понятие вообще было для него доступно), и вот последняя остановка:
Тишина… Покой... Бесконечная пустыня. Знойный вечерний ветер шелестит, успокаивая, помогая спуститься на землю. Можно расслабиться, передохнуть. Рядом люди. Их немного - несколько десятков. Они стоят на коленях, а какой-то человек произносит речь. Язык незнакомый, но слова завораживают, проникают в душу. А глаза этих людей! Они в восторге светятся в темноте. Здесь происходит таинство, здесь молятся. В этом красивом месте, где неподалеку плещется море… или океан, можно немного отдохнуть. Как красиво, когда люди верят, как здорово, когда их объединяет великое, вечное, святое. Глаз оторвать невозможно. Их души задумчиво бродят рядом, они похожи друг на друга, смотрят в землю, иногда поднимают головы, пытаются взглянуть на звезды, на небо, но снова опускают взгляд, наполненный великой верой, которая объединяет их. А человек с книгой в руках все читает, потом отрывается и уже горячо продолжает от себя. Он знает, что нужно сказать, и ему абсолютно верят…
Шаги. Илья вздрогнул. Они приближаются. Знакомые шаги. Она здесь, даже сюда она нашла дорогу. Она везде. Но что ей нужно в этом священном месте? А существа, которые недавно покорно взирали на человека с книгой в руках, теперь бросают прощальный взгляд на самих себя, на небо и вереницей направляются к ней. И скоро по пустыне шагает маленький караван – впереди она, большая, рослая, широкоплечая, тяжело топает своими ножищами, а следом узеньким ручейком тянутся они. Почему? Куда? Зачем они покинули свои тела? Зачем она делает это?
- Смертники, - жестко произносит Ворчун, - последний инструктаж, потом им дадут траву или сделают укол, а завтра отправят на объекты. Те им не понадобятся. Себе они больше не принадлежат. Пока все…
Они долго молчали, каждый думая о своем. Ворчун не хотел больше ерничать, язвить, он понимал состояние Ильи, а тот ни о чем не спрашивал.
Наконец Ворчун буркнул: - Держи, - и бросил Илье конец длинного шарфа, затем пошел. И каждый шаг переносил их все дальше и дальше. Мелькали города, небольшие селения, вот показались горы вдалеке, спускаясь к бескрайней равнине моря. И где бы ни ступала его нога, везде были эти пестрые шары. Они весело катились по маленькой планете, как игрушки, гомонили на миллионы голосов, а в них находились люди. Нет, всего лишь их незначительные части, невидимые в этом мире никому – людские души. Они больше не принадлежали своим телам, они доверили себя кому-то другому. Зачем? Кому?
Из горла Ворчуна начали вырываться обрывки фраз, бессвязные слова, междометия, Илья прислушался, постепенно начал разбирать их смысл:
- КаДэ.... Коллективная душа… Кадешки… Личность стерта. Самая варварская форма КаДэ – сети. Зомбированные социальными сетями теряют разум, а главное, волю…, ее парализует. Сегодня таких миллионы… Это гигантский монстр, который управляется извне… и делает с ними все, что хочет. Людская ненависть…, вражда - рушатся семьи, нации, религии… Цель – раскол общества. И это только часть гениального плана... Видимо, основная цель – лишить человека души. От него останется лишь кусок мяса и необходимые рефлексы, чтобы хватало ума дойти до холодильника или сортира, остальное сотрётся. А мясо можно клонировать. Клоны – будущее общества. Но душу клонировать нельзя. Придет время - и тех, кто по ночам сидит на крышах, дожидается рассвета, дожидается своего нового воплощения, перестанут туда пускать. Мясо перестанет плодится. Тела будут делать в пробирке. Зомби. А значит, так называемыми людьми можно будет легко управлять. Вот они твои люди. Смотри…
Ворчун замер. Сейчас они находились на крыше дома, откуда открывалась величественная панорама на ночной город, освещенный иллюминацией. Где они были – Илья не знал.
- А девчонку не тронь! – зло проворчал Ворчун. – Не стоишь ты ее.
И снова пауза и тишина, а глаза этих двоих устремлены вдаль.
- Почему она столько лет не может родиться? – наконец спросил Илья.
- Потому что дура… Потому что когда-то сотворила великий грех, наложила на себя руки. Такое не прощают. Это самый страшный грех. Прощают, но нескоро. Вот и прошли тысячелетия. А сейчас она готова туда прийти, но ты ей мешаешь.
- Чем?
- Ответственна за то, что с тобой случилось, хочет помочь. Глупая!
- Покончила собой? Не верится.
- Была история. Жила девчонка в каком-то племени со своими голозадыми дикарями. Потом влюбилась, хотела жить с ним, спать… вернее, как она говорит, любить, рожать ему детей. В общем, все, как у людей. Но на нее запал вожак. А Юнка девчонка – мимо не пройдешь, сам видел. Ну – короче запал. Нужно бы решать вопрос. А как его решать? Как в древности его решали – поединок на ножах. Железных или каменных – не знаю, какие у них тогда были. Начался бой. Парень ее оказался слабаком – противник его быстро завалил на землю, оставалось полоснуть ножом по горлу. А люди смотрят, собралось все племя, болеют, кричат. Отмотать назад нельзя, пощадить тоже. Тогда девчонка подбежала к этим двоим, и попросила дать ей этот кинжал, чтобы она сделала все сама. Типа, так любимому человеку будет приятно и не страшно. Ну, взяла ножик. А потом по самую рукоятку вонзила себе в сердце. Успела только прошептать: – “Отпусти его”. Типа ее слабака. Того и отпустили. Так она его спасла, а сама потом 20 тысяч лет здесь болталась. Нет, меньше - сначала ей промывали мозги в другом месте, ну, сам понимаешь.
- Не понимаю, в каком месте? – спросил Илья.
- Тьфу! Убожество! Книжки, что ли, прочитай. Библию. Кино правильное посмотри. Ну ничего не знает!... Короче... Это я тебе не анекдот рассказал, и не сказку на ночь. Ты должен оставить ее в покое, иначе девчонка никогда не займется собой, так и будет на тебя, убогого, время тратить. Все, я закончил. Люди? Вон они твои люди. Смотри…
А вокруг шары, шары, шары…
- Сиди здесь и любуйся. И не вздумай подойти к ней еще хотя бы раз!
- Ты куда? – невольно воскликнул Илья.
- От тебя подальше.
- А я…
- А ты пешком пойдешь, если ни черта не умеешь. Ножками пойдешь. Лет эдак пять или десять топать будешь.
- Но куда?
- Держи на восток. Если не знаешь – это там, где восходит солнце. Все, прощай! – и Ворчун исчез.
Он остался один. Понимал, что теперь ему не поможет никто. Где он находился – не знал, как возвращаться – тем более. Да и зачем? На этот вопрос ответ тоже не знал. Больше ничего не хотел. Абсолютно ничего…
- Que tal? Buenas noches! Como estas?
Илья обернулся и заметил человека, нет, множество людей. Лунатики, - понял он. - И здесь они сидят на крышах.
Тот еще произнес какую-то ерунду, на что Илья пробормотал:
- Да пошел ты…
Бросил взгляд на город. Шары, шары, шары… И направился к дверце, которая вела на чердак. Оказаться в новой стае он не хотел. Это было бессмысленно. Мужик говорил на испанском, - подумал он. – Значит, до России 5-6 тысяч километров. Пешком! А может подойти к этому улыбающемуся идиоту, сказать ему - “Москва”, тот поймет. Москву знает каждый, и перекинет за секунду его домой. Домой? Нет у него дома, нет ничего. А видеть свое бесполезное тело он больше не мог.
Попав в здание, не стал сидеть на чердаке и отправился бродить. С удивлением обнаружил, что мебели здесь нет, на всех этажах сплошная анфилада из комнат, а на стенах картины. Музей.
Он медленно переходил от полотна к полотну, заглядывал в рамы. Зачем это делал – не понимал. Надписи в темноте были не видны, но в тусклом свете, идущем из окна, мог различить какие-то силуэты, картинки из далекого прошлого, чьи-то портреты. Вдруг подумал:
- Древнятина. Но кому-то она нужна. Ведь если этой мазне отдали такое здание, если сюда приходят люди… А они приходят. Значит, это нужно. Имена художников? Какая разница, какие у них были имена. Их давно уже нет, а картины до сих пор висят… ЖИВУТ! – вдруг подумал он, и отправился дальше. Зал, еще один, и еще. Никаких эмоций он не испытывал, никаких ощущений. Почему люди любят смотреть на эту мазню? А любят ли? Может быть, это искусственный пиар. Так часто бывает. Кто-то издревле медленно и постепенно приучил всех к тому, что этим нужно восхищаться, а люди, как бараны, всему верят. Ходят, открывают рты, замирают, абсолютно ничего не понимая, но восторгаются. Так делают все. В этом он был абсолютно уверен… И вдруг остановился…
Сначала не понял, что привлекло его внимание, потом сообразил. На стене висели две картины. На одной была изображена женщина, рядом тоже была женщина, скорее всего, та же. Только на первой она была одета, а на второй совершенно нагая. Но не это было главным. В зале были сотни картин, но эти две выделялись. Они светились. Он отошел в сторонку, огляделся, ища фонарики подсветки, но не нашел, их здесь не было. Электричество не горело, только в окно поступал свет от далекого фонаря, он был настолько тусклым, что остальные картины прятались в темноте. А эти светились! Две женщины с картин смотрели на него. Одна в одежде, другая совершенно голая. Он ничего не понимал, но не мог оторвать от них взгляд. Они были живыми. Это невозможно! Нет техники, которая могла бы передать столько жизни, нет красок, которые открыли бы им глаза, заставили улыбаться, смотреть на него. Нет способа заставить картины в темноте источать свет. Но они светились. Из каких-то жалких красок, размазанных по палитре, из этого месива, обыкновенной кистью, которая сделана из вонючего конского, кобыльего хвоста… Разве из таких примитивных вещей может родиться подобное? Разве может материя оживать? Плоть, тело, даже душа (это он видел сегодня по всему миру), могут умирать. Но тут все было наоборот. А кто автор, кто тот гений, где он сейчас? Умер. Давно умер, а картины живут. Они висят и сияют в темноте. Для кого? Для него? Неважно. Искусство?! Вот оно! Обнаженная женщина - эротика? Нет! Это красота! Кто-то с помощью самых простых вещей сотворил красоту, чтобы он сейчас ею упивался! И почувствовал, что не может оторваться от божественного свечения, от простого сюжета, тонких линий, от глаз, оживших в темноте. По спине поползло невероятное тепло, словно кровь ударила в виски, в голову, в глазах потемнело. Он был потрясен, и вдруг почувствовал, как из глубины души поднимается незнакомое, доброе, такое необычное. Это состояние было невозможно сравнить ни с чем. Такое с ним уже случилось однажды. Когда? Неважно. И вот оно повторилось снова. И вдруг он понял, что за этот миг можно заплатить много. Нет! Отдать! Именно отдать! Так вот чего хотят те люди с крыш, вот к чему они так стремятся?!... И тут он понял страшную вещь. Он так не сможет! Ничего подобного он никогда не создаст, а значит, пути у него туда нет. Нет смысла! Он понял ГЛАВНОЕ! Что же остается - быть посредственностью? Каких миллиарды? Нет, так он не хотел - не его путь, а значит, и дороги ему туда нет. Теперь он знал это точно.
Устало подошел к окну. Город спал. А со всех сторон являлись огромные шары… Они катились… катились… катились… Куда? Зачем? Быть одним из этих? НЕТ!
Когда об этом подумал, услышал шаги. Он сразу же их узнал. Они медленно приближались, топали, шли через всю анфиладу. Вскоре появилась знакомая фигура. На обуви женщины-гиганта были натянуты огромные бахилы.
- Явилась? Ну, и где твоя коса?
- Зачем так грубо?
- За мной? – коротко бросил он.
- Вроде того, - ответила тетка.
- Слава богу.
- Бога не
