местности, купающейся в лучах благостного солнца, и потому климат, который я ощущал явственно, всей сущностью своей, был таким же, исчезнет. И вместе со всем этим исчезнет она. "Как я найду тебя?" - лишь выдох, лишь крик души. В ответ она протянула мне учебник по физике. Был у неё и другой учебник, который она продолжала держать в руке. Название этой книги я не знал, да и не интересовало оно меня сейчас. Важнее было другое. "Но почему?" - было повторением отчаяния души. Она же повернулась и пошла, как и в тот раз, на той поляне далёкой тайги сплошь из камней, валунов и плит. И всё. Развеялось, как дым на ветру.
Я проснулся, и первым чувством стало горькое сожаление. Как будто вернулся из какой-то чудесной волшебной сказки в обыкновенную серую обыденность. Но что за сон? Я никогда не видел цветные сны, да и с такой отчётливостью. В общем-то, сны снились мне какие-то невнятные, не цветные, что никогда не заставляли впоследствии, когда просыпался, задуматься о них, а тем более вспоминать о них. Но этот сон стоял особняком. Там я видел её. И не только. Я был в какой-то сказке, сотканной самой всесильной возможностью волшебства. Но был ли сон там, на поляне далёкой тайги? Да, нет, и ещё раз нет. Я там не спал на ходу и был в состоянии здравого рассудка. Но что же было тогда там? Я не понимал, и было это за гранью моего понимания, моих знаний, моих предположений. И потому об этом я никому не говорил, и не скажу. Но ведь было это, было. И вернулось это вот этим ярким цветным сном. Но где ответ?
Первым, что навернулся мне на глаза, был учебник по физике, в стопке остальных учебников на полке. Сегодня этого предмета не было по расписанию. Такой же точно учебник она дала мне в руки и удалилась, так и не ответив на мой вопрос: "Как я найду тебя?" Я взял в руки учебник, повертел его. Ох, как трудно даётся мне эта физика! Так и смотрел на этот учебник. "А что если..." - какая-то мысль пыталась достучаться в двери моего разума, моей души, но тщетно. Так и стоял я в каком-то подвешенном состоянии. Но суждено было всё-таки достучаться этой мысли до разума моего, и поразила она меня своей необычностью, от которой несло какой-то авантюрой, смелой авантюрой, толкающей меня на какой-то немыслимый поступок, что сродни какому-то даже подвигу, хотя это, наверное, громко сказано. Но авантюра - это точно. И она заключалась в том, что я решил подтянуть себя по этому предмету, такому тяжёлому для меня, до уровня отличника. Не меньше, не больше!
Не всё так просто. В какой-то мере, может по большей мере, физика оказалась тесно связана с математикой, с которой я так же не был дружен. Я стал подтягивать и её. Нет, каких-либо чересчур уж таких революционных шагов в своей жизни я не предпринимал. Всё так же ходил на тренировки, играл в футбол, хоккей. Но я стал заниматься в то время, когда и положено заниматься. Раньше на это я времени особо не уделял, а если уделял, то не с таким уж большим усердием. Видимо, я не склонен был к такой уж большой тупости, не был таким уж законченным троечником, которому всегда мог открыться путь в двоечники. Со временем я начинал вникать
в законы Ньютона, алгебраические уравнения, геометрию Евклида. По мере продвижения по этим дисциплинам, по этим предметам, я старался на уроках никогда не поднимать руку. Ну, а когда вызывали меня, то у меня был готовый ответ. Сначала ответы мои не поражали какой-то особой глубиной содержания, самой мысли по какой-либо данной теме, ибо были более просты. Но со временем они, ответы мои, стали более содержательными, невольно становясь предметом всеобщего внимания всего класса и, конечно же, учителя. И если класс это воспринимал всё-таки как должное, ибо они, одноклассники выросли со мной и потому знали хорошо меня, то для учителя это был полнейший нонсенс.
Может быть, в силу своей профессии многие учителя со временем втискивают своё сознание в строгие рамки догмы, за пределы которой и не могут вырваться. И только определённым учителям, а в этой профессии всё-таки присутствует понятие опосредованности, дано выйти за определённые границы догмы. Но, к сожалению, наш учитель физики, при его хорошей профессиональной подготовке, отнюдь не принадлежал к редкой ли, не редкой ли, категории одарённых профессионалов своего дела. И потому мои дальнейшие ответы на уровне отлично не удостаивались своей должной оценки, и учитель продолжал, как-то со скрипом, но ставить четвёрки, вызывая тем самым возмущение класса. А в классе умные всё-таки преобладали над теми, кого природа не очень-то одарила таким ценным товаром. Так и было на самом деле. А мне же, парню с довольно таки хулиганистым складом характера и с такой же под стать рожей, иногда уж слишком, может быть, хамоватой, нагловатой, было наплевать на его оценки, да и вообще на оценки. Но, видимо, упорные домашние занятия по физике, математике, стали, наконец-то, приносить свои плоды, ибо я стал подтягиваться и по другим предметам, что влекло за собой неизменное, желаемое повышение интеллекта. А этот интеллект как-то само собой, может сначала незаметно, но постепенно и верно устранял во мне всю эту хулиганистость характера, придавая лицу моему, всё же, более другие очертания, изгоняя выражения вот этой хамоватости, нагловатости.
Хотя я знал, что при каких-либо экстремальных ситуациях, которыми изобилует улица, эти качества, присущие мне с детства, всегда всплывут на поверхность и станут одним из важных, существенных факторов, видов моей защиты, моей самообороны. Они никуда не денутся. Они просто приняли в свою компанию, при том, дружелюбно, нового друга, хотя, казалось бы, полного антипода под именем Интеллект, который тут же притащил за собой своих верных спутниц - Этика, Эстетика. Все они вместе стали аккуратно обживать свои апартаменты под названием "мой внутренний мир", "мой характер". Но, всё же, было бы ошибочным считать, что только знания, хотя это неоспоримый факт и большое подспорье, играют в этом большую роль. Всё же дело было в другом. Я понимал это внутренне, но как-то сознание моё стыдилось этого, воспринимало это с трудом, и всё-таки было вынуждено согласиться с истиной действительного положения, творящегося во мне. Дело было в другом. И оно имело своё название, свою действительность отображения души. Любовь! Но странная была эта любовь. Была ли такая у кого-нибудь ещё. Вряд ли. Сердцем моим овладело видение. А уж про это я никак не мог говорить никому.
Со временем меня стал охватывать какой-то спортивный азарт. Всё-таки я тренировался. А азарт этот заключался в том, чтобы в каком-то компоненте физики превзойти учителя. Но признаться был я готов себе, что и отметки, такие оценки моего труда как учёба, стали для меня далеко не безразличны. Исчезло это, временами может быть такое нарочитое, равнодушие к оценкам. Менялось само отношение к учёбе, которое рассматривалось теперь как стартом к будущей жизни. И всё-таки главным являлось далеко не это, а другое, манящее, влекущее как рок, как неизбежность. Но было ли на самом деле так? Была ли истина? Знал ли точно я движение своей души?
Через несколько уроков мы приступали к новой теме. И я приготовился, как готовится хищник к прыжку. И стартовал, как стартует гепард за газелью Томсона, а затем демонстрирует самый феноменальный спринт на планете.
Я, не такой уж заядлый посетитель библиотеки, стал посещать её, и именно читальный зал. И не просто так, а с тетрадью и ручкой. И не только библиотека. Я стал расспрашивать о будущей теме у старших ребят, особенно тех, кто учился в технических вузах, и особенно одного парня, учившегося на физмате, тем самым ввергая их в неописуемое изумление и удивление. Да разве они знали меня таким? Но помогали искренне и желали при этом доброго пути по этой непростой дороге знаний. Благодаря студентам, а так же библиотеке, предмет этот усвоил досконально, раньше класса и объяснения учителя. "Тема эта очень сложная…" - говорил учитель, настраивая всех на упорную работу по изучению данной темы. Что так и делали мы.
На уроке, впервые в жизни, я поднял руку. Вряд ли был это полнейший нонсенс. Мои ответы давали знать. Но всё же явилось это, может в малой мере, явлением из разряда удивительного. Учителю так же ничто человеческое не было чуждо, и он не преминул воспользоваться вот таким редчайшим случаем.
Такого волнения, какое бывает на соревнованиях, не было. Но всё же я выходил к доске в воодушевлённом состоянии, в оптимальном напряжении мозга, готовым воспрянуть и взлететь, готовым к феноменальному спринту гепарда, великого спринтера планеты. И ожидание не обмануло надежд. Можно ли было предположить, что такая точная наука, такой точный предмет как физика может стать источником, излучением поэтического вдохновения. Сложные формулы как бы аккуратно ложились под рифмовку вдохновенного изложения. Наверное, Ньютон и Галилей порадовались бы за меня. Но их давно нет на этом белом существующем свете под солнцем и луной. За них радовались учитель физики и весь класс. Перед глазами моими, где торжественно гарцевали сложные формулы, несущиеся галопом от ворот моего мозга, незримо стояла она и протягивала мне этот самый учебник физики, как ключ в неведомое небытие или бытие, но обязательно ведущее к ней. Была в руках у неё и другая книга, название которой я не мог осмыслить ясно. Наконец-то этот мой вдохновенный ответ, вызвав столько волнений и положительных эмоций у всего класса и учителя, закончился полным подтверждением уже серьёзных притязаний на высокий уровень по этому предмету. Класс радовался за меня искренне, когда учитель, чуть ли не в торжественном тоне, объявил мне оценку "отлично".
В тот день я в возвышенном настроении направился на тренировку. Но вдруг что-то надломилось во мне, кольнуло с болью и тревожно забилось сердце. С чего бы это, да в такой день? Но невыносимо тяжёлый камень сдавил моё сердце, да так, что вынужден был я остановиться. С чего бы это? Ни с того, ни с сего на ровном месте. Да такое никогда не случалось со мной. Невольно огляделся по сторонам. Ничего. Неподалёку пустовала скамейка. Решил присесть, передохнуть немного, успокоить себя. Приходилось читать, что в подобных ситуациях нужна хоть какая-то релаксация. Так и сделал. Постепенно приходило успокоение. Так прошло несколько минут. Дальше засиживаться не стал. Побрёл на тренировку. Это было точное определение, ибо прежнего эмоционального взлёта, ускоряющего ход, не было.
За поворотом увидел небольшую кучку людей, образовавшуюся, видимо, недавно. Эмоциональная возбуждённость витала над ними. Кто-то вызывал скорую. Но отчётливо донёсся до меня полушёпот: "Бесполезно…" Это могло означать что-то плохое. Но что?
На тротуаре лежал пожилой человек. Присоединившись к этой кучке я узнал причину всего этого. Несчастный случай с трагическим концом, как зловещий рок обернулся против этого, незнакомого мне, пожилого человека. Банальный обрыв провода и вот такая нелепая смерть на ровном месте. Случайность мига в несколько секунд. Будь на этом месте чуть раньше или чуть позже и такого не случилось бы. Провод мог бы просто упасть на землю, никого не задев. Но нет же. Он
