обсудим нашу жизнь, теперь уже это как я понял с твоих слов, жизнь втроем?
При этом полковник усмехнулся. Светлана стояла в своем синем легком халатике, накинутом на голое тело и негодование, вызванное полным равнодушием мужа, переполняло ее. Андрей был, немного испуган, он понимал то все идет как-то по-другому, чем он себе представлял. А пьяная Светлана негодовала:
-Да не теперь уже давно. Мы давно втроем, вернее вдвоем, но вдвоем без тебя Родионов. Это как в анекдоте, помнишь?
-«Скажи милый, ты будешь заниматься любовью со мной и с соседом»,- она играла голосом, изображая то женский фальцет, то мужской низкий тон:
- а милый ей в ответ: «нет, дорогая, я не согласен». «Ну, хорошо, мы тебя исключаем». Так и здесь мы тебя исключаем Родионов. Я тебя исключаю. Раз и навсегда. Исключаю из своей жизни. Проваливай. Вали в свою командировку и не приезжай больше. Я ненавижу тебя!-
Она срывалась на визгливый неприятно режущий слух крик, в котором явно проступили истеричные нотки. Синенький халат распахнулся, и полковник даже отвернулся, чтобы не видеть ее розовое обнаженное тело. Раскрасневшаяся от злости Света запахивала халат, пряча свои прелести, и была такой чертовски привлекательной в этот момент.
А ее переполняло чувство злости к этому бесчувственному человеку, которому она так дешево продала свою жизнь свое тело. Какая же я была дура, ведь сразу было видно какой он. А я верила, что все изменится! Что все будет по-другому. Но боже как это было обидно!
Андрей сразу потянул ее за руку в другую комнату, как свою личную собственность, которой по праву сказанных ей слов теперь он мог безраздельно сам распоряжаться, и она неожиданно поддалась, уступила. Босыми ногами пошла следом за ним. Дверь громко хлопнула как выстрел в тишине, и Владимир вдруг остался совсем один в этой комнате, у платяного шкафа, у сумки уже почти полной вещей. А ведь было время и они не могли расстаться друг с другом, как они любили тогда друг друга. Страстно, нежно. Ходили всегда вместе за руку, как Шерочка с Машерочкой. Да так смешно их называл отец Владимира. Кто были эти Шерочка и Машерочка, откуда взялись и что они делали, для всех так и осталось загадкой, а он не успел спросить у отца до смерти про них. Да были неразлучны и счастливы. Да, была любовь. И все куда-то прошло, утекло как песок между пальцев. А ведь еще совсем недавно она сама собирала ему сумку во все такие поездки.
И полковник только сейчас понял, что потерял жену теперь уже навсегда. Зеркало их жизни разбилось на тысячу осколков, которые уже не склеить и не собрать воедино. Наверное, он должен был ругаться, как делают все нормальные люди в этом мире, когда у них забирают что-то им принадлежащее им, а этого Андрея спустить с лестницы. Но ему этого уже было не надо. Он потерял свою жену навсегда и с этим смирился, как смиряются тяжко больные люди со своей смертью, покорно принимая ее. В кармане он нащупал табельный пистолет Макарова. Где же кобура? Он вынул пистолет и с ним в руке полковник постучал в дверь в комнату жены. Подождал немного и потом вошел. Андрей и Света сидели на кровати, рядом, Андрей обнимал ее и гладил рукой по волосам словно ребенка. И эти оба увидев его с оружием в руках, вздрогнули. Светлана встала, и медленно пошла навстречу обманутому мужу:
-Не надо Вова, я прошу тебя не надо. Это не выход.
Он понял всю нелепость и драматизм ситуации. Полковник и правда выглядел как Отелло, на миг увидев свое отражение в зеркале шкафа – бледно серое лицо, небритый, синие круги под глазами. Боже мой, как глупо! А неужели она думает, что я хочу устроить кровавую разборку? И на миг с улыбкой он представил себе заголовок в газете: «придя домой, полковник генерального штаба застал жену с любовником и убил обоих!». Как же это все глупо и пошло.
-Ты не знаешь, где кобура? – спросил Владимир, пряча ствол. Андрей встал, попятился к окну. А Света наоборот делала шаги своими босыми ногами ему навстречу, приближаясь все больше и больше. Он даже почувствовал запах духов, и у него закружилась голова. Она поправила белые волосы рукой и взяла мужа рукав.
-А тебе только это надо?- спросила Света. «Лучше бы он убил меня как мужик» подумала она. «Но разве он может кого-то убить?». Она повернулась к нему спиной.
-Да пошел ты,- безразлично бросила жена в него фразой так сочно, словно дала оплеуху, и включила телевизор. Замелькали лица со вчерашнего новогоднего шабаша. Те же веселые лица. Телевизор громко кричал, из него лилась эта проклятая музыка. Все это напомнило ему ночь накануне, напомнило ему, как пришла, взволнованный дежурный офицер принес ему весть, что полк сына беспечной рукой командования введенный в Грозный, разбит, расстрелян, а остатки сражаются в полном окружении. Это полное безразличие к происходящему со стороны власти и этих скачущих шутов, поющих свои идиотские шлягеры, отупляющие народ, низводящие его до пьяного убого быдла. Она не убавляла, а лишь переключила на другой канал, а там шла передача прямо из самого Грозного. Журналисты НТВ брали интервью у Дудаева в Рескоме. И было видно, что это они, а не мятежный президент, назвали российские войска оккупантами, бравый усатый генерал восторженно рассказывал им, как мужественно его герои дерутся за свободу республики. Промелькнули кадры, показавшие массово убитых российских солдат, сгоревшую технику, танки, которые почему-то неподдельно обрадовали этих журналистов, именовавших наших военных не иначе как федералами. Промелькнуло обещание показать интервью с пленным российским офицером. И если, вчера все увиденное им, было просто циничным безразличием зажравшегося шоу-бизнеса к происходящему, то в сегодняшнем репортаже, выпущенном в эфир не где-то там подпольно, а на центральном канале он усмотрел прямое подлое предательство. Предательство армии, предательство его самого, предательство его сына. И он больше уже не мог всего этого терпеть.
-Убавь, а лучше выключи это, - тоном, не требующим возражений, приказал жене Родионов. Его передернуло от нахлынувшей злобы.
-Еще раз по буквам, повторяю для тупых, пошел ты!- но не по буквам, а по слогам произнесла супруга. Она даже не поворачивалась к нему лицом, она в такт льющейся музыке рекламы начала дирижировать пультом. И ему было ясно - это неподчинение его приказу, это предательство их общего сына. Но он даже не отдавал себе отчета в том, что жена, ничего не знает, ни о его командировке, ни о его участии в этих боях, как не знает и о печальной участи окруженного полка. А Родионов уже не мог себя остановить, он не контролировал свой разум.
-Я сказал, убавь, - в голосе проскользнули металлические нотки. Андрей снял очки и предпочитал, не вмешивается. Хотя, наверное, он должен был сказать что-то вроде: «эй ты полегче», но осторожность его удержала, хотя он почувствовал себя уязвленным как мужчина, но винил в этом не Родионова, а провокатора Свету. Ему было неприятно быть участником этой сцены, но эту женщину как ему казалось, он любил и подчинялся ей.
Жена-провокатор же резко перехватила пульт и начала нарочно издевательски прибавлять звук телевизора. Это уже было просто невыносимо. Казалось вся мерзость с экрана, как дерьмо прорвавшее канализацию, льется и в загаженный мир, наполняя его своим жутким зловонием и это срочно нужно было прекратить. В душе Владимира накопленное напряжение прошедших дней словно сжало какую-то внутреннюю ранее неизвестную ему пружину и он почувствовал, что вот вот и он не выдержит, пружина лопнет, взорвется, и ему срочно, срочно что-то надо делать! Родионов в сумасшедшем порыве накопленной ярости и бессилия, решительно достал пистолет, не дрогнувшей рукой снял предохранитель. Двумя выстрелами он заставил телевизор навсегда замолчать, заткнутся, престать лгать, нести чушь. И словно оправдываясь уже приходя после случившегося в себя, и будто бы стыдясь сделанного в порыве, зло повторял:
-Я же просил тебя выключить его! Надо было просто его выключить!-
Экран проглотившего пули телевизора сразу потух. Выстрелы отбросили его корпус к стене и заставили повернуться боком. Звук оборвался. Стреляя, полковник почувствовал, что он стреляет по этому миру, с которым у него свои счеты, миру давно забывшему, что есть он Родионов, живет в нем, живет таким, какой как он есть, и у него есть свое право на жизнь, на правду. Право любить, право ненавидеть и выбирать.
В ушах от грома выстрелов зазвенело, квартира погрузилась в полную тишину. Все замолчали. И было слышно, как за окном шумит город, сигналят проезжая машины, идут, скрипя снегом под ногами прохожие. Пауза затянулась, повисла в воздухе. И вдруг Светлана заплакала, слезы потекли по ее лицу, размазывая потеками черную тушь с ее глаз.
А на столе стояла ваза полная гвоздик, с красными, как будто остриженными головками на тонких длинных прямых ножках. Это были уже цветы, ей подаренные не им. «Наверно он ее и правда любит?» подумал полковник: «А я так давно перестал ей дарить цветы и говорить хорошие слова. Замечать, что она женщина и требует внимания, любви. Но почему, же это гвоздики, она ведь всегда любила розы? Или ей так одиноко было, что она согласна и уже на гвоздики?».
-Ты больной Родионов, ты больной!- кричала она и бросилась к нему, стала бить его по щекам, потом маленькими острыми кулачками в грудь. Волосы разметали по ее плечам. Он отступал, не уворачиваяь от ударов в сторону, а покорно опустив руки и будто бы оправдываясь, повторял все одно и то же, не в силах ей сказать правды:
-Я же просто просил убавить звук! Я просто просил тебя убавить звук!-
А стальная пружина, свернувшаяся в его душе змеей, уже распрямилась, вся ненависть и отчаяние выплеснулось в этом глупом поступке, опустошила его до дна. Так словно бы уже в нем совсем ничего и не осталось. И усталость бессонных ночей проведенных на службе разом навалилась на него, подмяла собой.
Все, это надо было это прекращать. Так дальше невозможно. Родионов спокойно убрал оружие, развернулся и вышел из комнаты прочь.
-Я ненавижу тебя! Ты шизофреник! Больше никогда, ты слышишь, никогда сюда не возвращайся! – кричала жена ему вслед, громок рыдая.
Зачем он стрелял? Как это глупо, какой нелепый дешевый фарс? Еще чуть и он начнет стрелять в людей? Безумие! Ему стало стыдно, захотелось вернуть все назад, что бы вычеркнуть этот дурацкий поступок из своей жизни. Но он понимал - над временем он не властен, как и не властен над обстоятельствами. До чего же он дошел? Ведь он мог причинить им вред, пули же могут отрикошетить, и случайно, от стены, одна из них могла ранить или что еще хуже убить кого-то. Что он наделал? Зачем?
Полковник забрал свою сумку с вещами в соседней комнате и покинул квартиру, молча, даже не закрыв за собой дверь. Он только услышал, проходя мимо, как жена жалобно всхлипывала в своей комнате, а Андрей ее успокаивал, что-то ей, говоря, но говорил он тихо, неразборчиво, и было совсем непонятно, что же он, ей говорит. Она повторяла за ним лишь отчетливые: «да, да», с чем-то соглашаясь.
Родионов был лишний в их жизни. «В сущности, в чем виноват телевизор?» - подумал он: «у всех и каждого свой выбор. И этот выбор и есть личная ответственность каждого человека. И никто
