плоское «о любви к Родине». Его поэтический «слух» не был бы оскорблён корявыми звуками и неточными словами, не потребовал бы марать бумагу снова и снова, чтобы добиться адекватного внутренней мелодии звучания, а заодно и понять нечто такое, что неведомо было и ему самому до окончания сочинительства.
Обратимся к тексту в его каноническом варианте.
Стихотворение традиционно печатается астрофично, встык, но, как почти всегда у Пушкина, почти принципиально «строфического» поэта, чётко выделяется пять строф, пять стихотворных «предложений».
Я ни в коей мере не претендую на полноценный лингвистический анализ текста. Это, скорее, просто наблюдения, достаточные для того, чтобы составить мнение о наличии и направленности противочувствия, о существованииполя для эстетической реакции. Наблюдения вполне дилетантские, но, повторяю, достаточные для цели данной работы.
К Чаадаеву
Любви, надежды, тихой славы I строфа
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит ещё желанье, II строфа
Под гнётом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждём с томленьем упованья III строфа
Минуты вольности святой,
Как ждёт любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим, IY строфа
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдёт она, Y строфа
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Фонетический уровень
I строфа. Явное преобладание сонорных согласных, дающих, в сочетании с учащёнными гласными, ощущение лёгкости, «воздушности». Однако, помимо сонорных, есть сочетание «ав», причём оно падает на рифму: «славы – забавы». Это – связь с последующими строфами. Аллитерации разного вида («надежды… нас», «надежды… нежил», «недолго нежил», «утренний туман» и т.д.) в целом резко выделяют текст из общеязыковой среды. Это сохраняется и в последующих строфах и далее специально отмечаться не будет.
II строфа. Противостоящий I строфе, но имеющий в ней начало, звуковой комплекс: «в нас – власти – нетерпеливою – внемлем – призыванье». Появляется и новая звуковая «линия»: «горит – гнётом». Повышение звуковой сопротивляемости, нарастание ощущения тревоги, ожидания.
III строфа. Сочетание звукорядов I и II строф, их борьба. Последняя строка «минуты верного свиданья» почти точно пополам состоит из преобладающих звуков I и II строф.
IY строфа. Звуки I строфы практически исчезают. Звуки II строфы сохраняются в качестве остатка («свободою», «живы», «посвятим», «порывы»). Доминирует более «жёсткий» звукоряд (п-г-р): «Души прекрасные порывы». Звуковая «тема» сменилась, если можно так выразиться, ещё более ужесточилась.
Y строфа. Объединение всех звукорядов. Слово «вспрянет» - центр борьбы звуков. Характерно, что Пушкин употребил именно это, весьма затруднённо для русского уха звучащее и вообще для нашего языка нехарактерное слово вместо первичного нейтрального варианта – «встанет». После этого финал: вторая строка от конца – воспроизведение звукоряда II строфы, последняя строка («напишут наши имена») – откровенный возврат к звукоряду I строфы.
Таким образом, на фонетическом уровне мы можем наблюдать нарастающую борьбу относительно легко произносимых звуковых комплексов с произносимыми более затруднённо, вплоть до употребления нарочито спотыкающегося «вспрянет». Однако последние строки возвращают, в звуковом смысле, к началу стихотворения, то есть как бы гармонизируют его звуковое содержание. Не базируется ли пушкинская гармония, о которой столько говорено, в частности, на его фонетическом «слухе», требующем от поэта как создавать противостоящие звукоряды, так и разрешать их противостояние в процессе создания стихотворения?..
В качестве доказательства того, что приведённые выше рассуждения не высосаны мной из пальца, сошлюсь на мнение самого Пушкина. Именно в то время, когда создавалось стихотворение «К Чаадаеву», поэт сочувственно цитировал слова авторитетного предшественника (если не ошибаюсь, Радищева): политическая лирика должна быть труднопроизносима, дабы лёгкость звуков не отвлекала от восприятия содержащихся в ней идей. Подобное утверждение, разумеется, спорно, но то, что Пушкин помнил о нём в процессе создания стихотворения «К Чаадаеву», - вот это бесспорно.
Лексико-семантический уровень
Прежде всего, отмечу, что, как и далее во всём своём творчестве, Пушкин отнюдь не злоупотребляет индивидуально-художественной лексикой. «Нежил обман», «горит желанье», «верное свиданье», «свободою горим», да три сравнения – весь этот материал первых строф относится, несомненно, к общеязыковым тропам. А вот в последней строфе возникают сразу два индивидуально-художественных образа: «звезда пленительного счастья» и «обломки самовластья»! Это, конечно, свидетельствует о том, что именно пятая строфа является ударной в стихотворении, его смысловым центром, но такое понимание лежит на поверхности.
Более интересно рассмотреть словесный состав стихотворения с точки зрения его семантики.
I строфа. Практически все понятия («любовь», «надежда», «обман», «забава», «сон»), во-первых, принадлежат к области внутреннего мира человека, а во-вторых, отражают достаточно неконкретные, многозначные явления. Действительно, «любовь – что такое, что такое – любовь?»…
II строфа. Возникают понятия «гнёт», «власть», «отчизна», во-первых, принадлежащие внешнему миру, отражающие общественные явления, а во-вторых, гораздо более конкретные, менее многозначные, чем понятия I строфы. Количество смыслов в слове «отчизна», при всей многогранности этого понятия, всё-таки существенно меньше, чем количество смыслов в слове «любовь».
III строфа. Преобладают понятия I строфы. Только «вольность» можно отнести к понятиям II строфы.
IY строфа. Во-первых, преобладают понятия II строфы, а во-вторых, даже, например, строка «души прекрасные порывы», которую формально можно отнести к понятийному ряду I строфы, относится к слову «отчизна», то есть к понятию II строфы, имеет конкретное общественное значение.
Y строфа. Все понятия данной строфы и конкретны, и общественно значимы. «Звезда пленительного счастья», как и в предыдущем случае, при всей своей многозначности, в данном контексте обладает чётко выраженным общественным звучанием.
Таким образом, на лексико-семантическом уровне происходит постепенный переход от многозначных и достаточно неконкретных понятий, связанных с внутренним миром человека, к понятиям конкретным и общественно значимым. Иными словами, в стихотворении изображено развитие сознания. Подчёркиваю: не выражено декларативно, а изображено – с помощью таких художественных средств, которые становятся ясны только в результате анализа. При непосредственном восприятии эти художественные средства остаются незамеченными для читателя. Просто это стихотворение почему-то навсегда врезается в его память, становится частицей и его личности.
Ритмико-синтаксический уровень
На этом уровне, прежде всего, проявляется умение, присущее Пушкину на всех этапах его творчества: использовать четырёхстопный ямб для выражения самых разнообразных настроений, для описания самых различных действий. Валерий Брюсов насчитывал несколько тысяч ритмических вариантов четырёхстопного ямба, полагая, что вообще для русского языка это универсальный размер. Пушкин почувствовал возможности четырёхстопного ямба уже в ранней молодости; огромное большинство его стихотворных произведений написано именно этим размером.
Представляется, что главным достоинством четырёхстопного ямба является его открытость для массы ритмических вариантов, позволяющих легко переходить от одной интонации к другой, непринуждённо менять объекты изображения, варьировать степени подробности изображения и т.п. Все эти возможности четырёхстопного ямба Пушкин позднее полноценно раскроет в романе «Евгений Онегин», здесь же он эти возможности нащупывает.
Итак, первое. Четырёхстопный ямб – стихотворный размер, ближе всего стоящий к обычной разговорной речи. Исследования лингвистов показали, что мы, по крайней мере, наполовину разговариваем четырёхстопным ямбом (а отнюдь не прозой, как думал мольеровский персонаж). В то же время это именно стихотворный размер, размер условной поэтической речи, отделённой от речи обыденной. Это противоречие (противочувствие!) воспринимается читателем непосредственно, в процессе освоения произведения.
Второе. Потенциальная ритмическая гибкость данного размера позволяет вместить в него самые разнообразные стилевые оттенки.
I строфа – размер выдержан почти стопроцентно; ипостасей – две, цезуры вызваны исключительно синтаксическими потребностями. Стиль можно определить как элегический.
II строфа – четыре ипостаси, в том числе соседствующие («нетерпеливою душой»), только одна цезура («Но в нас горит ещё желанье,//») вызвана и требованиями синтаксиса, две другие – чисто стилевого происхождения (падают на рифмы). В целом стиль соответствует «раскрывающейся» элегии, в строфе как бы инвариантно проигрывается ритмическая «тема» I строфы.
III строфа – по одной ипостаси в каждой строке, одна цезура синтаксического характера, две – стилевого. Строфа как бы сочетает ритмическую простоту I строфы и разнообразие II строфы, представляет собой ещё один вариант элегической «темы». На этом элегическая интонация оказывается
