истины. И тут лучи надежды засверкали в моей душе. "Я выживу!", – мгновенно стрельнула спасительная мысль. Спасение моё заключалось только в одном – в отчаянной драке на смерть.
Смех мой, будто достигший самого потолка в двадцать килогерц, пронзил, пронзил всё вокруг, да так, что все оглянулись в судорожной дрожи. Всем нутром своим почувствовал, как похолодело у всех изнутри. И этот "дед", кивком приглашавший меня на казнь, пребывал в холоде оцепенелой души. Что может сотвориться с духом человека, идущего на заклание? Но данное состояние этого "деда", неожиданный испуг, вследствие чего такая растерянность, раз за разом посетившие его душу, вдохновили меня на невероятную работу мышц, на самую высоту безрассудства и психической ярости, что направлю я непременно только на одно явление, как драка. Я никогда не смеялся так. Казалось, лёгкие мои готовы издать смех, исчисляемый даже в мегагерцах, превратившись в саму разрушительную силу мощнейшего гиперзвука. Не мне ли, бывшему абитуриенту физического факультета престижного вуза не знать про это. Вселил этот смех в двадцать килогерц уверенность во мне, ещё как вселил. Подошёл к "деду" и неожиданно для него занёс над ним кулак, отчего тот сделал попытку лишь увернуться и больше ничего. Он был их посол, и потому решил его не трогать. "Иди на свою кровать!" - приказной, именно приказной голос мой так же достигал потолка упругих волн. Это имело действие. Ибо тон шёл и от сердца, и от таинственных глубин мозга, и выражал, как никогда искренне, саму истину момента. Он пошёл к своей кровати под влиянием голоса моего и такой неожиданной психической воли. Видели парни моего призыва, видели. И делали вывод в данный момент.
Снаружи дыхнуло прохладой осени. Они стояли неподвижно и смотрели на меня. Не могли они не слышать. И потому теснее сомкнули они свои ряды.
- Один на один! Я буду убивать! Уйду на тот свет, возьму с собой любого из вас! - голос мой на этот раз не делал такой взлёт до звукового потолка, но, под влиянием такого психического транса, такой уверенности духа, обрёл отчётливо ясную твёрдость и приказной тон, которые я не испытывал никогда.
Какое там один на один. Ряды их сомкнулись ещё теснее. Дело касалось каждого из них. Но не всё просто. Двое достали ножи. У одного из них появилось в руках подобие железного прута. Да откуда у него это?! Скорее всего, для казни. Момент истины был прекрасен и трагичен одновременно. В воздухе запахло трупом, и точно
моим. Но я, всей сутью своей, был далеко, далеко от этой истины.
Дальше произошло такое, что трудно поддаётся разуму. Но это случилось так неожиданно и необыкновенно в этой прохладе осенней ночи. Исказились в гримасе угнетающего страха, такого адского ужаса лица недавних вершителей судеб. И этот невероятный миг украсился тем, что некоторые всесильные властители гарнизона пустились наутёк, а более слабые попадали в обморок. Но что это!?
Я чувствовал, всем нутром своим чувствовал какую-то невидимую силу, что пронеслась мимо меня таинственная неизвестность и хлынула всей гигантской мощью на моих врагов. И шла она, эта волна невиданной силы оттуда, из-за спины, и потому я не видел, не мог видеть. Невольно, но, всё же, медленно я оглянулся. Никого и ничего. Но так длилось недолго. Там, в чёрной темноте был кто-то. И этот неведомый кто, мой спаситель, я опять же чувствовал это нутром своим, вот такой неожиданной интуицией своей, шёл ко мне навстречу, выступая медленно из этой чёрной темноты. Наконец-то, при свете тусклого ночного фонаря стал отчётливо выделяться его контур, его облик.
Она была такой же, как тогда, в тайге, на той поляне из больших камней, плит, валунов. Разве что, одежда была другая. Лёгкая курточка в этой прохладе осенней ночи также выглядела странно. Но глаза её не искрились, не излучали как тогда какой-то изначальный свет доброты, и, может, кокетство, всё же, присущее красоте. Огни высокого интеллекта мог бы разглядеть я в них, но они не блистали. Сама задумчивость. Но ведь и ситуация была совсем не та, как тогда, когда я совсем мальчишкой, пацаном, просто так прогуливался по той каменистой поляне посреди тайги. Перед ней стоял солдат, пытавшийся на гражданке поступить на физический факультет престижного вуза, но потерпевший неудачу. Перед ней стоял солдат, который, может быть, и был на взлёте, в таком высоком полёте духа, но чуть не лишился рассудка в силу обстоятельств такого психического состояния, такого психологического настроя. Перед ней стоял солдат, стоявший только что на пороге момента истины, острого, как наконечник копья, как лезвие бритвы.
Как бывает часто в плане физиологическом, психологическом, психическом, что резкая смена эмоционального состояния, особенно после сильного стресса, сопровождается таким ослаблением всех функций организма. Особенно такое состояние внезапно наступившей расслабленности отдавалось в ногах, готовых всего несколько мгновений назад к яростной борьбе, к самым скоростным движениям, к самому активному проявлению их в разных ситуационных позициях драки не на жизнь, а на смерть. Они стали в данный миг будто ватными, и слегка подкашивались. Нет, опустошённости в душе не было, было другое. Сдавило что-то в глазах, идущее от сердца каким-то горьким проявлением. Наворачивались слёзы, накрывая взгляд такой пеленой, а затем катились медленно по щеке. Но неужели наступила слабость душевная? Отчего же были эти слёзы?
- Ты не видение. Ты не видение. Галлюцинация не может сниться во сне, – говорил я тихо, потому что голос мой не мог больше достигать максимального потолка, а лишь способен был на такую вот тихую речь, да и надобности не было в этом.
Она молчала, повернувшись немного в сторону. Профиль её лица всё так же излучал красоту в этом бледном свете ночного фонаря, при котором едва заметные снежинки напоминали блестящую серебристую пыль. Сияние, само сияние в ночи. И был бы вечен этот миг! Но так ли это? Понимал я, понимал, что она спасла меня только что от верной смерти. Но как?!
- Почему? Но почему? – задавал я вопрос сквозь слёзы, что витал в душе моей все эти годы, в надежде получить ответ.
Случайно ли, скорее нет, но в руке её заметил я предмет, напоминавший собой такой круглый фонарик небольшого размера. И сразу же осенила меня догадка в том, что это было оружие. Та невидимая волна невиданной силы, что ощущал я за спиной и потому не видел, обволакивая, прошла мимо и устремилась на моих врагов. Она пронзила их в глаза, навела смятение и ужас каждому в мозг, в сердце, в душу. Но есть ли такое оружие?
Она обернулась ко мне. Всё та же задумчивость, но далёкая, далёкая от грусти. Какие думы, какая философия? Читал в глазах её какое-то намерение, устремление к какой-то цели. Читал, но не знал, не понимал. Она же тем временем взяла кисть моей руки и ладонью приложила к своей ладони. И почувствовал я всем существом своим вот это нежное прикосновение её пальцев. Такое не может быть видением. Удивительная метаморфоза происходила со мной в эту ночь. Это было моё второе превращение, ибо в первом превращении я был недалёк от сути дьявольской души, в которой кипела, клокотала неуемная ярость от обжигающего огня психологического настроя. Казалось, что за спиной моей вырастают невидимые крылья от прикосновения этого, от влияния, от вдохновения, от силы любви, от данного мига и ринусь я в неудержимый полёт по самому высокому небу, окутанный в ореол истинного счастья. Как далека была сейчас вдохновенная от дыхания, от прикосновения прекрасного моя душа от того духа, что метался мгновения назад. И так захотелось, чтобы миг этот превратился в вечность. Но будет ли так?
Она повернулась и пошла прочь, как тогда, чтобы удалиться из этого мира, исчезнуть, раствориться в пространстве, как тогда. Я стоял, не в силах остановить её. На границе света ночного фонаря и тьмы чёрной ночи она обернулась. И я вновь увидел то, что видел когда-то там, на той поляне посреди тайги. В глазах её заблистали те же огни, делая светлым её поистине неземную красоту. И увидел я сейчас, и понимал, что в этот миг прохлады осенней ночи мы с ней, я и она, примерно, одного возраста.
- Придёт время, узнаешь вторую книгу… – сказала она, всё же, с каким-то оттенком недосказанности.
Сам тембр голоса её, завораживающая мелодичность была под стать её красоте, такой искренней, истинной, как и тогда, на той поляне посреди тайги. Хрустальный звук. В армии, где только и слышен тон приказа или разное разнообразие армейской фольклорной речи на всякий лад, где кто-то, да и старается козырнуть, выделиться из всей массы, это, прозвучавшее из уст её, было здесь неестественным, это было сродни чистому роднику земли посреди мутной воды искусственного водоёма. Сама музыка высокой природы!
Она исчезла за границей света ночного фонаря и тьмы чёрной осенней ночи, так и растворилась в пространстве. Я остался стоять один и только один, неподалёку от огромной палатки. Холод усиливался. Упавшие в обморок ребята едва приходили в себя. Пришлось помочь некоторым, дабы не замёрзли на холодном грунте осенней земли.
В палатку вошёл тихо, спокойно. Никто не спал, но воцарилась полная тишина. Все знали. Позже я узнал, что некоторые, самые любопытные, вознамерились всё же подглядеть то ли драку, то ли казнь, но подпали под власть её таинственного оружия, что распространилась мгновенной молнией невиданной силы на всём пространстве,
на всём своём пути. Она продолжала оставаться и здесь, в этой огромной палатке.
Никто не видел её, не имел такой возможности в силу фактора воздействия её оружия. Все были под властью страха или рядом с ней. Теперь-то уж я знал беспрекословно точно, что это было не видение, не галлюцинация. Призрак не мог быть источником такого тепла и нежности, что почувствовал я от прикосновения её пальцев. Это становилось важно для меня, подкрепляя тот переломный момент, что случился тогда на той поляне посреди тайги. Она не была призраком, потому что на ладони моей осталось небольшое пятно, как признак встречи, как печать её прикосновения. Оно так и осталось непонятным для меня, окутанным за пеленой, за завесой тайны. Багровое пятно.
Слух прошёлся по гарнизону, как снежный ком, обрастая всё новыми и новыми деталями той ужасной ночи, каковой она стала для многих. Все сочли тот, действительно граничащий с безумием, психологический настрой, ввод себя в такой психический транс, в котором мне осознанно стало наплевать на моё физическое тело и всё составляющее к нему, вот это покачивание из стороны в сторону, каким-то магическим ритуалом Востока. При всей многонациональности, пестроте языков, собранных здесь, в гарнизоне, воедино с самых разных краёв необъятного Советского Союза, я был один и с очень далёкого края Востока, что за озером Байкал, возле границ Монголии и Китая. Когда же, конечно, с изрядной долей лжи я подтвердил их догадки относительно того, что владею какой-то магией, это только и усилило такое их мнение, что в данный момент службы было мне очень на руку.
Это не было видением. Доказательств тому было предостаточно. Двоих дедов пришлось госпитализировать с
