за другим.
– Сколько ей лет было? – спросил он.
– На три года старше меня. Пятьдесят два, – без жеманства ответила Елизавета.
– Молодая еще, – сочувственно пробормотал.
– Сердце у нее больное было. Скрывала, конечно. Ну да разве такое скроешь…
«Неужели все-таки во всем виноват сердечный приступ?»
– Там музыка играла. Рок, в общем. Необычно как-то для таких, как вы, – Сергею хотелось избавиться от подозрения в убийстве, поэтому сейчас было не до страданий от своей дотошности.
– Машка в юности ого-го была! Бой-девка. На бас-гитаре в группе играла, – печально улыбнулась Елизавета.
«Вот и все – сумасшедшие реабилитированы, а Мария посмертно выросла в моих глазах. Как глупо… Блин!» – подумал Сергей.
– Что она делала у меня в комнате? Хотела попрощаться?
– Думаю, да.
– Спасибо! – неожиданно проговорил Сергей, поднимаясь со стула. – Я пойду к Матвеевне. Вы же в дом сейчас?
Елизавета кивнула и, наконец, заплакала.
Все вроде выяснилось, а один черт перед глазами стояли аккуратные стопочки скромных одеяний, по-солдатски застеленная кровать и… перекрученные на бедрах трусики Марии.
В комнате Матвеевны Сергей первым делом посмотрел туда, где, по его мнению, должна была лежать только что пришедшая в себя немолодая женщина. Однако вместо той там оказалась спящая Айгуль, а Матвеевна обнаружилась у раскрытого окна. Сидела, взобравшись на кушетку с ногами и опершись локтями о подоконник. Освещаемая одинокой свечой, смотрела в ночь… Не забывая вкусно что-то жевать.
– Присоединяйся, – предложила, чуть отодвинувшись.
Сергей потянул носом. Домашнее печенье!
– Знаю новости. Сообщили уже, – женщина подвинула к нему блюдо с печеньем. – Жаль Марию! Не ко времени покинула нас.
Сергей промолчал, жуя.
– Я бы сама ушла с отцом Даниилом, – мечтательно произнесла Матвеевна, – да сил мало. Пока еще восстановлюсь!..
– Попросите ненадолго остаться. День-два ничего не решают, – предложил он.
– Нет, – твердо ответила Матвеевна. – Кто я, а кто он!
– Кто же? – полюбопытствовал Сергей.
– Владыка!
«Хороший мужик, значит», – перевел он для себя.
Сергей никогда не обращал внимания на суету ночной жизни, а вот сейчас, чувствуя неловкость, неожиданно для себя ее заметил. Не зная, о чем говорить – разве что несколько вопросов заковыристых задать? – смотрел и слушал. В пятне света вокруг свечи вились мотыльки и мошки, пролетали, жужжа в разных тональностях, солидные жуки с лакированными брюшками, трещали сверчки, ухала какая-то птица, а из леса слышалось что-то похожее на хныканье.
«Длань, блин, Лады?»
Матвеевна, словно почуяв его состояние, заговорила сама:
– Мучаешься? Покоя не дают вопросы? Что ж, на некоторые отвечу. На какие смогу. Задавай.
– Сами знаете, что меня интересует, – пробубнил Сергей, удобнее располагая автомат у локтя.
– Вот, неугомонный, – улыбнулась старушка. – Чего тебе неймется? Все ответы ищешь. Да такие, чтобы укладывались в твою жизненную канву. Анализируешь, чтоб все по полочкам лежало. Не веря и не веруя, требуешь объяснений простых вопросов веры.
– Тема освещена – значит, закрыта. На мне община! – упрямо парировал Сергей.
– Да уж, – вздохнула Матвеевна. – Ладно. Думаю, ты понял уже, что твой цинизм и неверие я использовала как таран.
Он кивнул.
– Мое слово, – продолжила старушка, – ваша помощь в расчистке канала. И знаешь, что самое интересное?
– Разве мало чудес? – пожал плечами Сергей.
– Мне помогла невинная душа. Помнишь, я говорила о том, что кто-то, должно быть, потерял ребенка? Так оно наверняка и случилось.
– Офигеть! – саркастически протянул Сергей и подумал: «Может, устроить еще одно расследование? Впрочем, Алина – Угребище лесное что-то там молола про зародыша».
– Слово, – задумчиво повторила Матвеевна. – Мне думается, это даже не слово, а звуки. Именно они пробудили Ладу. Представь старое пыльное пианино на чердаке. И вдруг появляется человек, нажимает клавишу и – ее «там» слышат. Понятно? Про свою душу, довезшую слово до адресата, думаю, говорить не стоит.
– Чего ж непонятного? – с вызовом произнес Сергей и решил не рассказывать про свое умение входить в картины: «Где уж нам, таранам, в тонкостях материи разбираться!..»
Старушка, оседлав любимого конька, принялась разглагольствовать:
– Длань защиты простерта, сигнал дошел до адресата, мир и благость…
– Матвеевна! – перебил Сергей. – Я хотел прояснить единственный вопрос: не предъявят ли нам там, – он указал пальцем вверх, – счет за услуги? Ну, вы понимаете, девственницами, кровавыми жертвами или борзыми щенками. Только учтите, с борзыми щенками у нас большой напряг!
Матвеевна застыла с раскрытым ртом. Сергей доел печенье, с завистью посмотрел на безмятежно сопящую во сне Айгуль и вышел, напоследок добавив:
– С ответом не тороплю.
«Мы тоже имеем зубы и умеем их показывать», – подумал, покидая дом.
У него было еще одно дело. Он специально дал идиотское задание с ключами Сеголетке, чтобы удержать ту на месте. Для очистки совести ему хотелось без свидетелей глянуть, как поживает ее паренек, ведь поспать все равно не получится – светает уже.
Избранник Сеголетки был на месте и не спал. Возможно, мучился бессонницей или донимала боль в ноге, но, как бы там ни было, активно жег свечи и рылся, тихо ругаясь, в книжном шкафу. Захлопнув очередную книгу, разочарованно воскликнул:
– Разве можно такое читать!
Сергей признал его невиновным и собрался уходить, как парень наконец-то обнаружил книгу по вкусу. «Капитал» Карла Маркса, ранее служивший, судя по обугленным и масляным разводам, подставкой под горячее, нашел своего читателя. Хмыкнув, Сергей ушел.
В доме он отпустил Сеголетку и, глянув на часы, окончательно махнул рукой на сон. Устроившись на летней кухне, принялся, борясь с зевотой, наблюдать за волшебными манипуляциями кулинарного гения – Трынделки.
***
Вконец измучившись, Лизун сообразил открыть свои кингстоны в черепе. И ужаснулся, потому что на использованные «тампаксы» еще можно было смотреть, а вот на то, что начало вываливаться – нет.
«Утечка мозгов?!» – еще сумел удивиться, перед тем, как все поменялось.
А вот в какую сторону поменялось, стало уже неважно, потому что начисто утратил способность к анализу. Вместе с кусками мозга он также начал активно терять знания, навыки, умения, память и ощущения. Боль, будто глотнув свежего воздуха, тоже изменилась – пусть и значительно расширив ареал воздействия, она, тем не менее, потеряла в силе.
И вообще, теперь можно было комментировать события, барабаня сухим горохом по бубну воспаленного горла бессмысленными словами под аккомпанемент изысканного постукивания внутри черепа молоточка-чекана, выводящего замысловатый узор. Однако, хотя с мыслями все было в порядке, язык отказывался превращать их во вразумительные слова.
– Бур-р-р, кех-кех, аватси! – провозгласил Лизун, обнаружив, что потерял связь с мочевым пузырем, а взамен получил знание трех сонетов Шекспира наизусть.
Наглухо закрывшееся правое ухо в качестве компенсации подарило четкое и яркое воспоминание о двух залах в Эрмитаже. Расположение и названия картин, лица всех посетителей в тот день и час, когда там был, цвет, свет и запах. Все вспомнилось до мельчайших подробностей, вплоть до бородавки с пучком пегих закрученных волосков на подбородке старушки-консультанта. И все это под настойчивое рычание трудолюбивого трактора, роющего траншею в затылке.
В глазу взрывались серые фейерверки, тело непроизвольно дергалось, онемевшие руки бессистемно шарили по земле, пальцы ног свело крепкими судорогами. Прокаркав слово в слово солидный кусок рассказа «Как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем» на свой лад, Лизун забеспокоился. Так можно все пропустить! Из неотложных дел он оставил только два: убить вожака и уйти со стариками. Достаточно. Ощущения вытворяли невероятные кульбиты, и пришлось достаточно долго вдалбливать в рассыпающуюся карточным домиком память обе задачи.
Все, что раньше незыблемо стояло и вело, сейчас активно дезертировало. Исчез желтый цвет. Зубы оказались не такими прочными, как казалось раньше. Их крошево оказалось больно глотать. Внутри позвоночника бодро шагала армия сороконожек на шпильках. Однако особенно обеспокоило то, что дорога к дому потерялась. Гуща леса имела одно лицо, которое сейчас гримасничало и издевательски шумело. Милостей от природы Лизун никогда не ждал, поэтому решительно занялся спасением себя.
Основательно покопавшись в шаткой памяти – точнее, в том, что осталось, – нарыл груду бредовых видений, осколков знаний, крох умений и четкое изображение улитки. Заодно пережил при этом очередную трансформацию боли из колесницы, утыканной шипами, в толстую цепь, опутавшую мозг, через которую безумный электрик пропускает ток разной, но немалой частоты.
Улитка ползала по развалинам и шевелила… чуткими трогальцами. Трогальцы – единственное, что подчинялось воле Лизуна. Мысленно давя на них и подкрепляя это движениями пальцев, он двинулся по темному и страшному царству собственного мозга. Трогальцы послушно втягивались, вырывая из прохудившегося черного вещества пласты нажитого, являя новое, неизвестное. Двигаясь с соответствующей скоростью, Лизун цепенел от открытий и жестоких разочарований.
***
– Здравствуй, новый день! Здравствуй, новая жизнь! – дрожащим голосом прокричала Алина, пытаясь жизнерадостным голосом прогнать приснившиеся кошмары.
Однако новую жизнь она все же решила начать с приема старых таблеток.
– Для бодрости. – Оправдание было так себе, и Алина это сначала понимала, а потом и думать забыла.
Разыскав чистый мусорный пакет, сложила туда клоунский костюм и пустую банку из-под грима.
– Пойду разоблачать Пеннивайза, – интимно поведала сокровенное пыльному окошку с ошметками паутины.
С настроением творилось черт знает что. Торжественность момента портило все: жаркое солнце, плавающие круги перед глазами, беспричинные слезы, чесотка по всему телу и неудобство при ходьбе от растертого влагалища.
– Ничего! Все будет хорошо, – успокоила себя и принялась рифмовать будущее: – Будут меня теперь любить и, хе-хе, в дерьме возить. Нужно искупаться… В дерьмо бросаться. Болезнь пройдет, дерьмом зальет.
И накликала-таки. Уже на подходе к дому поскользнулась на коровьей лепешке и упала лицом в другую, побольше.
– Вот, дерьмо! – воскликнула, больше размазывая, чем счищая. – Что за день дерьмовый?!
***
Вопреки ожиданию, от бессонницы и усталости разум Сергея работал четко. Все предметы обрели непривычную резкость и объемность. Перекусив и с ногами улегшись на койку, он прикидывал планы на день. По всему выходило, что планировать ничего не надо – просто следует сделать то, что нужно. То есть попрощаться с отцом Даниилом, проследить, чтобы его подопечные получили достаточно припасов, и проводить. Ну и похоронить Марию. Вот и ладненько! Надоело закрывать грудью амбразуру, пора и отдохнуть.
Во дворе уже начали собираться старики. Трынделка метнулась в дом и вывела заспанных Анну и Андрея.
«Чего это она? А-а! Подавальщики-официанты. Фигушки я буду помогать!» – твердо решил Сергей.
Старики рассаживались во дворе, где ни попадя. С благодарностью брали тарелки, жадно и
