Танец по ступеням вверх, танец по ступеням вниз

и обстоятельный. Девушка обмолвилась, что он многому научил ее, но я благоразумно не вдавался в подробности. «Ни к каким лебедям я от тебя не уйду», твердо обещала Таис самое главное. Ее прежние увлечения меня не интересовали, ровно как и сплетни, которые окружают красивую независимую молодую женщину. Все-таки чужое счастье вызывает раздражение: чего только не шептали мне про Таис, каких только бед нам не предрекали! «Сейчас у них самый разгар романтики, а потом они устанут», утверждали приятели, которые, разумеется, знали [/b]толк в
 
            любовном экстазе. Что-то не сходится». Таис делает резкое движение подбородком, наклоняется и я сначала не понимаю, что она хочет сделать: поцеловать, что ли? Или дать пощечину? Она придвигается близко, очень близко, я чувствую цветочный аромат духов и сладковатый запах кожи, в вырезе видны груди, и, право слово, застываю, как сопливый мальчишка: сильное зрелище - из разряда тех видений, которые я так и не смог забыть. Давным-давно, лаская их, я задавался вопросом: есть ли граница между нежностью, страстью и пошлостью, или эти понятия сравнимы с горизонтом, где небо и земля якобы сливаются? Меня переполняло чувство, я хотел передать всю полноту своей любви и слышал такое же желание в твоих вздохах, ощущал его в твоих пальцах - и истекал похотью, как прыщавый школьник во время поллюции. Бог мой, я еле удерживался, чтобы не сдавить изо всей силы груди в своих ладонях, мне хотелось причинить боль - и сразу же оградить от нее; каждый раз я погружался в состояние, подобное шоку - падали звезды, глубоко в глазах взрывался настоящий звездопад, пестрейший калейдоскоп из тел небесных. Я даже интересовался, падают ли и в тебе звезды, а ты занавесила таинственные глаза и кивнула: «Да, всегда, когда я с тобой, падают - рушится небосклон». Погруженный в воспоминания, я очнулся от касания руки - ты качаешь головой, ты показываешь мне не прошлое, а что-то еще - и я вижу, да, теперь я отчетливо вижу, в чем дело - одна грудь, прекрасная, мраморная, совершенное творение, обезображена длинным корявым рубцом, который начинается от грудины и тянется через сосок параллельно ребру. «Вот таким оказался мой второй муж», жестко и тяжело говорит Таис и отодвигается, скрывая за тканью костюма безобразную метку; посетители рюмочной по-прежнему косятся на безупречную фигуру. «Садист. Ему нравилось причинять боль. Его возбуждало это. Он даже не мог заниматься сексом без насилия, ему было неинтересно. Он долго скрывался, был невероятно нежен и ласков, я даже как-то подумала, что он похож на тебя... Осыпал красивыми подарками, ухаживал просто волшебно. Какой-то комарик звенел над ухом, тревожил, но не оказалось 
 
             никого рядом, не считая собутыльников, которые не имеют никакого значения. Пойми: свести себя к нулю - единственный способ адекватно оценить мерзость этого мира, его фальшивую и глупую суть. Раньше я говорил по-другому? Да, точно; но я заблуждался. Ты ведь правильно ушла после аборта, проявила прекрасное чутье; каждый выбирает для себя - не надо ни с кем считаться, и в особенности не надо считаться с близкими! Оставшись со мной, ты погибла бы: наш не рожденный ребенок стал бы вечным укором и тебе, и мне; а так ты продолжила какую-никакую, но жизнь, а я - я взял вину на себя и гибну один - и в падении открыл истину: все - дерьмо. Свобода возможна только на дне, где люди выглядят так мерзко, как их и создал Господь, без прикрас, кои скорее происходят от врага рода человеческого: дьявол рядится в красивые одежды, которые мы с удовольствием и успехом примеряем на себя, дорогая Таис. Ты ведь неплохо живешь? У тебя вид успешного человека. Я слышал, что ты стала много выступать - кажется, ты всегда мечтала об этом; ну что же, очень хорошо. Ты - лишь Ариадна, добросовестно ткущая паутину; надеюсь, что в нее попадется не слишком много мух. «Ты бы по крайней мере мог убраться», замечает, брезгливо оглядываясь, Таис. «Я поняла твою философию, но зарастать-то грязью зачем? Готова спорить, что здесь не чистили месяцами». Дорогая, ты меня не слушаешь, что ли? Вот и тебя испортила жизнь, перемолола и переправила под свой лад - так разрушаются старые особняки под фальшивым фасадом - ты уже не слышишь никого, кроме себя, любимой. Конечно, я ни черта не убираюсь! Зачем возиться с веником или тряпкой, когда весь смысл в том, чтобы зарасти грязью, похоронить себя в жирной, вонючей грязи! «Так иди сразу в бомжи. Доведи до конца свой безумный эксперимент». Прекрасно, девушка, браво! Кажется, мне удалось немного расшевелить тебя, самоуверенную докторицу человеческих душ, явившуюся ко мне с высот певческого Олимпа. Ты хотела уколоть? Хорошо, хорошо! Это доказывает, что ты не совсем погрязла в собственной паутине, что в тебе осталось что-то живое, истинное. Обидеть ты меня не можешь, но я тебе отвечу: все в
 
            жизни. Усталые, разочарованные и мудрые, они считали обязанными предостеречь и предупредить. «Столкнутся с жесткой прозой быта, и вот тогда-то мы посмотрим, насколько крепки узы». «Зануды», весело припечатывала Таис и брала меня под руку; признаться, я не сразу привык ходить под руку и сначала чувствовал неловкость. Удивительно, но даже в наш совсем не пуританский век нашлись ханжи, которые шипели, застав нас после заката в какой-нибудь уединенной расщелине, или качали сожалеюще головой, наблюдая за нашими объятиями на пляже и играми в воде. «Она испортит репутацию. Она загубит свою жизнь. Она прослывет женщиной легкого поведения». Мы смеялись. Мы обладали прекрасной непробиваемой защитой - той убежденностью, которую щедро предоставила наша спаянная молниями любовь - крепче любой брони. Тем временем меня постепенно начало тревожить будущее. Сначала я не задумывался, а просто наслаждался неожиданно свалившимся счастьем, любил Таис, слушал ее песни - но август катился к сентябрю, небо становилось все более звездным и ветер выводил на проводах тоскливую осеннюю мелодию, как на домбре. Внимая звукам ветра, я становился тревожен, и Таис гладила мои волосы, а я обнимал ее так, словно хотел защитить и от непонятного завтра, от тех задач, которые предстояло решить. Мы были бедны, мы в то время были страшно бедны. Только железная воля Таис помогла нам преодолеть ползучие шептания о том, что скоро, мол, вы не выдержите и расстанетесь; каюсь, на меня они имели некоторое влияние, но Таис умела разгонять тучи. «Мы прекрасно проживем», уверенно говорила она. «Мы все сделаем, все преодолеем, вместе, вдвоем - ведь мы повенчаны молнией, может ли нам препятствовать какая-то жалкая нищета?» Она вела меня, и я доверился Таис и шел за ней; девушка оказалась права. В городе ничего не изменилось. Конечно, чудно это было - оказаться в городе, где даже грозы - и те другие, какие-то синтетические и притворные, но мы не расстались. Мы даже не обратили особого внимания на перемену пейзажа: для наших отношений это оказалось несущественным. Мы быстро провернули тягомотную процедуру знакомства с родителями, которые, впрочем, отойдя от первого удивления, ссудили  на первое время средства на съемную квартиру. Потом наступили нелегкие времена. Не нашлось богатого
 
             человека рядом, чтобы ткнуть носом, предостеречь, а я словно ослепла... Хорошие кругом люди: многие общие знакомые прекрасно знали, что он подонок. Правда, прозреть пришлось быстро: он начал бить меня сразу после свадьбы, в ту же ночь. Потом я узнала, как он работает. Пишет заказуху, пасквили всякие - тем и живет. Это дает отличный доход... Злой и завистливый... Мать родную задушит, если увидит выгоду. Да, он как-то связан со спецслужбами - они через него часто сливают компромат, а он им стучит, и поэтому, кажется, его побаиваются и стараются не связываться. «Это случайно не Н?» спросил я. «Он». «Я лично его не знаю. Но в наших кругах ходили про Н дурные слухи. Ты так рассказала, что я сразу понял, о ком идет речь». «Я ушла от него через год... Мне казалось, что я любила Н. Мне померещилось, что я впервые после тебя смогла кого-то полюбить», очень ровным голосом произнесла Таис. «И ты знаешь, я все равно ему благодарна. В какой-то момент я чувствовала себя счастливой. Пока не получила первый удар». Я только качаю головой. Жизнь - ухабистая дорога, и бесполезно пускать грейдер - никак не заровняешь. Может быть, поэтому я и считаю - пусть прошлое сидит в чулане со всеми ослепительными взлетами и стремительными падениями; и твое явление, Таис, меня напрягает: совсем не хочется опять скакать по кочкам ни по старой памяти, ни по новому времени. Вежливость, однако, требует ответить на откровенность, но особо рассказывать нечего: ты - свидетель, участник и инициатор самых памятных историй. Остальное - тусклое существование обычного человека. Жизнь скучна, Таис... Существовать приятно, а рассказывать - моветон... «Я был женат пять лет, без пылких чувств. Положено быть женатым, вот и женился... Супруга в какой-то момент решила уехать в Израиль, я не согласился. Разошлись без скандалов и ссор. У нас сын, живет с ней в Тель-Авиве. По-русски почти не говорит. У них новая семья - она вышла замуж за какого-то тамошнего бравого военного... Иногда приезжают. Сын шарахается - я чужой для него человек. Ему здесь плохо. Ничего не хочет смотреть, ходит, задрав нос. Я тоже один раз съездил к ним. Взглянуть - любопытно, но жить там - увольте, совсем не мое». В глазах девушки появляются золотые смешинки. «А как твоя философия дна? Ты достиг его и стремительно всплыл на поверхность?» Вот ехидна. «Каждому овощу
 
[i]             свой срок. У меня еще имеются кое-какие дела. Узы мира слишком сильны, чтобы скинуть их сразу, освобождаться приходится постепенно. Я вынужден иногда брать паузу: например, надо идти в редакцию за гонораром. Бомжа могут и не пустить, а деньги все-таки нужны, пока мы не построили коммунизм, где водка будет бесплатной. И еще: рвать привычное видение мира - слишком страшно и может свести с ума, а я не хочу сумасшествия, нет, этот спектакль я желаю проглядеть до конца в здравом уме. «Спектакль? Театр? Ты воспринимаешь это, как театральную постановку? Ты говоришь, что не хочешь сумасшествия, но я сомневаюсь в твоем разуме», вырывается у Таис. «Конечно, это театр», сиплю я обожженной спиртным глоткой. «театр одного актера - меня. Я лицедействую один на сцене, я создаю декорации и управляю освещением - и хорошо бы, если я останусь единственным зрителем, но это пока невозможно. Послушай, Таисия. Я же не подлец, чтобы втягивать в игру еще кого-то. Нет, такого я не сделаю. Экспериментировать надо над собой. Падать я буду сам, разобьюсь тоже сам - но я зафиксирую процесс, так сказать, изнутри - и это будет великая книга». Кажется, я проговорился. Вот теперь глаза девушки становятся размером с орех. Очаровательные глаза, чистые и светлые, даже гнев не пятнает их чистоты и прозрачности. Ну что же, если кому о моих планах и позволительно знать, так это Таис. «Да, это будет книга. Великая книга, библия бездны, завет падения - скверною от скверны очистись, вот какова фабула. Я уже много написал, но предстоит написать еще больше - конечно, я не хочу сходить с ума и не хочу пока погибать, потому