переулка, - со всех сторон на них налетели ариане. Причем, их явно было больше – как видно, они решили в этот раз как следует поквитаться со своими назойливыми преследователями. Сразу завязалась ожесточенная потасовка, в ход пошли колья и кулаки. Недруги крушили друг другу челюсти и носы без всякого снисхождения и пощады. Вначале драка проходила в молчании – обе группировки не хотели ни привлекать к своим разборкам лишних свидетелей, ни тем более стражников, однако держать сквозь сжатые зубы ненависть и боль оказалось невозможно, потому очень скоро переулок огласили самые страшные проклятия, ругательства и вопли.
Лидия, не участвуя в общей сваре, а находясь чуть поодаль, старательно пуляла камнями в еретиков, быстро расходуя свой запас оружия. Но к досаде девушки, её старания были тщетны - камни либо вовсе не попадали в цель, либо не причиняли предателям никакого вреда. Когда же ей, к великой радости, удалось попасть одному из ариан в голову, она увидела разъяренное лицо врага – уже немолодого мужчины, который с криком «Ах ты дрянь!» бросился к ней. Но тут же был весьма эффектно сбит с ног бдительным Макарием. В это мгновение послышался пронзительный и протяжный свист. Все разом бросились в рассыпную. Злосчастный переулок мигом опустел: кто-то ринулся через забор, кто-то исчез в проулке, кто-то затаился в арке или на кровле ближайшего дома…
- Бежим! – бросил Лидии на ходу Макарий, увлекая её за собой прочь, и вдруг рухнул навзничь, словно у него разом отказали ноги.
Не понимая, что произошло, Лидия подбежала к другу, чтобы помочь ему. Лишь подойдя близко и склонившись над ним, она увидела, что его широко распахнутые глаза больше не видят её, а вокруг виска зияет черная рана. Она обхватила его голову руками - руки стали мокрыми от крови.
- Один есть! – услыхала она вдруг громкий голос рядом с собой, и кто-то тут же грубо отшвырнул её в сторону. - Ну что за безмозглые сопляки, скажи Галл! На-ка, препроводи красавицу, а я посмотрю вокруг, может тут ещё где трупы… Эй, Гемеллус, ну что у тебя…
Поняв, что попала в лапы вигилов, Лидия принялась отчаянно вырываться.
- Эй, девушка, потише, - строго проговорил Валерий, - уж если попалась, так нечего трепыхаться почем зря...
Но, глянув ей в лицо, сам отпустил её руку.
- Сабина?! – только и смог вымолвить он, не веря своим глазам.
- Да-да! – подтвердила Лидия и, мило улыбнувшись ему, словно хорошему знакомому, поспешила исчезнуть.
В поисках спасения она без оглядки устремилась в первый же проулок и, скрывшись там с глаз врага, ринулась вперед, не разбирая дороги. Некоторое время проблуждав среди чужих домов, чуть не переломав себе ноги, в темноте споткнувшись о какие-то валуны, угодив в рытвину с вязким дном, к счастью, оказавшуюся неглубокой, после налетев то ли на стену, то ли на колонну, и напоследок преодолев, выросшие, словно из-под земли, ступеньки, Лидия все же вырвалась из злачного проулка на улицу, и, убедившись, что вигилы не преследуют её, опрометью помчалась по хорошо знакомой дороге.
Больше всего на свете ей хотелось бы сейчас вернуться домой, броситься на кровать, закутаться с головой в покрывало и забыть обо всем случившемся как о кошмарном сновидении, но её смятение и ужас были слишком сильны, и она знала, что не сможет ни забыть, ни спать спокойно, не поведав кому-то (а кому же, как не единомышленникам!) о несчастье, и потому ноги сами несли её в направлении, противоположном от дома, – в сторону Неаполиса.
На площади дежурил патруль, и чтобы не оказаться задержанной стражниками, ей пришлось осторожно пробираться от храма к храму, пока, хвала богам, вигилы не покинули площадь. О чем-то громко переговариваясь (она не слушала и не слышала, что именно эти люди обсуждали, хотя прошли они достаточно близко от неё – слишком была взволнована, чтобы прислушиваться к чужим словам), стражники ушли, не заметив затаившуюся в храмовой нише девушку, и только тогда Лидия, оставив свое убежище, смогла беспрепятственно пересечь совершенно пустынное ночью пространство неапольской площади. Ещё немного - и она у цели, а целью её пути была христианская община.
Общинники занимали несколько строений на задворках кафедрального собора: маленькие общежитийные домики, кухня и большая трапезная при ней, купальня при храмовой крещальне, хозяйственные бытовки, ремесленные мастерские. Здесь не было ни ограждений, ни охраны, и каждый мог беспрепятственно прийти сюда, и найти здесь помощь, кров и пропитание.
Добежав до общины, Лидия, не переводя духу и не помня себя, принялась что было сил колотить в дверь одного из домов.
- Откройте, откройте скорее! – повторяла она сквозь слезы.
Едва двери открылись, и девушка оказалась среди своих, она тут же расплакалась от души, уткнувшись в плечо матушки Биррены.
Другие женщины, разбуженные громким стуком, теперь столпились вокруг нежданной гостьи, глядя на неё в испуганном недоумении, но Лидия некоторое время не могла вымолвить и слова, пока, дав ей немного выплакаться, Биррена, наконец, не призвала её к ответу:
- Лидия, доченька, право же, у меня сейчас сердце разорвется от жалости и страха, да и у всех остальных тоже… Ты всполошила весь дом, так поведай же нам всем, поскорее, что стряслось!
- Биррена, да ты только глянь на неё, - сказала Трифена, поднося светильник поближе, - бедняжка точно восстала из ада!
И верно, платье девушки, запятнанное грязью и кровью, представляло собой зловещее зрелище.
- Лучше спроси-ка её, как она оказалась ночью в городе… и почему в таком виде, - строго добавила одна из общинниц.
Матушка лишь отмахнулась от этого замечания – сперва надо было дознаться, что за беда стряслась.
- Несчастный Макарий… он мертв… его убили… - всхлипывая, произнесла Лидия, как только смогла говорить.
- Что-что?! А ну-ка рассказывай все толком! – повелела ей, обомлевшая от такого известия, Биррена, - Трифена, беги, скажи отцу Афанасию, да поскорее! - испуганно приказала она бывшей служанке, и та торопливо устремилась за дверь.
Воцарилась тишина - все, затаив дыхание, смотрели на девушку, ожидая объяснений и подробностей.
- Кто-то камнем размозжил ему голову…
- Да кто же?! Да где?! - посыпались отовсюду нетерпеливые вопрошания.
- Кто его убил?!
- Ариане! – с нескрываемой ненавистью в голосе, сверкнув глазами, воскликнула в ответ Лидия. – Это проклятые ариане убили его!
- Да как же так? Почему?! – всё недоумевали женщины.
- Я, кажется, знаю, почему, - сказала Биррена, с укором посмотрев на Лидию, - ты и Макарий, вместе с другими, вопреки наказам владыки Александра, ходили мстить еретикам, так было дело?
- И правильно сделали! – одобрительно заговорили вокруг. – Так с ними и надо, да свершится праведная месть предателям и еретикам!
- Что правильного? – тут же возражали им другие. - А если те придут сюда, чтобы нас убивать?
- Так ведь уже убивают, Лидия ведь говорит, что они Макария убили…
- Вот-вот!
- А чего ждать от людей, которые по доброй воле отреклись от Спасителя!
- Это правда? – Лидия увидела рядом с собой учителя.
- Да, - быстро ответила она, стирая с лица слезы и стараясь выглядеть спокойной.
- Расскажи толком, как было дело?
- У нас вышла драка с арианами…
- У кого - у вас, кто ещё там был? – нахмурившись, уточнил дьякон.
- Что? – переспросила Лидия, не желая ни лгать, ни говорить правды.
- Ладно… - оставил он пока, возвращаясь к главному вопросу, - драка с арианами, и...?
- Кто-то из них разбил голову Макарию камнем, когда мы уже убегали от вигилов…
- И ты убежала, думая, что он убит?
- Нет, - вспыхнув, отвечала девушка, - я вернулась к нему и увидела, что он мертв…
- А потом что?
- Пришли вигилы, и я сбежала...
- Несчастный юноша, - вздохнула Биррена, - умер не крещенным, погибшая душа…
- А ведь и в самом деле... какой ужас... о нем и помолиться теперь нельзя, - запричитали женщины вокруг, а самые жалостливые из них заплакали.
- Я к епископу, - вместо ответа бросил дьякон и уже от дверей добавил: - да... матушка Биррена, Лидия может остаться в общине…
Время близилось к заре, когда разбудили префекта.
Резиденция наместника располагалась во дворце Адриана близ Кесариона в Брухионе - сюда доставили тело убитого, как только оно было опознано.
Вот уже более четверти века Аттал занимал должность префекта Александрии, получив это место в награду за проявленную доблесть при осаде города. В 296 году в Египте вспыхнуло восстание - провинция объявила себя независимым от умирающей империи государством. Египетский сепаратизм, однако, был быстро подавлен, и только Александрия, где скрывался самопровозглашенный император Ахиллей со своими сподвижниками, не желала сдаваться и подчиняться Диоклетиану. Более полугода александрийцы упорно держали оборону. И лишь после того, как вместо прежнего офицера командование возглавил молодой, энергичный и честолюбивый помощник легата Клавдий Аттал, дело сдвинулось с мертвой точки. Будучи целеустремленным и, вместе с тем, жестоким по своей природе человеком, взбешенный, к тому же, упорным сопротивлением горожан, Аттал, не мудрствуя, велел сжечь город вместе с его мятежными жителями. Александрийцы, много месяцев мужественно переносившие осаду, не устояли перед напором пламени и вынуждены были сдаться на милость победителя.
И вот, пребывая на этой должности, сиятельный Аттал благополучно пережил уже трех императоров. Работа александрийской администрации за годы его правления приняла вид самого совершенного, слаженного механизма. Налоги - в полной мере, отчеты - в срок, никаких волнений или скандалов, никакого беспокойства для высшей власти. Встреченный поначалу враждебно представителями городской элиты, он быстро сумел добиться лояльности, незамедлительно проведя показательную зачистку особо ретивых недоброжелателей.
Мало-помалу местное чиновничество приспособились к нраву новоиспеченного префекта, что было не так уж сложно, ибо все чего требовал Аттал от своих подчиненных – это преданность и исполнительность. Он обладал достаточным умом и интуицией, чтобы в начале своего наместничества не выглядеть раздражающим всех выскочкой, а позже не прослыть зашоренным ретроградом. Уместно и своевременно поощрить, запугать или наказать. При необходимости, намекнуть так, чтобы дошло и до самого тупого, но, чтобы выглядело это дело как личная инициатива подчиненного, а при удачном исходе присвоить себе весь успех. Создал при своем дворе роскошь, блеск и преклонение, достойные и самого императора, так что любой из подчиненных, от первых советников до последнего писаря в канцелярии префектуры, невольно проникался искренним благоговейным трепетом к своему гегемону и гордился тем, что служит ему.
Всю жизнь он питал безмерную страсть к женщинам, однако имел достаточную волю, чтобы не позволять этой страсти управлять своими поступками. Женился единожды, на девушке из высокопоставленного греко-египетского рода, которая оказалась весьма покладистой супругой - не лезла в дела управления, не плела за спиной мужа придворные интриги и беспрекословно терпела в доме его многочисленных наложниц. Аттал за её ум и скромность платил ей заботой и уважением. После смерти жены больше не женился,
