отправился войною на землю Булхаров, которые при помощи рузов [рyccoв] вышли против кир-Жана и когда завязался бой, рузы обратили в бегство оба крыла греческого войска. Царь со всею армянскою пехотою оставался неподвижным посреди фронта. Отряд пехоты, называемый “отрядом саларов”, оказал чудеса храбрости; он прорезал [неприятельские ряды], стоявшие лицом к лицу с царем и шедшие против него под прикрытием своих щитов и, дав работу мечу, он многих положил на месте, а остальных разогнал в разные стороны: и принудил булхарский народ покориться”
(“Всеобщая история Степаноса Таронского, Асохика по прозванию ”, с. 127-128, М., 1864)
Армянский историк, как и следовало ожидать, восхвалял своих сородичей, приписывая им значение и заслуги, каких они никогда не имели. Цимисхия в Армении называли кир-Жан, он сам происходил из армянского рода Куркуасов и привлёк армян в своё войско. Свою роль в этой войне армяне неумеренно превозносили, но возвеличивать ромеев они не собирались. Слова “ рузы обратили в бегство оба крыла греческого войска” означают повальное бегство всей византийской армии. Как бы Степанос Таронский ни выгораживал соотечественников, но главные слова сказаны: ромеи бежали, а вся прочая похвальба из области фольклора. Опрокинутые фланги – это уже заведомое поражение, да и противниками в рассказе названы только болгары, сражаться с русами армяне не посмели.
Первой вступила в бой русская пехота совместно с болгарским ополчением:
к заходу солнца все войско тавроскифов вышло из города; они решили сражаться изо всех сил, построились в мощную фалангу и выставили вперед копья <…> Вот уже завязалась битва, и скифы с силой напали на ромеев, пронзали их копьями, ранили стрелами коней и валили на землю всадников.
(Лев Диакон “История”, кн. IX.8, с. 80, М., 1988)
Тактика прежняя – бронированная фаланга наносит удар копьями, при этом византийская конница не в силах противостоять яростному напору пехотинцев, пока они наступают в сомкнутых рядах (стена щитов), отделённые от противника плотным частоколом копий. Неуязвимые для ответного удара пехотинцы опрокидывали и втаптывали в землю главные силы ромеев. Только на этот раз пехоту поддержала великокняжеская конная дружина.
Намерение Святослава достаточно очевидно: зажать врагов между конной лавой и пешим городским ополчением. По утверждению Скилицы: “… варвары поголовно выступили из города. Чтобы никому не было возможности спастись бегством в город, они заперли за собою ворота” (Иоанн Скилица “О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия” // Лев Диакон “История”, с. 130, М., 1988). Вполне возможно, ведь следовало вложить все силы в решительный удар. Нападение Анемаса Святослав едва ли даже заметил, просто телохранители исправно выполнили свою работу. Русским летописцам этот эпизод остался неизвестен по причине своей ничтожности, он имел значение только для ромеев, искавшим любой повод для саморекламы.
По уверениям Льва Диакона: “Гибель Анемаса воодушевила росов, и они с дикими, пронзительными воплями начали теснить ромеев. Те стали поспешно поворачивать назад, уклоняясь от чудовищного натиска скифов” (Лев Диакон “История”, кн. IX.9, с. 80, М., 1988). Скилица предлагал иную версию: “Варвары бились отважно, и ромеи в тяжелых доспехах, изнуряемые жаждой и сожигаемые солнцем (был как раз самый полдень), стали поддаваться [натиску]” (Иоанн Скилица “О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия” // Лев Диакон “История”, с. 130, М., 1988). Беда с этими ромеями: едва начинается сражение, так их, то накормить изволь, то напоить. Русские воины тоже сражались на солнцепёке, но на жажду не жаловались. Факт заключается в том, что ромеи обратились в бегство, а причины постыдного бедствия византийские историки придумывали на ходу и, как обычно, вразброд, абы как.
Цимисхий, “увидевший, что фаланга ромеев отступает, убоялся, чтобы они, устрашенные небывалым нападением скифов, не попали в крайнюю беду” (Лев Диакон “История”, кн. IX.9, с. 80, М., 1988). Пытаясь остановить бегущее воинство, струхнувший василевс отчаянно размахивал копьём, не решаясь, впрочем, применить его на деле (там же). Возглавить контратаку у него не доставало мужества. Прорывавшийся к нему Святослав не забыл о наглом вызове. Меньше всего Цимисхию хотелось встречи с русским князем, тогда не избежать поединка, от которого василевс не ждал для себя ничего хорошего. Желая ослабить натиск противника, Цимисхий приказал магистру Варде Склиру с подчинёнными ему отрядами обойти русское войско с тыла. Однако, русы не собирались отступать, они настойчиво пробивались вперёд, стальными клещами всё туже сжимая византийскую армию. Ромеи уже бессильно трепыхались, как вдруг к ним пришло спасение, откуда не ждали.
Внезапно поднялась пыльная буря, перемежавшаяся с дождём, и разделила сражавшихся. Она налетела со стороны ромеев и ударила в лицо русам. Сражаться сразу стало невозможно. Только благодаря такой нежданной подмоге ромеям удалось выскользнуть из смертельных клещей, избежав поголовного истребления. Не отвага в бою, не мудрость полководцев и не ошибки противника спасли византийскую армию, а всего-навсего природный катаклизм. О спасительной буре сообщали Лев Диакон, Скилица, Кедрин, Зонара. Неизвестно, как взбешённый Святослав поминал Перуна, но лучше бы нам этого не слышать. Зато известно, что все византийские историки спасение своей армии приписывали чудесному вмешательству святого Феодора (21 июля был день великомучеников Феодора и Георгия). Лев Диакон даже рассказал слезливую байку о благочестивой девице в Византии (ни её имя, ни адрес, разумеется, не указаны), к которой во сне явилась сама богородица и велела великомученику Феодору срочно отбыть на помощь Цимисхию, потому что тот “находится в крайнем затруднении” (там же”, кн. IX.9, с. 80-81). Источник сведений для учёного ромея прежний – “говорят”. А Цимисхий после окончания войны переименовал Доростол в Феодорополь. Сами ромеи связывали своё спасение исключительно с божественным чудом, стало быть на собственные силы они не надеялись. На многое ли способно подобное деморализованное воинство? Только улепётывать.
Значит, нет никакой веры хвастливым реляциям византийских историков. Воспринимать их писания всерьёз невозможно. После оглушительной победы, якобы одержанной ромеями, неизбежно последовал бы штурм крепости. Так ведь не было никакого штурма, по-прежнему ромеи не смели приближаться к городским стенам. Соотношение потерь (15500 на 350) настолько нелепо, что сразу выдаёт научную несостоятельность Льва Диакона и его последователей. Очевидно полное отсутствие достоверных сведений, вместо которых читателям предлагают пьяную болтовню битых вояк. Потому все ссылки на источники и заменены привычным – “говорят”. В русской летописи исход сражения показан совсем другой:
“И посла царь, глаголя сице: “не ходи къ граду, возьми дань, еже хощеши”; за маломъ бо бЪ не дошелъ до Царяграда. И даша ему дань, имашеть же и за убьеныя, глаголя: “яко родъ его возметь”. Взя же и дары многы, и възратися в Переяславец с похвалою великою”
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 70, Рязань, 2001)
И почему мы должны не верить своим летописцам и в то же время безоглядно доверять самым вздорным байкам ромеев? Опираться надо на факты и логику. А факты свидетельствуют, что по итогам войны византийцам пришлось выплачивать дань Руси. Победители дань не платят. В летописи приведены слова Святослава: “… створимъ миръ со царем, се бо ны ся по дань яли, и то буди доволно намъ…” (там же). Византийские авторы, стыдясь, маскировали сообщение о дани: “… будут считать своими друзьями” (Лев Диакон), “… внесения в число союзников и друзей ромеев” (Скилица). Фишка заключается в том, что статус “друзей ромеев” как раз и подразумевал выплату империей ежегодной дани (А.Н. Сахаров “Дипломатия Святослава”, с. 21, 194, М., 1982). Хитро закрутили, чтобы и не соврать, и правду не сказать. Не так обидно. Не нужен был Святославу пустой титул друга империи, русский князь заставлял ромеев раскошелиться. Дань на живых и убитых, упомянутая летописи, была единовременным откупом в надежде умилостивить Святослава и помириться с ним. Переговоры о ежегодной дани велись уже в Переяславце. Эту дань империи приходилось выплачивать и после смерти Святослава:
“В лЪто 6487 (979). <…> Того же лЪта прiидоша послы отъ Греческаго царя къ Ярополку, и взяша миръ и любовь съ нимъ, и яшася ему по дань, якоже и отцу его и дЪду его”
(Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 39, М., 2000)
И государственную границу по Дунаю Цимисхию тоже пришлось признать. После заключения мира Святослав “… ста зимовать въ Белобережьи” (Ипатьевская летопись, РЛ, т. XI, с. 48, Рязань, 2001). А в договоре князя Игоря с Византией ясно сказано: “И да не не имЪють власти Русь зимовати въ вустьи ДнЪпра, БЪлъбережи, ни у святаго Ельферья, но егда придеть осень, да идуть в домы своя в Русь” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 50, Рязань, 2001). Теперь эта статья перестала действовать и Византия отказывалась в пользу Руси от своих претензий на земли к востоку от Дуная.
Цимисхий “с радостью принял эти условия” (Лев Диакон), “принял послов и согласился на все, о чем они просили” (Скилица). На переговорах не бывает просьб, там бывают только требования и предложения. Говоря нормальным языком, Цимисхий принял все требования русов, а это уже полная и безоговорочная КАПИТУЛЯЦИЯ. Византийские авторы всячески выкручивались: “Император почитал мир гораздо больше войны, потому что знал, что мир сохраняет народы, а война, напротив, губит их” (Лев Диакон), “… обыкновение ромеев состоит в том, чтобы побеждать неприятелей более благодеяниями, нежели оружием” (Скилица). Каким миролюбивым стал Цимисхий после того, как ему настучали по короне! А какой злобой он пылал в начале войны. Весь его воинственный пыл улетучился, едва он уразумел, что безнаказанности не будет.
На переговорах всплыл вопрос о пленных. Не успели русы принести в жертву одних пленников, как тут же набрались новые. Не проявляли ромеи энтузиазма в сражениях, сдаваться норовили. Опять-таки не соответствует этот факт победным реляциям, подправляли ромеи историю в свою пользу и весьма основательно. О том, каким образом происходило возвращение пленных, ромейские авторы помалкивали. Хотя способ тут один – Цимисхию приходилось пленных сограждан выкупать. Законов войны никто не отменял. При этом василевс показал себя скрягой, и уходили русы “… вземъ имЪнье много у Грекъ и полонъ бещисленъ…” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 72, Рязань, 2001).
Таким образом, в активе у ромеев не обнаруживается блестящих (пусть даже в некоторых местах) подвигов, впустую старались профессиональные вруны и подхалимы, открыто демонстрируя своё чистое и ясное сознание, не замутнённое избытком разума. Вместо оглушительной победы случился оглушительный разгром и последующий панический драп “за маломъ бо бЪ не дошелъ до Царяграда”. Ну, насчёт Царьграда летописец погорячился, эти слова скорее отражают страх
