Аляска. Книга I. Вопреки запретам

фата с жемчужной диадемой. Длинные белые перчатки. Кружевное нижнее белье. Тончайшие чулки с подвязками. Изящные модельные туфли на высоком каблуке. 
Дэвид одевал свою невесту к свадьбе.
Я растерянно погладила атласную ткань платья. Повертела в руках диадему. Взгляд упал на бриллиантовое кольцо на правой руке. При мысли о том, сколько все это стоит, у меня перехватило дыхание. Я захлопнула чемодан. Нужно все вернуть!
Но сначала я поговорю с Дэвидом.
Он ждал меня у памятника. Не глядя ему в лицо, я быстро подошла, взяла его за руку и усадила на скамью.
— David! (Дэвид!) — решительно обратилась я к нему. — Do you want me to sing? (Хочешь, я тебе спою?)
Он удивился. Он не понимал моего странного поведения. Но все-таки кивнул. Я запела «Подмосковные вечера». На чистом русском языке.
Не слышны в саду даже шорохи,
Все здесь замерло до утра.
Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера…
Пока я пела, его лицо вытягивалось и бледнело. Он все понял. Он знал, что такое настоящая русская речь. Бразильянка Моника не могла петь так, как это делала я.
Дэвид смотрел на меня широко раскрытыми от изумления глазами:
— You're Russian?! (Ты русская?!)
— Да!! — выпалила я.
И одним духом выложила всю правду. Рассказала про настоящую Монику, про Мишку Ефремова, про наши авантюры, про Актрису. У меня только не хватило смелости назвать свой возраст. Когда я закончила, он схватился за голову и шепотом вскричал:
— It's a nightmare!! (Это кошмар!!)
То, что он сказал потом, ввергло меня в шок.
— Moni... (Мони…) — Он закашлялся. — Olya! It will be very difficult to marry a girl from the USSR! The FBI, the CIA will stick. I’ll have to give a lot of reports! What shall I do? (Оля! Мне будет очень трудно жениться на девушке из СССР! Прицепятся ФБР, ЦРУ! Придется давать много показаний! Что делать?)
Он совсем не думал о том, что стал жертвой моего обмана! Он ни в чем меня не обвинял! Его интересовало только одно: как обойти трудности при заключении брака с гражданкой СССР!
Я ничего не соображала.
Дэвид вскочил со скамейки и стал мерить широкими шагами площадку возле памятника. Захватив в горсть подбородок, он что-то бормотал себе под нос. Я сидела, безвольно уронив руки на колени, и с тревогой смотрела на него. Мой жених немного смахивал на сумасшедшего. 
Так прошло несколько долгих минут. Наконец он подошел ко мне, глаза его горели:
— To hell with them! I will solve everything! We're going to get married, Olya! (Пошли они к черту! Я решу все вопросы! Мы поженимся, Оля!) — Он посмотрел в сторону моего дома. — Do you live here? Come on, I want to meet your parents! (Ты здесь живешь? Пойдем, я хочу познакомиться с твоими родителями!)
Я никогда не видела его таким возбужденным.
Мне стало плохо. Я думала, что мое признание положит конец нашим отношениям. Что последнее объяснение и расставание с Дэвидом состоятся здесь, в присутствии одного молчаливого свидетеля — «советского графа» Алексея Толстого! Но Дэвид решил по-другому. Теперь о моих играх узнают родители. Вот позорище-то!..
Я заставила себя собраться с духом. Пропади все пропадом, семь бед — один ответ! Я видела, как мама только что прошла в подъезд, вернулась с работы. Отец придет позже, и хорошо. Может, без него дело обойдется. Стыдно, конечно, показывать Дэвиду нашу пропахшую щами коммуналку с туалетом на кухне. Но — какая теперь разница!
 Я провела Дэвида в квартиру, попросила подождать в коридоре и прошла в комнату. Мама еще не успела переодеться, на ней был строгий деловой костюм. Я с непривычной для себя робостью сказала:
— Мам, к нам пришел мой знакомый… Он американец.
Она удивленно подняла бровь:
— Иностранец? Твой одноклассник?
Мама не знала, что в моем классе не учатся американцы. В последние годы она совсем перестала интересоваться жизнью своей дочери. Относилась ко мне, как к соседке. С кем я учусь, чем живу, как провожу свободное время — она не знала. Меня это не обижало. Я с детства привыкла к ее рассеянной отстраненности и справлялась со своими проблемами без ее участия. Но в деле сватовства Дэвида Барбера без мамы было не обойтись.
Я не ответила, а просто открыла дверь и пригласила Дэвида войти. Перед мамой предстал солидный усатый дядя в джинсах и кожаном пиджаке.
— Оля, кто это?! — Мама округлила глаза и вытянулась в струну. Дэвид смущенно улыбнулся и осторожно подступил к ней.
— Dear (Дорогая…) — начал он.
— Валентина Ивановна! — поспешно подсказала я.
— Dear Valentina Ivanovna! (Дорогая Валентина Ивановна!) — торжественно произнес Дэвид. — My name is David Barber. I ask your permission to merry your daughter! (Меня зовут Дэвид Барбер. Я прошу руки вашей дочери!)
Мама и глазом не моргнула. Перед ней был иностранный подданный. А с ними за долгие годы работы переводчицей она привыкла держать себя в узде. Я подумала: хорошо, что она не успела переодеться. Деловой костюм помогал ей чувствовать себя более уверенно в этой дикой ситуации.
Дэвид посмотрел на меня. Он ждал, что я переведу его слова. Но мама заговорила по-английски: пригласила его садиться. Дэвид приятно удивился, сделал комплимент ее произношению. Мама сказала, что здесь нет ничего особенного: она работает в Минвнешторге. 
— In the Ministry of foreign trade?! — обрадовался Дэвид. — So, we are colleagues with you! (В Министерстве внешней торговли?! Так мы с вами коллеги!)
И рассказал, что постоянно сотрудничает с «Ювелиримпортом» и «Ювелирэкспортом» — подразделениями министерства. Мама в свою очередь тоже приятно удивилась. Мы все уселись за стол, и они еще немного поговорили в том же духе. Я же тупо молчала и чувствовала себя нашкодившей девчонкой, ожидающей наказания.
Я была уверена, что в те минуты в маминой голове шла сумасшедшая работа. Она пыталась понять, что происходит. Надо отдать ей должное: справилась с задачей она довольно быстро. И, судя по всему, ей стало просто смешно. Она бросила на меня пренебрежительный взгляд.
— So you are going to marry her? (Так вы жениться собрались?) — спросила она у Дэвида.
Он стал рассказывать о своих чувствах ко мне. О том, что хочет увести меня в США. Я увидела, как мама непроизвольно поджала губы. В то время она была секретарем парторганизации своего отдела в министерстве. А отец — партийным руководителем всего Главного управления пожарной охраны. Эти должности давали немалые льготы, и родители гордились своими достижениями. Они шли к этим вершинам долго и трудно, строили карьеру честным кропотливым трудом. Но если их дочь уедет в Америку, то все пропало. Брак с американцем и отъезд с ним за границу поставят меня в разряд предателей и шпионов. На мать и отца ляжет клеймо родителей изменницы Родине. А это — снятие со всех должностей и конец карьере!
Впрочем, мама понимала: всему этому не бывать. Ни браку, ни отъезду — ничему. Она с сочувственной улыбкой спросила:
— David, for how long do you know my daughter? (Дэвид, а вы давно знаете мою дочь?)
— We have been meeting since autumn! (Мы встречаемся с осени!) — был ответ.
— Quite a time! (Солидный срок!) — язвительно отреагировала мама. — Do you know how old she is? (А вы знаете, сколько ей лет?)
— Moni... she said she was eighteen! (Мони… Оля говорила, что ей восемнадцать лет!)
Мама взглянула на меня с огромным удивлением. Мне показалось, что в ее глазах мелькнуло чисто женское одобрение.
— Доченька моя, — заговорила она по-русски и засмеялась, — ты в своем репертуаре! С тобой живешь, как на пороховой бочке! То с хулиганами свяжешься. То с Моникой неизвестно где пропадаешь. Теперь вот обманом замуж собралась!
Это было неприлично: разговаривать со мной на родном языке в присутствии иностранца, не знающего русского. Но мама сейчас меньше всего думала об этом. Она перевела дух и объявила:
— David! Olya was fifteen years old a month ago! In autumn you fell in love with a fourteen year old girl! (Дэвид! Оле месяц назад исполнилось пятнадцать! Осенью вы влюбились в четырнадцатилетнюю девочку!)
Ее слова произвели на Дэвида эффект разорвавшейся бомбы. Он второй раз за вечер схватился за голову и шепотом прокричал:
— It's a nightmare!! (Это кошмар!!)
И тут в коридоре послышался скрежет открываемого замка. В квартиру кто-то вошел. «Папа, наверное! — подумала я. — Как некстати!» На пороге появился отец. Как и всегда, он вернулся с работы в форменной одежде. Дэвид поднял голову и оторопело уставился на стоящего в дверях полковника МВД. В его глазах мелькнул испуг.
Я понимала Дэвида. Он видел перед собой советского офицера — работника внутренних органов, облеченного властью. И при этом только что утверждал, что у него любовь к советской девочке. Он совсем не знал Олю Платонову. Она все время обманывала его. А вдруг эта малолетняя артистка приготовила для него еще один сюрприз? Может быть, ему сейчас предъявят обвинение в совращении несовершеннолетней? И этот офицер пришел его арестовать?!
— This is my father! (Это мой отец!) — шепнула я Дэвиду.
— Вот, полюбуйся, Николай! — не замедлила с объяснениями отцу мама. — Наша дочь в Америку собралась! Это ее жених, Дэвид Барбер, американец. Пришел просить руки нашей дочери! Она согласна. Я тоже. А ты?
Ее глаза весело блестели. 
Отец стал мрачнее тучи. Дэвид встал и протянул ему руку. Мой бедный папа исподлобья взглянул на него и ответил вежливым рукопожатием. Но на большее его не хватило. Он буркнул:
— Извините…
И вышел за дверь.
Дэвид потоптался на месте, растерянно поглядел на меня, на маму. От его оживления не осталось и следа. Вид у него был настолько жалкий, что я чуть не заплакала.
— I have to go, Valentina Ivanovna, thank you (Мне пора, Валентина Ивановна, спасибо.), — пробормотал он. — Olya, see me off. (Оля, проводи меня.)
— Wait! (Подождите!) — воскликнула мама. — We're not finished! Her age is not an obstacle! You can wait for one year and check your feelings. Olya will turn sixteen, and then you can marry her. However, this procedure would require the permission of parents and of the Executive Committee of City Council… (Мы не договорили! Eё возраст свадьбе не помеха! Вы можете подождать один год, заодно и проверите чувства. Оле исполнится шестнадцать, и тогда ваш брак состоится! Правда, для этого понадобится разрешение родителей и райисполкома…)
Она бодро говорила что-то еще, но я уже не слушала. Мама продолжала забавляться, играя беспроигрышную партию. Она видела, как раздавлен Дэвид моим обманом. Знала, что он мне его не простит.
«И свой испуг при виде моего отца — тоже», — с тяжелым чувством подумала я. 
И все-таки Дэвид снова удивил меня. Теперь уже в последний раз в моей жизни.
Мы вышли из дома и снова сели на лавочке возле памятника Алексею Толстому. Дэвид подавленно молчал. Я — тоже. Ждала, что он скажет. Наконец, он вздохнул и, глядя на памятник, задумчиво сказал:
— Biographers argue about the origin of Tolstoy. His mother was married to a count, and loved an ordinary official. Well, her son might not be a hereditary count. Does it matter if he's a great writer?.. (Биографы спорят о происхождении Толстого. Его мать была замужем за графом, а любила простого чиновника. Ну, допустим, что ее сын — не потомственный граф. Разве это имеет значение, если он — великий писатель?..)
Да, он знал многое о жизни русских писателей. Но к чему сейчас это? Я его не понимала. 
Дэвид спокойно и серьезно смотрел на меня:
— Olya, I love not your origin, nationality or age. I loved the girl, as she is. Her beauty, character, voice, smile, grace... It's you. Anything else doesn’t matter. We'll wait. When you are sixteen you will become my wife. (Оля, я полюбил не твое происхождение, национальность или возраст. Я полюбил прекрасную девушку. Ее красоту, характер, голос, улыбку, грацию... Это ты. Все остальное не имеет значения. Мы подождем. Тебе исполнится шестнадцать лет, и ты станешь моей женой.)
Он распахнул полы пиджака, расстегнул на груди рубашку и снял с шеи золотого жука. 
— May he be