бесстрашия.
Но еще миг, и замер, застыл.
Чередуясь, сражаясь с надрывным дыханием, ополоумевши рычит:
- Я же, с*ка, сейчас тебя вы**у как последнюю шлюху,… и никто уже не поможет!
- Ну, так, вперед, или опять просто слова?
Еще сильнее побледнеет; поежился. Но, затем миг, и молча, нахрапом хватает за руки, силой разворачивает к себе спиной, ставя на колени. Жесткое, бешенное, лихорадочное движение – живо кинулся к своим брюкам и стал расстегивать их, еще миг – и разорвал на мне белье.
Секунды грубых, аляпистых движений - и кричу, отчаянно громко рычу, чтобы пронзить, докричаться до его одурманенного сознания.
- Чтоб ты, УДАВИЛСЯ, ТВАРЬ!
Обомлел.
- … своей похотью и властью. С**ин сын. Что? Чего замер? Насилуй, ублюдок, НАСИЛУЙ! Как это ты делаешь каждый день со мной, каждый раз, когда меня тащат на допрос к твоему гребанному другу-следаку в кабинет. НАСИЛУЙ, или как всегда не доведешь дело до конца?! Сбежишь, подлое животное?! Над слабыми любишь потешаться, упиваться своим превосходством?! Ну, так БЕРИ, ломай, кроши и РВИ … да выбрасывай! Унижай, как ты это любишь! Раздави меня полностью… и сотри с лица земли. Это же так достойно и по-геройски…
Ну же, ДАВАЙ! – хватаю его сплывшие с меня руки обратно и укладываю на задницу, - до боли, до криков, до крови и слез – и пока жизни во мне не останется.
Жуткие мгновения молчания, оцепления, внутренних рассуждений, и дернулся от меня, словно от кипятка.
Невольно пнул в сторону, отчего подалась немного вперед и плюхнулась лицом в обивку. Быстро сорвался на ноги, машинальные движения, одеваясь – и тотчас скрылся из виду долой…
Мразь. Сука,
а не Клёмин…
…
Отчаянно застонать, рухнуть на диван, перевернуться на спину. Выдохнуть.
Внутри все еще сжимал меня страх, а конечности дрожали от напряжения. Бешено колотилось сердце.
Но я всё еще жива,… жива и уже свободна.
Глава 14. Жирная точка
***
Прошла неделя. Клёмин не объявлялся, и на ковер к следователю пока больше никто не вызывал.
Взять пару лишних ночных дежурств, чтобы не оставаться дома наедине со своими мыслями. Полностью загрузить себя работой, вместо сна – натяжное кофе.
Срываюсь, рычу, психую.
Не знаю, что со мной происходит. Видимо, просто не выдерживаю это ожидание. Неизвестность. Сработал ли мой отчаянный план? Или же... всё станет еще гораздо страшнее и жесточе?
А что, если, он, и вправду, захочет повесить на меня это убийство? Раскроет мой истинный мотив (а не глупые догадки и бредни, что сочинил Колмыкин), а там и вовсе… всучит пистолет с моими отпечатками пальцев (ведь, я не знаю, с которого стреляли, да и не нашли еще орудие убийства, только застрявшие пули в плоти подонка).
Вдох-выдох.
Порой, я начинаю понимать курильщиков. Этой вонью и дерьмом заглушить собственную никчемность, что засела внутри. Присесть и скамейку и украдкой уловить привычный (как для невольно пассивного курильщика) зловредный запах. Вдох-выдох.
И что теперь? Что… дальше?
Осознать свое странное поведение, живо подорваться с места, пристыжено опустить голову и пошагать в сторону входа в больницу.
Шаги по лестнице.
- Ангелина! Ангелина Николаевна! – послышался голос отца. Торможу, даже немного пришлось обратно спуститься по ступенькам, дабы отчетливо, полностью увидеть зовущего, застывшего в фойе Котова.
- Да, Александр Федорович?
Быстрые шаги навстречу, и, замерев на коротком расстоянии, ухватившись за перила, уставился мне в глаза.
- Ты же сегодня идешь домой? Или что?
Скривилась.
Надо бы. Да и, наверняка, этот вопрос – формальная вежливость, желание не позволить привселюдно сходить с ума.
- Да, конечно, - живо киваю головой. – Закончу кое-что в записях о сегодняшних анализах по Будковой, и приеду.
- Ну, смотри мне, может, подождать, и поедем вместе?
- Там же мама что-то придумала на вечер.
- Звонила уже, да? – пристыжено улыбнулся, словно вор, которого выкрыли.
- Ага, - смеюсь. – Все хорошо, езжай. Доберусь на автобусе, тем более что сегодня и так рано уходим. Всё в норме.
- Давай, только не задерживайся.
Улыбаюсь.
- Постараюсь…
***
Хмурый осенний день.
В такие дни особо ничего не хочется. Апатия, жесткая депрессия и одно единственное адское желание: спать и никогда не просыпаться.
И стукнуло в голову им (родителям) некоторых близких родственников собрать в гости. Я понимаю, что День рождения у отца, и все дела, однако… то они почти никогда не праздновали, а тут… решились. И это даже еще не юбилей.
А, черт с ним! Переживем, как и всё переживали.
Недовольно покрутить носом, смириться, состроить добродушный вид старым знакомым - все, как всегда, ничего нового или особенного.
Выбраться из больницы на улицу. Колкий, с опаской взгляд на небо – хмурится, клубится, вот-вот разразится болезненным плачем, ноябрьским холодным дождем.
А зонт, как всегда, забыла (причем в ординаторской). И уже же взяла с собой из дому, как редко это бывает, однако,… что не есть, но к месту и времени - его вновь не нарыть.
Плевать. Возвращаться не стану.
Шумный вздох, надувая щеки и лопаясь в обреченности, как воздушный шар.
Разворот – и (вслепую) едва не налетела на кого-то взбешенного: весь ходором ходит; бежит куда-то, не глядя себе под ноги.
- Осторожнее, пожалуйста, - шепчу.
Взгляды встретились.
И сам, словно не мог поверить своей… удаче.
- Клёмин? - побелела я от прозрения.
- Пошли со мной, - резко хватает за руку и тащит за собой. Особо не сопротивляюсь, живо перебираю ногами, силясь поспевать за напором.
- А тебя здороваться… так и не научили, смотрю, - пытаюсь язвить.
Замерли рядом с машиной, отпустил хватку. Пиликнула сигнализация и резко дернул на себя дверь.
- Залазь, - повелительно кивнул в сторону салона.
- А если я не хочу?
- Я у тебя не спрашиваю, - раздраженно скривился и осмотрелся по сторонам.
Поддалась я его странному движению – и тоже пустила взор около.
- Что-то произошло? – удивилась я, впервые за долгое время искренне, без юления и игры.
Короткий, беглый взгляд мне в глаза.
- Пока нет, - и, вновь ухватив меня за локоть, силой стал запихивать в автомобиль.
Поддаюсь.
Быстро обошел спереди машину и прыгнул за руль.
***
- Куда едем? – не выдержала я ни молчания, ни непонимания того, что творится: давно уже за городом, и даже за Прибрегой…
Прожевал эмоции, тяжелые сомнения за и против, и наконец-то снисходит на милость великодушную, дает ответ:
- Туда,… где всё началось.
«Бальга» - звоном тяжелого, литого колокола обдало меня жуткое осознание творящегося и предстоящего.
Обреченно осесть в кресле и уставиться за окно, ловя в тумане яркие желто-красные пятна в противовес почерневшим голым деревьям и вечнозеленым… соснам и елям, что красивым обрамлением, живой изгородью стали вдоль, потемневшего от влаги, асфальта...
***
Наконец-то приехали. Знакомое место. Но лишь отрывками... Время, смена поры года - каждый взял своё, переделывая, перекрашивая под себя всё и всех. Тешит, успокаивает своей непоколебимостью только маленький колодец (что через тропинку), да старый, заброшенный дом (с голубой дверью). Они, как и прежде, безлики, печальны и одиноки...
Амбар же почти слился своей серостью с туманом и голыми стволами деревьев, а сарай больше стал напоминать какой-то брошенный гараж или складское помещение.
Рванул на себя дверь и силком выволочил меня на улицу. Удерживая за запястье, потащил в дом – поддаюсь.
Найти какую-то странную балку в углу, уверенно вторящую стене своей вертикалью,… - и неожиданно защелкнуть на ней наручник. Дернулась я, предрекая недоброе, да только - уже поздно: за грубостью и потасовкой при ходьбе не заметила, что давно уже птичка поймана – мой браслет давно на мне. Обомлела от происходящего.
Резвые шаги от меня в сторону, покружился вдруг, а затем, видимо, так и не найдя, на что можно толково бы умоститься, застыл, уперев руки в боки.
Слежу за ним пристальным взглядом. Выжидаю.
Еще минута тугих рассуждений – и обернулся. Взор в лицо, но не касаясь глаз.
- Нам надо поговорить.
- Да неужели? – саркастически сплевываю.
- Да.
Шаг ближе. Взгляды сцепились.
Тяжелый, мерный, немой бой – и отступает. Отворачивается.
- А у больницы поговорить нельзя было?
- Нам бы мешали, - тихо, странным голосом отвечает.
Чую неладное. Жуткие, пугающие перемены в его отношении ко мне.
Внезапно разворот – и присел на корточки. Руки упер в колени, взгляд потупил в пол.
Немного мнусь в сомнениях, но, проигрывая положению, поддаюсь. Осторожно опускаюсь вниз и сажусь прямиком на какие-то пыльные, местами, даже, вроде, притрушенные побелкой, доски.
Взгляд на своего ката, судью… и выжидаю. Выжидаю вердикт и то, что меня ждет по окончанию этого безумия.
Короткий взгляд на меня, движение. Решается на слова:
- Я уже ничего от тебя не жду. Ты все время меня доводишь до грани: всучиваешь надежду, и, едва я открываю тебе сердце, - как тут же бьешь в него ножом и пинаешь от себя прочь, - обомлела я от прозрения, какого он обо мне мнения (и это я-то?!!). - Ты - не ангел, ты - демон. Самый что ни есть чертов демон. Знаешь, - вдруг взгляд куда-то в сторону. - Что бы, когда бы не происходило с тобой… Даже, если, наверно дуло в рот тебе засунуть - ты не заплачешь. Никогда.... это жутко. Никогда не видел слез на твоих глазах.
Взгляды наши сцепились
(невольно дрожу, чувствуя, как пробирается сквозь темень моей души до самого сокровенного).
- Понимаешь? Даже иконы плачут, но не ты…
Молчу. Пристыжено опускаю взгляд.
- Иногда я даже боюсь тебя, - продолжает. - И нет, не того, что снова ужалишь или плюнешь в морду, в душу. Нет. Иногда, мне кажется, будто ты - бездна. Черная дыра. Даже если проглотишь меня - не заметишь. Ничего не заметишь. Выстрелишь в грудь - и не дрогнешь. И ты даже не больная, нет. И не искалеченная судьбой, как ты думаешь, - глаза в глаза. - Ты - мертвая... МЕРТВАЯ.
(шум дождя, барабанной дробью по крыше)
Проигрываю зрительный бой. И снова опускаю очи.
- Даже когда больной ублюдок душил тебя в больнице. Пытался т***нуть и задушить - на твоем лице... кроме обычного замешательства... не было ничего: равнодушие в своей сути.
Вика... - невольно вздрогнула я, услышав свое (настоящее) имя... Поежилась. - Посмотри мне в глаза. - Подчиняюсь. - Ты - Мертвая?
Косой дождь усиливается и нагло врывается сквозь оконные проемы (без стекол и рам).
Капли жестокой иронией стекают по моему лицу, рисуя на камне фронтолизы слез.
Вдох. Глаза в глаза.
- Но не когда ты рядом.
Тяжело сглотнул слюну.
- Тогда что ты со мной творишь?
Невольно закачала головой. Отворачиваюсь.
Это я-то?
Хотя…
Правду? Он... хочет правду?
Решаюсь на самое невероятное, на что, казалось бы, способна в этой жизни.
Глаза в глаза, и истина на ладони:
- Ты мне очень… дорог. Как никто и никогда... И даже не смотря на то, что ты для меня всегда был, в первую очередь, - бандитом, врагом... я проиграла бой. Давно проиграла. Мертвая, говоришь? Мертвая... ? Наверно, - тяжелый вздох, продолжаю, - ты правильно подметил. А я все не могла разгадать свою апатию и жестокость.
А оно…
Мертвая... - короткий взгляд на него, а затем округ. - Но ты каким-то чудом оживил меня. Не знаю, видимо... не я тебя тогда спасла здесь, пару лет назад, а... ты меня, явившись в мою жизнь.
И всё было бы хорошо. Просто... идеально.
Но...
Ты принял другое решение.
Да, я хотела уехать. Но куда я от
