кровью приграничных землях России вновь обрести утерянную силу. Подхваченные вешним ветром надежд, уезжали на Дон и Кадамовы Вечером у отъезжающих состоялся последний разговор.
С Сергеем и Павлом Юрьевичем вопрос решился быстро. – Защищать Россию, или вернее спасать её-долг каждого русского офицера, заявил Сергей Кадамов. – И янемогу оставаться в стороне, когда на полях сражений будет решаться судьба моей родины.-
- Да, конечно, Сергей прав, - решительно поддержал брата Кадамов старший.- Честь и долг русского офицера и дворянина требуют от нас присутствия там, где сейчас решается судьба великой России.-
-Но как, же Юрасик, господа!- С тревогой в голосе воскликнула Юлия Петровна.
-Он же совсем еще ребенок. А там кровь и смерть. И Оленька, господа. Как же она одна?-
-Успокойся Юлия. Успокойся и поверь: нет ничего плохого в том, что молодой человек понюхает пороху. Ему, как будущему офицеру русской армии это на пользу пойдет.-
-Но Павел, это, же война! - не сдавалась Юлия Петровна. – Это война Павел. А на войне…..
-С кем война, Юлия?- с нарастающим возмущением в голосе перебил жену Павел Юрьевич, не дав ей договорить. – С кем!? С взбунтовавшимся мужичьем!? Вот увидишь. Через месяц мы разгоним эту толпу. Плетями разгоним. Ведь разбил же великий Суворов Емельку Пугачева. На голову разбил. И мы управимся. Вот увидишь. Быстро управимся, на нашей стороне весь цивилизованный мир. Нам обязательно помогут.-
- Павел, оставь Юрасика и пожалей Оленьку, с мольбой в голосе пыталась настоять на своем Юлия Петровна-Это же война. Это кровь это смерть. Это страшно.-
-Стыдись Юлия, Юлия!- теряя терпение, пристыдил жену Павел Юрьевич.- Ты же жена офицера. Другое дело Оленька. Она молодая женщина и в войсках ей не место-
-Я еду с вами,- тоном, не терпящим возражений, пресекла Оленька попытку уговорить её остаться дома. - Я сестра милосердия. Я умею делать перевязки. Я могу ухаживать за раненными. Я могу…-
-Какие перевязки!? Какие раненные!? – Ужаснулась Юлия Петровна. – Если Павел Юрьевич и берет вас собой то только при штабе.! Но ты, Оленька. Ты должна остаться дома.-
-Я буду там, где будет мой муж,- безапелляционно заявила Оленька. Долг жены следовать за своим мужем-
-Только не в бой,- попытался вразумить дочь молчавший все это время Николай Алексеевич Терской. – Мы все, конечно, понимаем твой благородный порыв. Но поверь. Мне поверь. Война не для тебя! Было бы лучше всем нам, если бы ты осталась дома.- Но, ни какие уговоры родных не смогли заставить Оленьку отказаться от принятого решения сопровождать Юрасика на войну. - Ты, папа, много раз рассказывал мне о женах сражавшихся рядом со своими мужьями на Куликовом поле. И во время войны с французами
Помнишь, папа? Ты восхищался их подвигами. Ты приводил их в пример Что же.
сейчас с тобой случилось? - Это было другое время.-
-Другое время!? – не унималась Оленька. - А Трубецкая? А Волконская? Их подвигом восхищались все лучшие люди России. И ты! Ты тоже восхищался.-
Терской смотрел на свою дочь и не узнавал в этой молодо женщине, упрямо отстаивающей своё право на подвиг, свою маленькую Олюшку - гулюшку. – Когда же она успела стать такой?- С тихой грустью думал он, не вольно гордясь ею. А перед глазами быстро, быстро, словно кадры в кинематографе, промелькнули картины её детства. Вот она делает первые в своей жизни шаги. Вот она идет в первый класс гимназии, и они с Натальей Владимировной провожают её и умиляются, глядя, как их маленькая Оленька самостоятельно поднимается на высокое, гимназическое крыльцо. Оленька выросла. Закончи гимназию. Вышла замуж.
И в квартире Терских поселилась грустная тишина. В шкафу, на полках грустили книги, которые читала Оленька. На письменном столе, за которым она готовила уроки, все так же сидела её любимая кукла с погрустневшими, голубыми глазами и с длинной, пшеничного цвета, косой.
Попрощались они дома, на вокзал всем ехать было бы большой не осторожностью. Шумные проводы и слезы могли привлечь внимание чекистов., вылавливающих по вокзалам уезжающих на Дон офицеров. Ехать решили налегке, тяжелые чемоданы так же могли разжечь не здоровое любопытство и не только у чекистов. Павел Юрьевич и Сергей в скромных, серого цвета, штатских костюмах делавших их похожими на мещан с весьма скромным достатком. Юрасик – В своей студенческой форме, Оленька в коричневом дорожном платье и шляпке с коротенькой, прикрывающей только глаза, вуалькой. Из вещей, только два не больших, кожаных саквояжа и плетеная корзинка с провизией. Билеты на поезд до Ростова Великого Сергей и Юрасик приобрели заранее и теперь, стоя на перроне, снисходительно поглядывали на длиннющий и гудящий, словно потревоженный пчелиный рой, хвост очереди у касс. Со знакомыми, а их оказалось не мало среди отъезжающих на юг России, не здоровались и поспешно отводили глаза при встрече, боясь привлечь внимание прогуливающихся по перрону, с деланно равнодушными лицами и прилипчиво внимательными глазами молодых людей. Их внешность и бросающееся в глаза желание казаться не замеченными не оставляли ни какого сомнения в определении их профессии. Давно минуло время прибытия, а затем и убытия поезда, но его все не было. Лениво переругивались матом солдаты вольготно, словно охотники, на привале расположившись у стены здания вокзала. Рядом стояли в козлах их винтовки. Тут же прогуливался молодой парень в старого образца генеральской шинели с удивительно алыми отворотами и в серой солдатской папахе. Быстрым шагом, придерживая болтающиеся на длинных ремнях деревянные кобуры маузеров, мио прошли группой хмурые отчего – то матросы, словно острым лемехом распахивая разношерстную толпу пассажиров. Сгорбленная, собирающая милостыню нищенка испуганно шарахнулась в сторону из под их, печатающих шаг, ног и, остановившись не вдалеке от Кадамовых Долго крестилась, вознося благодарность Богу за спасение души своей. Только через шесть часов томительного ожидания усталый паровоз подтащил к перрону несколько зеленых вагонов. Еще несколько дней назад при слове « штурм» воображение Оленьки нарисовало бы высокую, крепостную стену с приставленными к ней штурмовыми лестницами и взбирающимися по ним солдатами. Но с этого дня она поняла, что штурм – Это не только высокие крепостные стены, окутанные пороховым дымом. Штурм- это еще и тогда, когда несколько тысяч обезумевших от долго го, вокзального сидения Людей пытаются втиснуться в несколько вагонов явно не достаточных для того чтобы удовлетворить даже малую половину желающих уехать. Кадамовым повезло. Благодаря расторопности и упрямой напористости Сергея они уже через десять минут, изрядно помятые, неся на своих телах следы острых чемоданных углов чьих-то локтей и кулаков, ворвались в вагон, не смотря на то, что Сергей и Юрасик по мере возможности старались оберегать Оленьку от грубого воздействия обезумевшей толпы, досталось все же и ей. Уже перед самым вагоном, чей то тяжелый сапог так прищемил ей пальцы левой ноги, что Она непроизвольно вскрикнула. Но больше всех досталось Кадамову старшему.. Вынужденная расступиться под напором тяжелого, мускулистого тела Сергея и пропускающая за ним Оленьку и Юрасика толпа со всей яростью обрушивалась на замыкающего этот прорыв Павла Юрьевича. В начале он еще пытался защищаться, прикрываясь саквояжем. Но вскоре поняв тщетность своих усилий он, надвинув на глаза шляпу, ринулся в след за Юрасиком мужественно снося нечаянные и преднамеренные толчки и удары. Первая серьёзная неприятность ждала наших путешественников в вагоне. Спальные места, на которые были куплены билеты, оказались занятыми теми самыми солдатами, невозмутимо отдыхавшими ранее у стены вокзала. На недоуменный вопрос Сергея проводник вагона высокий, тучный человек с иссиня багровым носом и крутым, чесночным запахом, невнятно буркнул что-то и отвернулся, ткнув в сторону занятых мест мосластым, с вздутыми венами, кулаком. – Что, ваше благородие?- спросил с верхней полки язвительный голос. - Ни как за места свои беспокоитесь?- И не дождавшись ответа, добавил со смешком: - Ты, ваше благородие, не расстраивайся сильно. Места ваши цельными будут. А коли за кралю свою переживаешь то мы и потесниться можем.-
-А и чего не потесниться,- поддержал первого второй солдат, свесив в низ кудлатую голову - Мы потеснимся. И место в середке ослободим. Только вот за сохранность не отвечаем. уж больно хороша краля то. - и заржал хамовато, заметив как пунцовым румянцем вспыхнуло лицо Оленьки.- Ну, ты…! Рванулся, было, Сергей к говорившему не выдержав ни чем не прикрытого хамства. – Ишь ты, прыгучая какая благородия попалась,- не хорошо удивился солдат, с презрительной ухмылкой глядя на Сергея. – Али штыком его кольнуть? Слышь к, Ефрем обратился он к третьему солдату, равнодушно грызущему семечки подсолнуха и сплевывавшему шелуху на головы топящихся в проходе пассажиров. - Штыком, говорю, кольнуть его благородию али пущай едет себе?-
- А кольни, коль хочется, равнодушно откликнулся Ефрем, продолжая сыпать вниз подсолнечную шелуху. – Авось и поумнеет его благородие. А то ж вольно ему кровушку солдатскую проливать, а его и тронуть не моги.-
-Слышал, ваше благородие? вновь повернулся к Сергею солдат. Ты смотри. Чай не тут тебе не четырнадцатый год, коли будешь еще ручкой баловать, то в миг на штык насажу…-
-Это вы можете!- с трудом сдерживая клокочущую в груди ярость, прохрипел Сергей - штыком в спину или пулю меж лопаток во время атаки.-
-И верно. Это мы мигом сварганим, - охотно согласился солдат, с усмешкой глядя на Сергея с высоты своей полки. – А коли еще будешь тут шебутиться, то и сей час солью пульку – другую. Вот тока….- Договорить солдат не успел Вагон судорожно дернулся. Лязгнули колеса и паровоз, раздраженно рявкнув на все еще штурмующую вагоны толпу сдвинул состав с места. Медленно поплыли назад стены вокзала, перрон с целыми пирамидами ящиков, перетянутых тугими ремнями, огромных чемоданов, мешков, кто-то, не желая расстаться с мечтой уехать, кинулся в след за составом. Но тщетно, тщетно. Набирая ход, проскочил мимо последний вагон. Упругая, пахнущая горьким дымом, воздушная волна, мягко толкнула в грудь. Вышибла из глаз горячую слезу. Лишила надежды.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------Много дней и ночей усталый паровоз тащил на юг страны битком набитые усталыми и от этого озлобленными людьми, провонявшие махорочным дымом и едким портяночным духом, вагоны. На каждой станции в, и без того переполненные гоны врывались все новые и новые пассажиры и, разъяренно размахивая револьверами, винтовками, вонючими, неизвестно чем набитыми мешками а то и просто кулаками и сопровождая все это грязной, ни в одной более стране не слыханной руганью, ломились вперед сгоняя со своих мест тех, кого, про их мнению, революция лишила права ездить с комфортом
