Фаза 3. Перекос.

по направлению к нему.
  — Оксана?!

Она смотрела на меня: всё так же, слегка улыбаясь — то ли со смехом, то ли с упрёком; каштановые волосы спадали на плечи и грудь, прикрывая надпись на футболке, оставив только буквы «UK» (а я-то думал — куда она делась!?), даже веснушки, казалось, смеялись. Но взгляд… Непроницаем. Через секунду передо мной стояла другая: высокая, худощавая, с белыми волосами; с лицом, больше походившим на маску — слишком идеальным. Столь же идеальны были фигура и платье, сидящее так, будто оно часть её самой. Неизменными остались только глаза и улыбка.
  — Кто ты?
  — Не всё ли равно?
  — Нет. Почему я вначале видел не тебя?
  — Ты видел мое воплощение, скорее всего.
  — Ты Зинк?
 — Гел. Таким ты слышал имя моей расы, так ведь? Нас с Зинк ошибочно считают братьями, на самом деле — они наше продолжение, воплощение эмоциональной составляющей. Они, скорее, дети: наша защита, олицетворение слабости и силы.
  — Защита от кого? Или — чего?
  — От самих себя, от желающих нам навредить. Если сравнивать на понятном тебе уровне, Зинк — наша душа, стихийная, хаотичная составляющая. Мы же — рассудок.
  — Ты хочешь сказать, что вы отделяете от себя эмоции, создавая из них других людей?
  — Слишком упрощённое представление. Но, можешь считать так — если иначе не получается. Когда-то давно, когда мы только начали разделение, это было так. Сейчас всё иначе: мы рождаемся парами, отдельно друг от друга, но, в то же время — крепко связанные.
  — То есть, я видел твою душу… Как тебя зовут? И зачем ты здесь?
  — Поговорить. На твоём языке не произнести моего имени, можешь называть Оксаной.
  — Нет, ты не она.
  — Тогда… Эни. Да, так будет ближе всего по звучанию.
  — Хорошо. О чём ты хотела поговорить? Разве высшим до нас есть дело?
  — Высшим? Ты не путаешь меня с Эльфами из ваших сказок?

На мгновение её уши вытянулись вверх и заострились: я моргнул, иллюзия пропала.
  — Нет, извини. Наверное, это было грубо. Я совсем не понимаю, чем мог вызвать интерес у тебя.
  — Ты ещё человек — по образу мыслей. А почти болезненная тяга к объяснению происходящего — характерна для любого молодого и развивающегося ума.
  — Давай без этого? Я думал, что такие поучительные высказывания — тоже характерны лишь для ещё слишком молодых, только начинающих познавать. Или я неправильно составил представление о тебе?
  — Конечно. Любое представление неполно, а значит — ошибочно.
  — Софистика. Чем я тебя заинтересовал? Ты так и не ответила.
  — Поведением, мыслями, отношениями с Оксаной. Она, всё же, почти часть меня — я могу чувствовать её настроение и эмоции.
  — Тебе нравится подглядывать? Я разочарован.
  — Не стоит переносить на нас ваши пороки — мы давно прошли этап эмоциональной нестабильности и намного четче видим картину мира.
  — Тогда ты должна бы читать меня, как открытую книгу — я ведь не прячусь.
  — Серьезно? Ты и вправду так считаешь? Тогда ты сейчас лжёшь не только мне, но и себе. Я намного лучше осознаю происходящее, но чужая душа — всё равно, потёмки, после определённой границы. Отвечая же — ты всегда немного открываешь себя. 
  — Очень занимательно. И что ты узнала? Что я задёрганный, погружённый в себя, мечущийся в поисках своего места… Кто?
  — Успокойся, — я вздрогнул, когда она коснулась меня. — Мне просто интересно. Не ищи во всём скрытый смысл.

Я убрал её руку со своего плеча.
  — Смысл я давно не ищу. Мне интересен мотив.
  — Это одно и то же. Моё объяснение тебя не устроит — ты же не веришь в простой интерес. Тем более, как ты выразился — у «высших». А он есть. Есть даже нечто, похожее на зависть и тоску — по чувствам и эмоциям, которые мы больше не в состоянии испытать.
  — То есть, ты хочешь сказать, что какие-то эмоции у вас остались? И чтобы я в это поверил?
  — Необязательно, чтобы ты верил. Мне интересны твои эмоции и реакции — даже не ты сам, как мог бы сейчас думать. Или желать, — она посмотрела чуть пристальнее. — Угадала? Вижу, да.
  — Ты слишком высоко себя оцениваешь.
  — Возможно, возможно… Но я получила, что хотела.

Последнее слово раздалось, будто из пустоты, — Эни побледнела и растворилась, оставив платье, которое упало на землю и «растаяло» за пару секунд, оставив еле заметный след. А ты с юмором… Почему только — совсем не оставила? Вдруг я фетишист? Новая реакция, новая эмоция — интереснее бы получилось. Незачем призраку вещи. «Получила, что хотела» — что? Непонятно. Впрочем… Я ведь, кажется, тоже кое-что получил. Я «запустил время» — огонь мгновенно меня охватил и пошёл дальше, по земле. Валерка меня окликнул:
  — Серёга! Помоги!

Он стоял рядом с Дроном, держа его за руку — оба были закрыты  щитом, который почти вплотную к ним приблизился. Почему я не нашёл их, когда время не двигалось?
  — Как? Я ведь не могу делиться энергией! Наоборот, я её забираю!
  — А ты — дай!

Легко сказать. Долго им так не продержаться… Да что ж такое! Я посмотрел наверх, но не увидел ничего, кроме пламени. Неужели ничего нельзя… Хлынул дождь, вокруг Дрона и Валеры закружился вихрь, отодвигающий огонь в стороны. Пламя неохотно угасало. Дрон был без сознания, Валерка — в оцепенении. А где этот… Зак? Оборотень-психокинетик, с комплексом «правильного человека». Огонь выжег все — не оставив даже пепла. А может, это я смёл — своим ураганом. Людей — ни тех, что шли с нами, ни тех, кто нас окружал, не осталось, но, недалеко от Валерки и Дрона, лежало обгоревшее тело, которое я, сначала, принял за комья оплавленной земли. Зак не справился — не хватило сил. Дрон зашевелился, я подлетел к нему, сделав так, чтобы он меня увидел, коснулся Валерки — он вздрогнул и упал, но тоже начал ворочаться.
  — Дрон, видишь меня? Живой?

Дрон ощупал и осмотрел себя.
  — Живой. Вроде бы. Где Валерка?
  — Здесь — сказал я. И, мгновение спустя: Вроде бы…
  — То есть?
  — Понимай, как хочешь. Лучше, пошли отсюда — чем быстрее, тем лучше. С Валеркой ничего не случится.
  — Почему?
  — Потому что, — Валерка пришёл в сознание и «проявился». — Пошли скорей.

Дрон медленно поднялся — будто опасаясь «развалиться в процессе», нетвёрдо встав на ноги.
  — Куда?
  — Подальше отсюда.

Я перенёс нас километров на пятнадцать севернее — все базы скрылись из виду, резко похолодало. Вдалеке виднелся снег. Дрон всё ещё восстанавливался, Валера уже пришел в норму. Хотя, какая тут норма…
  — Валера, как ты мог в это ввязаться? Я могу понять Дрона — когда умерла мать, он отрешился от всего, только здесь найдя смысл. Глупый, может быть, но понятный. А ты? Пошёл за компанию? Хотел вернуть тело? Зачем?
  — Не тело, — душу. Я понимал, что оболочка моя, скорее всего, умерла. Но, знаешь, сам я умер ещё раньше — когда решил, что мне нигде нет места, что мир обойдётся без меня.
 — А разве это не так?
  — Так. Но ведь это ещё более бессмысленно, чем «жить как все».
  — Серьёзно?
  — Да. За всю жизнь я не сделал ничего стоящего — ничего, чем мог бы гордиться сам.
  — И подумал: «Так хоть умру достойно»?

Валера молчал.
  — Я хочу вам кое-что показать.

Я посмотрел наверх — небо здесь было плотно затянуто облаками, через которые едва-едва пробивался красноватый свет.
  — Нет ничего, что стоило бы жизни… И смерти — тоже.

Мы стояли в «Парке пяти». Дрон с интересом завертел головой, Валера тоже стал осматриваться.
  — Видите эти статуи? Никого не напоминают?
  — Зотгар, — Дрон вгляделся. — И Зак, с другой стороны.
  — Я знаю еще одного — Валерка указал взглядом — Анк, он стоит рядом с Заком.
  — Кто они? И где мы?
  — Не знаю, пока. Они пришли из этого мира, его называют «Мик».
  — Миг? — Удивлённо переспросил Дрон.
  — «Мик» — «к» на конце. Странное название, согласен. Но, это только для нас. Кстати, Землю здесь называют «Брик».
  — Кто называет?
  — Те, кто знает о других мирах. А тот лягушатник, из которого я вас вытащил — называли «Транк».
  — Почему лягушатник? — Спросил Валера.
  — И почему называли? — Добавил Дрон.
  — Возможно, ещё будут называть. Зависит от того, захотят ли создатели продолжать свою возню.
  — Хватит говорить загадками! — Дрон пнул одну из статуй. — Расскажи подробнее.
  — Кажется, я начинаю понимать… — Валерка перенёсся на скамью, человеческие привычки ещё давали о себе знать. — Мы были в иллюзорном мире? Что-то вроде эксперимента?
  — И да, и нет. Любой мир иллюзорен — реальными его делают наши мысли, и, как бы избито не звучало — вера. Чем больше людей верит во что-то — тем более «реальным» становится мир, тем сильнее он начинает выделяться из надмира. Представьте условный многогранник — хаос, изначальный мир, с бесконечным количеством граней.
  — Тогда это не многогранник, а сфера, — заметил Валера.
  — Да, но это не важно — всё равно, на самом деле, ничего подобного нет, это условное описание. Так вот, каждый из миров, который уже достаточно выделился и обрисовался — прикрепляется к одной из граней, но есть такие, которые вращаются вокруг, или колеблются рядом. Вы были в одном из таких, «колеблющихся». Здесь, вероятно, у Дрона будет меньше сил: возможно, они вообще пропадут навсегда или восстановятся позже.
  — Да? — Дрон сорвал пучок травы, подбросил и закрутил небольшой вихрь. — Всё на месте.
  — Поздравляю. Так вот: тот мир, в котором вы были, создали несколько человек. По сути — он воплощение их мировоззрения и мироощущения. А вы — чужие в чужих фантазиях, которые, тем не менее, немного пересекались с вашими собственными.
  — Но я читал их историю!
  — И что? У мира та история, которая должна бы быть, по замыслу создателей.
  — То есть, то, что происходило — бред, в башке какого-то шизофреника? — Дрон присвистнул.
  — Не «какого-то», а многих. Этот мир находился между тем, что мы считаем реальностью и сном. Скорее всего, он и создавался не совсем осознанно — во сне, или, скажем, при работе над каким-нибудь проектом, воплощением идеи, разом захватившей многих. Тот, кто создал этот мирок — возможно, даже не знает, что он сделал.
  — Половина его создателей умерла, — Валерка сидел, осунувшись. — Но он продолжил существовать.
  — Сейчас достаточно и одного. А сколько из создателей умерли — можно только предполагать. Да, Зак, Зотгар и Анк, вероятно, были одни из них — и только. Строго говоря, никто и не умирает сразу — мы существуем на многих уровнях и продолжаем функционировать, даже когда разрушены на одном из них. Другое дело, что сознание — в том виде, каком мы привыкли его понимать, совершенно по-разному проявляет себя на разных уровнях, «личность» как таковая, может существовать и на одном, и на нескольких. Думаю, понятно: она не может быть одинаковой везде.
  — Так вот, почему ты такой стал, — Валерка посмотрел на меня, повернувшись.
  — Какой?
  — Занудный.
  — Может быть. Ты тоже изменился.
  — Мне просто всё надоело.
  — А почему — только сейчас?
  — Глупый вопрос.
  — Назови умный. Ты либо поймёшь, осознаешь своё нынешнее состояние, что ты из себя представляешь, и к чему ведут твои поступки, мысли, либо примкнёшь к Безликим — и то и другое ни плохо, ни хорошо.
  — Безликие? Ещё одна раса? — Дрон, до этого занятый изучением окружающей обстановки, проявил интерес к нашему разговору.
  — Это общее название таких вот, «уставших» — я кивнул в сторону Валеры — переставших