задел его. И вот такой конец. Хотя и на земле, и на вису провод продолжал бы таить смертельную опасность, пока не был обесточен. В данный момент, когда я присоединился к этой кучке, провод был обесточен. Только что. Скорее всего, кто-то позвонил куда следует. Теперь же ждали и скорую, и машину то ли с энергопредприятия, то ли с подстанции.
Мысль одна неожиданно сквозанула и заставила меня вздрогнуть, встрепенуться, задрожать в сильнейшем волнении. "А ведь вместо него мог быть я. Это на моём пути". - засверлила эта мысль, воткнулась, да так и осталась. Я невольно отошёл от кучки, которая преобразовывалась на глазах в небольшую толпу, и медленно побрёл на тренировку, под тяжёлым гнётом такого неожиданного открытия. Но как? Откуда и почему случилась такая небывалая метаморфоза с моим крепким, тренированным сердцем? А ведь день-то ясный, и погода прекрасная. Сегодня я достиг определённой цели. Можно сказать, одержал маленькую, но победу на уроке физики. Впервые оценка "отлично" по физике украсила и классный журнал, и мой дневник. Дома, как всегда, благополучно. Всё и везде нормально. И вдруг такое с сердцем, и на ровном месте. Но как? Почему?
Какое чувство взыграло во мне, скорее в сердце моём, чем в мозгу? Это происходило сейчас, в этот миг, когда я как-то тяжело шёл на тренировку. Я пытался сознанием поймать это непонятное чувство. Тщетно.
Взгляд! Кто-то сзади смотрит на меня. Но кто? Я обернулся резко. Там, сзади, никого не было.
3
После того ответа на уроке физики дела по этому предмету, которые и так были на хорошем уровне, пошли всё же явно в гору. Догма в стереотипах учителя была отметена. Пятёрки посыпались как из рога изобилия, что придавали мне дополнительные силы и высокое вдохновение. Теперь мне нравился этот предмет. А когда всё идёт в охотку, то и работа спорится, и учёба в радость. Но понимал я, что меня гнал к этому сон, единственный цветной сон, где я отчётливо видел учебник физики, как ключ к ней. Но, ведь, она не существует! Её нет как человека! Я понимал. Но почему? Почему я живу под давлением каких-то грёз, какого-то видения? Почему не как у всех людей? Любовь в призрак, как наваждение, как рок.
Окончил школу далеко не полным отличником, но лучше всего, не считая физкультуры, дался мне предмет по физике. И когда дело дошло до поступления, то выбор мой был ясен, тем более его одобряли и родители, и друзья, и весь класс, и, конечно же, учитель физики.
Поступать поехал я на запад, в столицу огромной страны. Физический факультет добротного института. Абитуриентами сплошь оказались ребята из городских школ. Мне же, выпускнику из посёлка, такого большого села, отводилась единственная роль представителя деревенской периферии. У многих за плечами была школа с физико-математическим уклоном. У многих за плечами был специальный физико-математический кружок. Не имея в своём багаже ничего такого особенного, кроме урока физики по расписанию и моего неуемного желания, я, тем не менее, включился в борьбу за какое-нибудь место в этом престижном вузе. Дошёл до конца, до собеседования, тогда как многие повыпрыгивали со ступенек уходящего поезда. На собеседовании за длинным столом сидели маститые преподаватели, доценты, среди которых выделялась очень молодая женщина, которая, почему-то с первого вступительного экзамена перешла в какой-то разряд болельщиков, при том единственной болельщицы за меня.
- У Вас всё хорошо, но Вы немножко не добрали положенных баллов. Но не расстраивайтесь, мы ждём Вас через год. - говорила с сожалением, с искренним сожалением эта молодая преподавательница, внешне, может быть и внутренне, так выгодно отличавшаяся от всех остальных возрастных, кое-где совсем уж тучных, преподавателей, доцентов, среди которых были, возможно, кое-какие кандидаты наук, именно своей искренностью, молодостью и очень приятной, притягательной внешностью.
- Я не смогу на следующий год, – я так же был искренен.
- Почему? – вскинула она удивлённо брови, и в глазах её было тогда вот это выражение какого-то недоумения, смешанного с удивлением.
- Осенью ухожу в армию, – говорил я, как и есть.
Она кивнула, она понимала, но было при этом сожаление, которое не укрылось от меня.
Передо мной открылась одна дорога, одна перспектива - армия.
До отъезда в армию оставалось несколько дней, когда я встретил одного друга детства. Он учился в институте, дома, в столице республики.
- Я слышал. По конкурсу не прошёл, – такова была его реакция при встрече.
- В армию пойду, – говорил я про действительный факт, от которого никуда не деться.
- Да, тебе предстоит армия, – невольно соглашался он со мной.
- Ну, а ты...? Как учёба?
- Всяко, разно. Вот хвосты подчищаю.
Про хвосты я уже понимал. Как, никак, а ведь, всё-таки, я поступал в престижный вуз.
- И много их?
- Один остался. На днях буду делать.
- Ну, давай делай.
Вот так мы и шли по улице. По правую сторону уже образовался ясно облик местного дома культуры. Был будний день, и танцы в клубе не намечались. Это потом, в восьмидесятых годах, местные вокально-инструментальные ансамбли, которыми изобиловали в семидесятых каждые поселения, заменят мощные магнитофоны, и танцы будут называться дискотекой.
- Я дальше не могу идти, – вдруг неожиданно заявил он, удивив меня столь странным решением.
- Почему? Я думал, до меня дойдём. С Запада привёз пластинки. Послушали бы.
- Нет, не могу. Мне сон приснился.
- И что из этого? – спросил я с некоторым недоумением.
- Во сне дедушка сказал: "Не переходи эту черту", – и он указал на перекрёсток, образующийся рядом с домом культуры.
Иронии по поводу того, что он учится в институте, тем самым получает высшее образование, и при этом верит во всякие сны, у меня не было. Сам я был поклонником, последователем одного сна. Дедушка же его слыл в молодости мошенником, шулером и тому подобное. Дурная слава всегда шла перед ним. Он умер месяц назад, как-то утонул нелепо. И это в его возрасте, когда надо сидеть дома. И чего его потащило туда, в реку, да в такую осеннюю пору, когда вода студёная-студёная? "Так он должен был умереть. Это его судьба, это его рок." - поговаривали некоторые языки, которых никак к злым не отнесёшь.
- Недобрый сон тебе приснился. Надо бы в дацан съездить, – посоветовал я, как посоветовал бы любой другой на моём месте.
- Вот закончу с последним хвостом и съезжу.
- А может, всё-таки переступишь черту. Да ну его к чёрту, этот сон, – ни с того, ни с сего вдруг предложил я ему перейти перекрёсток.
- Да как-то не могу.
- Ну, смотри сам.
Я не стал настаивать, ибо у меня самого был когда-то определённый сон, знаку которого я последовал безотлагательно и упорно, но про который никому никогда не рассказывал. И я пошёл дальше, один через этот перекрёсток. Перейдя его, почувствовал неожиданно и остро чей-то взгляд за спиной. Как когда-то. Я обернулся. Он, друг детства, всё так же стоял на той стороне перекрёстка и смотрел в мою сторону. И взгляд его был грустным, и при этом чуть отрешённым от настоящего бытия, словно пустился он вниз по течению, по воле судьбы, по воле рока. Я видел его в последний раз. Позже, когда я был в армии, мне писали, что он попал в аварию. Живым оттуда не вышел. Не одному мне он рассказывал про свой сон. Поговаривали, что дед в том его сне вот этой чертой в виде перекрёстка обозначил и закрыл ход его жизни. В дацан он так и не съездил. Всё старался подчистить последний хвост. А надо было сразу. И он был бы жив. Так говорили все, говорили с высокой долей убеждённости.
Спустя много лет я не раз задумывался об этом. Было ли в этом проявление какой-то неведомой субстанции ирреального бытия? Не знаю. Но сколько тайн и загадок в окружающем пространственно-временном континууме? Но кроется ли истина в этом? И упирается взгляд разума в уходящую даль, за горизонт. Так и она.
Взгляд тот, что почувствовал я тогда неожиданно и остро за своей спиной, был не его, моего друга детства. Изнутри подсказывало, и чувствовал это сердцем, что взгляд этот совсем другой. Но чей? Кто смотрел мне в спину? Как будто провожал меня куда-то. А куда? Дальнейший путь жизни был мне известен, даже определён официально. На руках у меня была повестка. Военкомат уже решил мою судьбу на этой стадии возраста, на этом этапе жизни и, наверное, с самого рождения моего.
Передо мной впереди простиралась дорога в армию, в саму неизвестность. И чей-то взгляд провожал меня туда, в неизвестность будущего.
4
Я окунулся в совершенно другой мир бытия, в совершенно другую действительность, которая существовала параллельно с нормальной, обыденной гражданской жизнью. Я окунулся в мир, обязанность которого состоит в том, чтобы защищать мир, в котором я родился, вырос и буду в дальнейшем до самой пенсии и дальше, если соблаговолит этому сама судьба. "Не ты первый, не ты последний. До тебя служили, ты будешь служить, и после тебя будут служить…" - говорили мне на проводинах старшие ребята, уже отслужившие своё. Да, теперь я был в мире, который ждал меня, равно как и многих других, а точнее всю мужскую часть огромной страны, с самого рождения. И я в данное течение времени, в данный период, в данный этап биографии принялся вовсю отрабатывать своё, служить, как положено всему тому, что окружало и будет окружать меня, моих близких родных, друзей, родственников, знакомых и незнакомых. До дембеля служить было мне, как медным котелкам.
В учебке всё закружилось, завертелось, завихрилось: подъём, отбой за сорок пять секунд, утренняя физзарядка с обязательным кроссом, дневальный по роте, дежурство по столовой, караул, марш-броски, занятия в учебных корпусах, стрельбы из автомата Калашникова. Так незаметно ли, заметно ли, но пролетела учебка, первые полгода службы из положенных двух лет. Начиналось распределение по воинским частям, что расположились по разным краям, регионам огромной страны.
Служба моя после учебки продолжилась в другом, западном конце страны, в Карелии, у самой границы с Финляндией. Я оказался здесь единственным солдатом из Бурятии. Политика моя была с первых дней предельно ясна для меня самого - держаться со своим призывом.
Красная Армия была переименована в Советскую Армию в 1946, через год после Великой Победы. С самого своего рождения, (официальная дата – 23 февраля 1918 года) эта армия была уникальной по содержанию своему, в плане самой дисциплины, в плане идеологического воспитания. Призванная быть армией государства рабочих и крестьян, она так и называлась рабоче-крестьянской Красной армией. Ни в одной другой армии мира не было комиссаров, имевших весьма и весьма реальные, весомые роль, власть и влияние. Первостепенной задачей этих комиссаров было в поддержании в армии высокой идеологической составляющей, что была в основе, в политике, в идеологии государства рабочих и крестьян, в самой же истине оказавшемся государством тоталитарной диктатуры одной партии, в одно и очень продолжительное время даже одного человека. Это была, пожалуй, самая
