Затем нашли живописное место в распадке и расположились лагерем. Продуктами запаслись с судна. Девушки занялись приготовлением еды. Разложили костер, хорошо выпили. И решили здесь и ночевать. Сложили шалаш, обустроились на ночь, не забывая прикладываться к стаканам. Кто-то предложил пойти в поселок на танцы, где предполагалось встретить много девушек, сезонных рабочих. Желающих нашлось трое. В темноте пришлось поплутать, а потом начался дождь, и один из троих решил вернуться. Миша с матросом решили не отступать от намеченного плана. До поселкового клуба они добрались, когда во всю лил дождь, а клуб давно был закрыт, поскольку было уже за полночь, как оказалось. Посмотреть время раньше парни не догадались. Пришлось брести по дождю обратно. Каким-то чудом им удалось найти лагерь, там еще горел костер, видный издалека, но они оказались отрезанными от него бурной рекой, в которую превратился маленький ручеек, через который они перешагнули час назад. С трудом, помогая друг другу, опираясь на выломанные ветки, им удалось форсировать реку. Вода была уже не страшна, поскольку на дождь они перестали давно обращать внимание. Погрелись у костра. В шалаше было одно свободное место в самом центре, где вверху сходились ветки шалаша и капало сверху. И Миша его занял. С двух сторон лежали теплые женские тела, и немого тепла ему от них доставалось. Матрос отыскал недопитую бутылку, и согревался с ее помощью, пока не свалился у костра.
Наутро продрогшие моряки с трудом развели огонь, который потребовал в жертву уже дефицитной «огненной воды», без которой сырые ветки гореть не желали. Еды тоже оказалось маловато.
Зато спускались в поселок трезвыми. И стали очень разочарованными, когда увидели бухту, совершенно пустую. Пароход ушел. Почему ушел, это было понятно, в бухте ему было тесновато, и мелко, а ветер посвежел еще ночью. Волна в бухте выплескивалась на пирс.
Изо всех карманов наскребли денег три рубля с копейками. На бутылку водки почти хватало, но уже никто не настаивал на такой покупке. Было ясно, что ночевать снова придется в обжитом шалаше, который, кстати, почти весь был разобран для костра. В группе стихийно утвердился матриархат. Две девушки оказались более подготовленными для выживания на острове. Им вручили весь бюджет, который они как-то умудрились еще и сэкономить, закупив в магазине все необходимое. Продавщица посочувствовала морякам, когда узнала в какой ситуации они оказались, и посоветовала зайти в рыбкомбинат, где прямо на поддонах стояли штабеля мороженной рыбы, которую там оттаивали. Моряки долго бродили по территории комбината, между штабелями рыбы разыскивая сторожа, или хоть кого-нибудь, чтобы этой рыбы попросить. Наконец нашли диспетчера, объяснили проблему. Тот также посочувствовал. Посетовал, что сейчас кроме минтая ничего нет. А взять - пожалуйста, сколько нужно. На вопрос, как оплачивать, и вовсе отмахнулся. Связь с судном у него бывает, обещал сообщить, что экипаж живой и трезвый.
И группа потащилась в сопки. На этот раз шалаш строили тщательно, поскольку понимали, что жить в нем придется, возможно, неделю или больше.
Не второй день снова спустились в поселок. Этот день в поселке уже был рабочим днем. Диспетчер сказал, что судно ушло в Находку и их заберут на обратном пути. У Миши возникла идея предложить директору комбината взять их бригаду временно на работу, поскольку в группе были: сварщик, токарь, электрик, матрос, боцман, моторист, пекарь. Директор предложение отклонил, но предложил им поселиться в «красном уголке» комбината. Их отвели в просторную комнату с готовыми нарами – это был подиум. Еще разрешили взять картонной тары вместо матрасов, и электрическую печку дали напрокат. Так что ночевать в шалаше больше не пришлось. Расходы сократили, копейки тратили только на покупку хлеба.
Утром на пороге их жилища появился чайник, три пачки чая, сахар, два литра молока. Кто-то их подкармливал и в дальнейшем, но так и не обнаружил себя. Миша написал на картонке цветистую благодарность. Благодарность была принята, но добрая душа так и не открылась. А судно пришлось ждать 12 дней.
По возвращению в порт Миша узнал, что ему открыли визу. Месяц назад он заполнял бессмысленные анкеты, ему задавали глупые вопросы, требовали характеристики. Но теперь можно было надеяться попасть в заграничный рейс. Он отправился к своему инспектору по кадрам проситься на пассажирское судно, которых в пароходстве было два. Инспектор направил его на теплоход «Николаевск». Здесь электрики также стояли вахту, и Миша попал на свою привычную вахту третьего механика.
На этом судне было много красивых девушек, у Миши глаза разбегались. Однако завести себе подружку по вкусу никак не получалось, что Мишу сначала удивляло, а потом стало даже обижать, пока он не разобрался в порядках, существующих на советских пассажирских судах. Уединение с девушкой в укромном месте приравнивалось к терроризму, специальная комиссия под командованием помполита проводила ежедневные обыски всех помещений. Имелась мощная сеть тайных осведомителей. Каждый взгляд фиксировался, каждое слово записывалось. Но изощренные пары умудрялись проводить свои теракты в укромных местах. Михаила никто на судне не знал, значит он мог быть кем угодно – провокатором, стукачом, осведомителем, капитаном КГБ. А недоверие не стимулирует симпатию.
Оказалось, что на судне есть музыкальные инструменты и музыкальный салон, где они хранились. Узнал он об этом от моториста Николая. От него же он узнал, что дневальная Галина играет на фортепиано и вроде имеет музыкальное образование, и точно имеет ключ от музыкального салона. Николай сказал, что играет на гитаре, хотя давно не играл. Он договорился с Галиной, и на встречу в музыкальном салоне третьего класса Галина привела еще и ударника. В салоне хранились усилители, микрофоны, гитары, электроорган, пианино, ударная установка. Вчетвером можно было организовать оркестр.
Они стали собираться в свободное время в музыкальном салоне, чтобы поиграть для себя. После нескольких репетиций кое-что стало получаться. Галина неплохо пела. На репетиции стали приходить и другие члены экипажа, чтобы послушать. Иногда Миша ловил на себе многообещающие женские взгляды, но теперь уже его останавливали ревнивые взгляды Галины.
Судно возило пассажиров в прибрежные поселки Камчатки, и некоторые грузы. Однажды везли яблоки. После выгрузки яблоки в трюме можно было найти под рыбинсами, в глубоких шпациях, по всему трюму, куда они раскатились во время шторма. Недели две еще моряки спускались в трюм за урожаем яблок.
«Николавск» стал готовиться в ремонт в Японию. Счастье попасть в такой рейс приравнивалось к счастью узнать, что твой родной дядя срочно требует тебя в Лас-Вегас, чтобы сделать собственником отеля, ресторана или банка. Поэтому в такие рейсы попадали лишь самые тайные, самые удачливые осведомители, и самые преданные стукачи. Так что Миша хоть и не был ни разу пойман при совершении террористического акта, был списан с судна под формальным предлогом. Инспектор предложил перевести его на другое пассажирское судно – «Петропавловск».
В начале осени «Петропавловск» стал готовиться в рейс на Новую Зеландию. Время от времени крупная рыболовная организация «Океанрыбфлот» фрахтовала судно для смены экипажей больших морозильных траулеров, работающих в южном полушарии. Перед каждым рейсом за границу на судах Камчатского Морского пароходства происходило то, для чего в мореходной лексике подходящего слова нет. Никто, начиная с капитана и стармеха, и кончая уборщицей, не мог быть уверен, что перед самым рейсом его не спишут с судна. Причиной списания мог быть какой-либо эпизод пятилетней давности, в основном зафиксированный факт распития спиртных напитков на судне.
Таким образом, многочисленный аппарат руководства и береговых служб внедрял в экипажи судов нужных людей: родственников, друзей, любовниц.
Наиболее конкретно эта практика проявлялась на пассажирских судах, потому что кроме береговых служб, своих людей нужно было пристроить еще и судовой администрации. Дирижером этого омерзительного процесса всегда был помощник капитана по политической части - помполит Эрнест Рудольфович. Россия всегда была богата людишками такого сорта, но дело в том, что Эрнест Рудольфович был немцем. Пунктуальность великой германской расы передалась и ему, но выражалась в том, что всякий, самый мелкий просчет в работе или в поведении каждого моряка он тщательно и скрупулезно фиксировал в специальном журнале, по каждому поводу требовал объяснительную, и в нужный момент эти документы пускались в дело. На каждого члена экипажа у помполита было досье. В каждой судовой службе помполит имел глаза и уши, которые он вербовал из нарушителей. Они тоже находились под присмотром. Таким образом, все, что происходило на судне и в умах, было под контролем помполита. Его в пароходстве знали все, потому что свою гнусную деятельность на «Петропавловске» он продолжал уже лет двенадцать. Поэтому и ненавидели все, включая и капитана. Но Эрнест Рудольфович был настоящим коммунистом, то есть негодяем по призванию, и в симпатиях моряков не нуждался. И кто бы мог подумать, что спустя три года после описанных событий этого монстра удалось свалить маленькой дневальной с бархатистым голосом, - Марине, любимице экипажа и оркестра. Но это уже другая история.
Две недели белоснежный снаружи лайнер, внутри был мрачен, угрюм и подозрителен. С судна удаляли неугодных, неблагонадежных, подозрительных, а также будущих нарушителей. Уходили чьи-то друзья, подруги, а главное – высококлассные специалисты. Маловероятно, чтобы кто-то из музыкантов остался на судне, если бы они не были под защитой собственной музыки; маловероятно, что помполит посчитался бы с этим обстоятельством, если бы наличие оркестра на судне не считалось в парткоме пароходства его личной заслугой. Наконец, экипаж был сформирован.
Тем не менее, за два дня до отхода, у Миши Стрельцова произошел казус, после которого он чудом остался в экипаже.
[justify]У Миши в городе была женщина. Впрочем, справедливости ради, стоит отметить, что Срельцов был любвеобильным парнем, и на судне любовница у него тоже была. Быть в любовных отношениях с кем-либо на судне считалось преступлением, и приравнивалось, по крайней мере, к терроризму. Каждый вечер комиссия в составе: старпом, пассажирский помощник, старшая номерная, во главе с помполитом совершали обход по судну. Проверялись каюты экипажа, служебные помещения, выборочно пассажирские каюты. Помполит всегда входил без стука. Входить таким образом в женские каюты, вероятно, доставляло ему особое удовольствие. Визг полураздетых женщин его нисколько не смущал. В таких условиях любовникам приходилось