взяла их пергаментными пальцами, внимательно просмотрела молодыми зоркими глазами, придирчиво рассматривая и с лица, и с тыла.
- Дай мне, - отобрала квитки соседка в очках. – Ого! Мне бы так не помогали! – вернула квитанции краснеющему кандидату. – Наврала газета, - простила его улыбкой. – Они завсегда врут, такая у них работа, - определила мудро.
И больше вопросов по статье не было. Зато было много других, по другим темам, с разными советами и требованиями. Виктор Сергеевич пытался разъяснить, что не всё в мэрийной власти, не всё им дано и позволено, но отговорки мало кто слушал, а Малышкин, наклонившись, тихо проговорил в ухо:
- Не перечь старикам, они этого не любят, соглашайся со всем, обещай, что учтём в будущем, и им приятно, что участвуют в городской жизни, и нам не накладно. И записывай, записывай! Не важно что, главное, води ручкой по бумаге.
В самом конце встречи всех развеселила ещё одна пухленькая улыбчивая бабулька, задав продвинутый вопрос на засыпку:
- А скажите-подскажите, пожалуйста, в чём лучше держать сбережения – в долларах или в рублях?
На что последовал незамедлительный авторитетный ответ седого деда, сидящего невдалеке:
- Держи в золоте, легче спрятать.
Пухлая сокрушённо вздохнула.
- Я и так спрятала доллары в банке из-под тушёнки, банку – в земле, а собака надыбала, вырыла и унесла, куда – неизвестно.
Седой и тут сообразил с ответом:
- Наверное, в банк отнесла, там надёжнее.
Общий хохот был ему в поддержку. Разошлись миром, довольные друг другом.
Вроде бы и недолгой была трепотня, а когда вышли, начало сереть, и низы облаков не оранжевели, а прохладно синели.
Малышкин посмотрел на часы.
- Как раз успеем на радио.
Там были недолго. Сначала отмывался старший, пространно и обстоятельно объясняя слушателям, что не состоит ни в одной из избирательных команд, чтобы не заподозрили в использовании административного ресурса, а просто как рядовой избиратель симпатизирует кандидату Алексину, считая, что молодой, способный, образованный и инициативный руководитель очень нужен городу, чтобы встряхнуть застоявшуюся общественно-социальную обстановку и наладить новые перспективные производства. Затем, повысив голос от возмущения, долго негодовал по поводу замаранной в статейке чести дочери, которая не имела и не имеет никакого отношения к Алексину, являясь примерной дочерью и верной супругой достойного человека. Автор, мол, умышленно приписала ей несвойственные странности и страсти, чернящие не только дочь, но и мэра-отца, и кандидата, таков, очевидно, характер у автора. Она и раньше отличалась не столько злободневными, сколько злобными писаниями, далёкими от объективности. И даже в пылу необъяснимой ненависти спровоцировала тяжкое ДТП, в котором пострадала, но благоразумно отказалась от каких-либо притязаний и встречных обвинений, понимая, что виновата сама. Скорее всего, пошленькая статейка является всего лишь женской местью кандидату, который отказался от настойчивых женских услуг, и ей пришлось уехать, не прижиться из-за свойств характера на стороне и вернуться с испорченной репутацией женщины и журналиста. Конечно, обидно! Виктор Сергеевич, слушая, то краснел, то бледнел, но терпел. Были и ему вопросы, опять про помощь родным, а больше по программе. Малышкин, вмешавшись, объяснил, что отсутствие опыта, о чём спрашивали чаще всего, не помеха и даже достоинство, было бы желание и настрой творить по-новому, а они есть, и сделать нелёгкую работу как следует поможет творческая команда настоящих профессионалов, увлечённых благородным делом благоустройства города и улучшения быта горожан. И ещё посетовал, что уважаемая редакция в лице уважаемого главного редактора соизволила выпустить насквозь лживый пасквиль в самый последний день перед выборами, трусливо и постыдно исключив тем самым, равную дискуссию и превратив статейку в заключительный злобный лай одного из конкурентов. Виктор Сергеевич взмок как мышь и покраснел как рак. На том, слава богу, их ответное слово закончилось.
- Ну, что, завершили? – утвердил на выходе из редакции абсолютно спокойный и уверенный в себе и в деле, которое творил, командор избирательной гонки. – Не грех и отметить, - двинул, не ожидая согласия вечного зама и помощника, к проданному самому себе «Крузеру». Идти в ресторанный бедлам не хотелось, но Виктор Сергеевич и тут подчинился. Что и говорить – марионетка! Домой тоже не хотелось, у Алины наверняка будут едкие вопросы по статье, на которые отвечать тоже не хотелось. И вообще ничего не хотелось.
Алексей был уже в ресторане. Не вставая, протянул успешному кандидату вялую ладонь, даже не подал, а вложил в алексину, и даже не вложил, а дал подержать свою.
- Привет, крестник! – произнёс без всякой радости и потёр ладони над столом, уставленным бутылками и тарой. – Приземляйтесь, господа хорошие, не тяните кишку. – Швыдко подошёл мэтр, учтиво поклонившись и осклабившись безупречно белыми зубами, поздоровался за руку с действующим мэром, не удостоив вниманием будущего.
- Нести?
- Волоки, - разрешил распорядитель. – Да смотри, чтобы с пылу, с жару! – Хозяин, подняв руку, громко щёлкнул пальцами, и сразу к ним поплыли подносы с блестящими посудинами, удерживаемые в поднятых руках двумя ухмыльчивыми официантами. – Первый раунд за нами! – Букин нацедил всем по пузатой рюмке. – Шуля в глубоком нокауте. За наши успехи! – поднял рюмку, троица чинно чокнулась, соглашаясь с тамадой.
Выпили, и Виктор Сергеевич почти не почувствовал горечи водки. Поклевали художественно оформленный морской салат, увенчанный парой земных маслин, похрустели малосольными пупырчатыми корнишонами, заели маринованными опятами, передохнули, собираясь с победными мыслями.
- Нина передаёт тебе большой привет, - прервал молчание Малышкин, взглянув исподлобья на крестника, - и желает таких же успехов.
Алексей задорно хохотнул, не дав отблагодариться привеченному.
- Будут успехи, будут, да ещё какие! Мы плотно подпёрли Оську. Ребятки прикинули, что можем набрать под все 40% , а ему оставим не больше 45. Всё у нас оки-доки! Ну и башка у тебя, Тимур Эдуардыч, чистый суперкомпьютер! Мне бы до такого ни за что не дотумкаться. – Живой компьютер тоже улыбнулся, довольный и собой, и похвалой. Букин налил по второй. – За тебя! – Пришлось осушить и вторую, но и после второй Виктор Сергеевич не окосел, хотя и закусывал нехотя.
- Не ершись загодя, - притушил эйфорию зятя тесть-комбинатор. – Второй раунд придётся сдать, не станем рисковать, - предопределил дальнейшую тактику, – сдадим, но без потерь, а с выигрышем, как и наметили. – Он не стал объяснять, как в политике проигравшие зачастую выигрывают больше победителей. – Зарываться не станем, пока не наше время. А в качестве компенсации потребуем с Осинского, как и намечали, сити-менеджера для меня. Он отдаст, падла, отдаст с испугу, когда в затылок дышат, а большего нам пока и не надо. Тебе я устрою компенсационную монопольку на городское снабжение, будешь у нас городской суперсетью. Шулебожского – в хлам! – Про кандидата махинаторы даже и не вспомнили, будто его и не было рядом, ему места в новой иерархии не нашлось, взлетев, он не стал своим, не стал ровней, его место по-прежнему под ними. Пешка, добравшаяся до последней линии, не стала ферзём.
- Я, пожалуй, пойду, - произнёс Виктор Сергеевич тусклым голосом, напоминая о себе, - меня ждут, - соврал.
Победители, не прерывая делёжки хлебных мест с маслом, подали, опять-таки не вставая, длани бойцовскому выкормышу.
- Давай, - разрешил лидер, и пара дружно присосалась к третьей. – Понадобишься – позову.
А он, выйдя из ресторации, словно выставленный за дверь, переполненный яростью от обиды на этих и стыдом за себя, как никогда хотел полной победы и только в первом раунде, лишь бы их задумка с Шулебожским удалась. И тогда второго раунда не будет, а будут длинные носы у топ-алкашей и длинная очередь неведомо откуда объявившихся друзей у его дверей. А пока все чувства задавила злость на всех и на всё. Набычившись, шёл прямо, намеренно стараясь столкнуться с кем-либо из встречных и полаяться всласть, можно и в короткой драчке, лишь бы только выплеснуть переполнявшую душу тёмную ярость. Но никто не хотел в тихий тёплый, разнеженный вечер связываться с крупным дядей, очевидно, хватившим лишку, а вернее всего, не добравшим до нормы, и обходили по короткой дуге, криво и понятливо улыбаясь. Только одна тётка, бесформенное женоподобное существо в кудельках, похожая на опавшую букву Ж, ещё более Ж-подобная от двух сумок, перегруженных диетой, огрызнулась, неловко отшатнувшись от великорослого невежды, пробормотав, сдувая, не глядя, пот с серого лица и восстанавливая равновесие:
- Нажрался, бельма залил, не видишь, что ли – женщина с тяжёлыми сумками?
С такой и лаяться неохота – стошнит – ни рожи, ни кожи, не женщина, а меркель. После неё вырисовалась из темени весёлая компания мушкетёров с одной соской пива вместо четырёх шпаг. Высокие акселераты с костлявыми плечами, длинноногие, без задниц, хилые в теле, современные гомо-Ети, передозированные кондитерскими химдобавками, что заманивают красивыми пакетиками, и пивом с оболванивающим тоником, идут, радуются, что идут, и больше ничего в тридцатибалльных мозгах. Попёр прямо на стенку, но и они не захотели портить настроения, расступились, пропуская алкаша, разошлись по сторонам попарно и ни пол-цепляющего словечка, задраться не за что, только ухмыляются погано. Так и дотопал, заряженный, до дома, не нарвавшись на мелкое приключение по-крупному. А дома тоже не на ком сорвать злость, ни кошки, ни собаки, некого пнуть. Этой тоже нет, когда надо, а ещё клялась, что будет всегда встречать-привечать, поговорить по душам в голос не с кем. С ожесточением пнул её старую кроссовку так, что та улетела в комнату, догнал и запнул ещё дальше, под диван. Пусть поищет, нечего захламлять квартиру! Неряха! Что ещё? Осталось наесться. Сунулся в холодильник, одни консервы, ничего готовенького ни там, ни на плите. А как божилась, что с кормёжкой проблем не будет. Ох, и дурят эти бабы! Да и есть что-то расхотелось. Увидел сиротливую баночку пива. То, что надо для тоскующей души. Высосал махом и сразу обалдел. Видно, водка, скопившаяся где-то в желудочном закутке, дождалась оживившего её дрожжевого реагента, и процесс обалдения пошёл. Надо же, даже зашатало. Чем бы всё же зажевать, ублажить разъярившееся чрево. Подумав, отхватил изрядный кусман хлеба, накрыл внушительным пластом масла, открыл банку тушёнки и вывалил половину на масло, примерил к пасти, пошарил глазами ещё что-нибудь, нашёл сыр и уложил пластину сверху, вот теперь в самый раз, наш гамбургер, российский, не чета мак-забегаловским с котлетами и травой. Жаль, что пива больше нет. Зато есть кофеёк. Сделаем погорячее. Когда съел и запил, почувствовал, что злость растворилась. Чёрт с ними со всеми, главное, он у себя дома, один, как обычно, никому ничего не должен, и ни от кого ничего не надо. Интересно, куда она запропастилась? Поздно уже, пора и на боковую. Сорвалась, наверное, и повалила к своим, в дегенеративную стаю, сидят вместе и каждый по отдельности, балдеют под
