поверил, старина попросту всячески оттягивает неминуемую скорую отправку на пенсию, потому и не сказал, какую мину понёс молодой конкурент шефу, радовался, небось, быстрой гибели соперника-камикадзе. Не вышло! Вот только Алина… Но она сама помогла. Через несколько дней, когда Евсей удалился на очередное согласование статей бюджета в курилку, Алина вошла в аквариум и вольготно уселась на его месте.
- Выхожу замуж.
Пощипанный одноразовый дружок с любопытством взглянул на неё.
- За этого… за Артура?
- Вероятно, - произнесла без всякого выражения, а он, обрадовавшись, не придал значения неопределённости ответа.
- А ты боялась оказаться десятой. Скоро?
Невеста пожала плечами, закинула ногу на ногу, бесстыдно открыв под коротким платьем соблазнительные ляжки.
- Сонька тебе меньше досаждает?
Он облегчённо вздохнул.
- Да, слава богу, занята очень, больше меня, уходит позже.
Алина насмешливо фыркнула и переменила ноги, заостряя мужской кобелиный взгляд на них.
- Это ты трусливо убегаешь от неё пораньше, надолго тебя хватит? – прозвучало зло. – Не поддавайся, она – ведьма, только у ведьм такие яркие зелёные глаза. Заворожит, душу вынет, как у Евсея, не зря она у него – первая во всём. – Виктор Сергеевич вопросительно посмотрел на неё. – Слухи у нас тут ходят, что сынка Соньке Евсей заделал.
- Да он же старый! – не веря, воскликнул Виктор Сергеевич.
- Старый! – недобро усмехнулась сплетница. – Вам, мужикам, возраст не помеха, – чуть помолчав, пристально взглянула на зама, - не он один такой.
Виктор Сергеевич отвёл взгляд, пошевелил напрягшимися скулами.
- Ты злишься на меня за тот вечер?
Она медленно отрицательно покачала головой.
- Нет. С чего ты взял? – Опять помолчала. – Я долго думала, присматривалась к тебе и дотумкала, что тебе не надо ни приятелей, ни баб. Женщины нужны только для скоропалительного секса, для удовлетворения физиологической потребности. Ты всегда будешь один. С тобой любая будет чувствовать себя лишней. Вот Сонька как раз для тебя, она будет только твоей тенью. Я рада, что у нас не сложилось, - на потемневших голубых глазах Алины появились капельки прозрачных слёз. И совсем вне всякой логики добавила: - Если поманишь, даже одним пальцем, я приду, - слезинки, не удержавшись, скатились на голые бёдра, и Виктору Сергеевичу ощутимо почудилось, как они обожгли незащищённую кожу. Коротко вздохнув, Алина по-девичьи утёрла ладонями глаза, размазав тушь. – Но ты, знаю, не поманишь, - ещё вздохнула. – И не надо! – и добавила, успокаиваясь, сухо: - Я, наверное, уйду в другой отдел. – А он молчал и молчал, тихо радуясь, что нежданно и легко избавился от скрытой угрозы, отвёл пустые глаза в сторону и тут же наткнулся на сверкающий опасностью дьявольский зелёный взгляд той, которая могла бы быть пожизненной удобной тенью. Уткнувшись в разложенные свёрстанные листы бюджета, ожесточённо подумал, что Алина права, и не нужны ему ни синий, ни зелёный, и вообще никакой глаз, потому что не любил ничего цветного и яркого.
Благодаря кулуарной бюро-дипломатии Рублёва, они уложились в срок и сделали первый рабочий вариант бюджета вовремя, успев учесть показатели экономики текущего года. Правда, выдержать задумку о малом необременительном дефиците не удалось, разбалансированность оказалась в несколько раз выше, но, как успокоил Евсей, она смягчится уже после первого рабочего рассмотрения на директории, которая состоится через два дня. Не удалось Виктору Сергеевичу и достичь хоть какого-либо прогресса в переговорах с упёртыми Берманом и Хамовым, оба намертво стояли на своих дутых цифрах, превышающих контрольные аж в пять раз. Евсей посоветовал не править фантазии, а подготовить собственные предложения по сокращению расходов на невзрачные, в общем-то, статьи оборзевших интеллектуалов.
На самую раздрайную и чувствительную директорию собрались только вице-мэры, директора и их замы, чтобы можно было всласть, не вынося сора из избы, поцапаться за кусок не слишком-то жирного пирога. Малышкин, здоровяк под метр девяносто с широкими прямыми плечами мастерового, с квадратным волевым подбородком, внимательными глазами цвета стали под лохматыми бровями и густой брюнетистой шевелюрой с обильной проседью, неожиданно и для себя, и для мафии оказавшийся на вершине городской власти, выглядел как обычно мрачным и раздражённым от внутренней междоусобной борьбы между почти похеренными за время правления благими чувствами-намерениями и ожесточившимся разумом, почти задавленным реалиями бытия. Следующий год был последним годом его правления, все знали об этом, и он тоже. Знал, понимал и только пока не уразумел толком, хочет остаться или уже хватит вождистской каторги.
Да, он совсем не жаждал когда-то надевать ярмо, но случилось так, что выдвинутый правящей партией областной чужак не понравился станкостроителям самого большого федерального завода, отчисляющего львиную долю налогов в городскую казну, и, уставшие от беспредела болтливых и заносчивых неумех, они потребовали, благо выборы были прямыми, в вожди города своего и на рейтинговых выборах поти стопроцентно голосовали за главного инженера. Пришлось партийцам, скрепя гонор, согласиться, и Малышкину тоже, поскольку он на государственной должности тоже был партийцем. Задумывалось многое, но большее из этого увязло, утонуло в бюрократической тягомотине, споткнулось на постоянно возникающих мелких препонах и крупных нехватках забираемых почти подчистую областью средств, тормозящих инициативу, сжирающих время. Сподвижники, пришедшие с ним, не выдержав нервной невнятной борьбы с ускользающим каждый раз врагом, постепенно, смущаясь, вернулись с облегчённым сердцем обратно на производство, а он, плотно окружённый вот этими, сидящими сейчас за заседательским столом, гладкими, внушительными и скользкими, давно освоившимися во власти, остался. Ему нельзя бежать – он капитан. Непотопляемая команда профессиональных бюрократов сейчас терпеливо и молча ждала команды, хорошо усвоив, что высовываться вредно, а делать надо так мало, как только можно. Среди экипажа не было друзей и приятелей, здесь были только хорошо знакомые, каждый, в первую очередь, был занят только своей судьбой. В народе твёрдо знали, что во власть нормальные совестливые люди не идут, а если пойдут, то их быстро «уходят». Всё это уже до горлышка испытал на себе Тимур Эдуардович и потому, пряча под нависшими бровями ненавидящий взгляд, не удостоил пиратскую команду вступительным панегириком, который так любят произносить вожди, особенно слабо разбирающиеся в существе дел и обстановке, а сразу начал за здравие:
- Давай, Роман, - требовательно взглянул на Прокопчука, зятя вице-мэра по финансам, того самого, которого прокатили заводчане на выборах мэра.
Докладчик, не вставая, нервно подвинул к себе кипу бумаг в тиснёных папках, не особенно подкреплённых ценными купюрными бумагами, включил ноутбук, и все включили, высветив первую страницу многотомного водянистого бюджета, почистив заодно запершившиеся от волнения горла, и уже хотел было посвятить всех, хорошо знакомых, в святая святых, но был грубо опережён культурником Хамовым:
- Прежде мы хотели бы выразить возмущение недостаточным, прямо скажем, наглым поведением нового представителя финансового департамента, который нас, корифеев культурного и образовательного процесса, вздумал поучить, на чём можно сократить и без того мизерные расходы, и не только поучить, что само по себе уже наглость, но и требовать значительного сокращения затребованных нами обоснованных сумм.
- Кто такой? – рявкнул Малышкин, пробегая суровым взглядом по двум рядам притихших соратников. Виктор Сергеевич, сидящий в самом конце стола, встал.
- Мой заместитель, Алексин Виктор Сергеевич, - поспешил представить побагровевший Прокопчук, никак не ожидавший жёсткого демарша со стороны малообеспеченных культурных тихонь.
- Ещё один? – с явным раздражением поинтересовался мэр.
- Вы утвердили, - заёрзал на стуле главный финансист.
Тимур Эдуардович с недавнего времени перестал вникать в кадровые пертурбации, усилившиеся в преддверии будущих выборов нового мэра, и потому не помнил, кого и когда утверждал, переводил или увольнял.
- Объясни, - потребовал от наглого новичка, тихо пробравшегося в замы руководителя кошелькового департамента.
- Соискатели, - начал Виктор Сергеевич с неожиданно пришедшего на ум понравившегося ёмкого определения, - не совсем точно, - выразился дипломатично,- определили наши пожелания: я никого не поучал, поскольку не имею на это ни административных, ни моральных прав. Я только настоятельно советовал, - он подчеркнул последнее слово, слегка повысив голос, - привести их требования в соответствие с контрольными цифрами. В их транскрипции они, эти требования, превышают затраты прошлого года почти в пять раз, а контрольные цифры втрое. На что мне ответили, что если я такой умный и сведущий в вопросах культуры и образования, то подсказал бы профессионалам, на чём можно сэкономить без вреда для культурно-образовательного имиджа города. Я и подсказал.
- Подскажи теперь нам, - попросил мэр, радуясь неординарному началу склочной директории, - покажи, какой ты умный. – Малышкин, закоренелый производственник, привыкший мыслить твёрдыми, ограниченными категориями, интуитивно не любил культурно-образовательную самодеятельную интеллигентщину и был вполне согласен с определением В.И.Ленина. Ему, простаку из народа, из так называемых простых людей, претила их заносчивость, беззастенчивое подчёркивание надуманной элитарности. Для этих увёртливых, уклоняющихся от решительных действий и твёрдого «да» или «нет» особей, расплодившихся после перестройки и породивших массу всяких приспособленцев и лодырей, называющих себя порядочными людьми, наиболее характерной и наиболее скверной чертой была трусость во всём. Их хватало только на то, чтобы дома за закрытыми дверями и окнами громогласно поносить власть, возмущаться несправедливостью, быстро скиснуть, плотно поужинав, и улечься спать, забыв обо всём. Они бахвалились, что знают, что нужно делать, и не делали этого, злясь от бессилия.
- Мне подумалось, что при наметившемся экономическом спаде, разумно было бы исключить из затрат города дорогостоящие фестивали попсовой и джазовой музыки…
- …и отбросить развитие нашей культуры в бабушкины времена, - раздражённо вклинился Хамов.
- …а артистов отправлять на подобные фестивали в соседние регионы.
- А мы что, хуже? – опять взвинтился культурник.
- Так! – подбодрил молодого ревизора мэр.
- Большие затраты город несёт также на содержание футбольной команды. Мало того, что она плетётся в конце турнира третьей лиги, так ещё и зрителей почти не собирает. Не лучше ли избавиться от этой нагрузки, выставив футбольный клуб вместе со стадионом, который давно требует капитального ремонта, на открытые торги?
Тимур Эдуардович, самый заядлый болельщик, но не за свою команду, а за московский «Спартак», недовольно заёрзал на вместительном мэровском кресле, удобном и для размышлений, и для дремоты.
- Тут ты, однако, крупно загнул, хотя впрочем… Ещё есть
