...
Когда по квартире пронёсся требовательно-долгий визг звонка, Смыслов очнулся, понял, что после обеда он прикорнул в кресле, и сам не заметил, как уснул, вспомнил, что снился бред, что настоящая жизнь - она здесь, что сегодня - суббота, и даже не вечер. Вышел в коридор, с привычным скрипом отпер первую дверь и прильнул к глазку. В тамбуре стояла неизвестная в тёмной шубке - точнее было не разглядеть.
- Кто?! - крикнул он настолько громко, чтоб за дверью услыхали. Обычно таким образом шастали разного рода собиратели подписей под петициями, опросники, коммивояжёры и откровенные мошенники. Им всем он не открывал, но для приличия всегда справлялся через дверь: "Кто?!"
- Здравствуйте! - с тем же нажимом, что и он, почти с переходом на крик отозвался женский голос. - Я врач. Вы месяца два с небольшим назад вызывали неотложку. С Вашей мамой тогда удар случился. Это я приезжала.
Конец фразы она произнесла уже перед распахнутой входной.
Вязаный берет с помпоном, короткая шубка, джинсы, сапожки. Глаза подкрашены, губы чистые, без следов помады. Лицо привлекательное, даже, пожалуй, красивое.
- Да, конечно! - воскликнул он. - Я Вас помню! Оксана.
- Просто я сегодня очутилась в этих краях, и вот решила заглянуть. Узнать... Заодно поздравить с прошедшими. А вот это - на всякий случай. Ну... - не с пустыми же руками... - сказала она и протянула ему пухлый пакет с ручками.
- Что здесь? - спросил он.
- Это подгузники. Для взрослых. Как Ваша мама?
- Всё хорошо. - сказал он, машинально забирая пакет. - То есть я не так выразился. В том смысле, что, наверное, всё так и должно было случиться. Она скончалась. Тогда же. И там же. В той самой больнице, в которую мы её привезли. Наверное, так было предопределено. А это, - он глазами указал на пакет, - обязательно понадобится. Мне, когда я достигну возраста дряхлости. Спасибо. Ах, простите! Я растяпа - держу Вас на пороге! Проходите.
- Может, лучше мне...
- Да проходите же, не стесняйтесь! Смелее! У нас есть хороший чай - цейлонский. А также конфитюр и печенье овсяное.
И она вошла.
- Только учтите, Оксана! - я предпочитаю крепкий. - вдруг брякнул он.
- Хорошо, - сказала она просто. - Я приготовлю.
Скинув шубку и берет ему на руки, одновременно обеими руками поправив волосы перед зеркалом, она оглянулась, неловко улыбнулась, встретив его взгляд, вздохнула и скрылась за поворотом коридора, ведущего на кухню.
Как пьяный, на ватных ногах он доплёлся до кресла, в которое и бухнулся.
"Уфф! Вот так штука! А ведь она послана спасти меня, - твердил он себе, кивая, как будто кто-то незримый, присутствующий в комнате его убеждал, а он соглашался. - Спасти. Это же так очевидно! Никаким иным способом нельзя вытянуть человека из омута потерь. Лишь созданием новых любимых тобою людей, для которых и когда-то твой уход станет их потерей, а значит, неотъемлемой частью теперь уже их судеб..."
С кухни, где хозяйничала Оксана, слышались весёлое журчание воды и звяк посуды.
Он вдруг осознал, что он всё про неё понимает. И то, что она Оксана... Оксана. Вот совсем не московское имя - более южное, даже юго-западное. И это первое, хоть и не прямое доказательство того, что она не москвичка, возможно, не гражданка РФ. Обыкновенное дело в гастарбайтерной Москве. И то, что она такая молодая, а пашет на "неотложке", сменой. Да, там денег получают чуть больше, но это тяжкий труд. Даже для закалённых, опытных, поживших, а для молодых - просто край. И значит, не хватает, похоже, нет своего жилья, и всё, что получает, уходит на съём. И то, что она, как все они - юные и хваткие - в меру практична, в меру цинична и не в меру наивна, и умиляется гибискусу. И зарабатывает - вот только так, и никак иначе. Гордая потому что. И нет у ней плеча для опоры и жилетки для слёз. И то, что он для неё, при нынешнем её положении, жених завидный, с квартирой, одинокий, и (теперь уже точно, теперь она знает) без мамы. И всё это в её глазах один огромный плюс. И это инстинкт, в этом нет ничего "отрицательного" - как всякая нормальная самка она ищет самца с гнездом и без "довесков". А ещё он видел, что он ей просто понравился тогда. И - что самое интересное - и она ему понравилась. Очень-очень. И если бы не этот её героический приход, ничегошеньки у них бы не сложилось. Они бы даже не встретились, не пересеклись бы в этом большом московском человейнике, а если бы и пересеклись где, то навряд ли узнали бы друг друга.
Он взглянул на старинные часы с боем, висевшие на стене, зафиксировал время и загадал тут же, что ежели она войдёт в комнату не прямо сейчас, а спустя хотя бы три минуты, у них будет трое детей (очень оптимистичный загад, правда, непонятно, как он их всех вытянет). Она вошла ровно через четыре минуты.
М., 2010, 2013.
