предпочитая обходиться обществом рабынь. Но не потому что, скорбя по умершей супруге, принял решение оставаться вдовцом до конца жизни, как говаривали некоторые, просто в его окружении, среди знатных и богатых горожанок, он не видел больше женщины, которая так явно благоволила бы к нему, как умершая в родах Деметрия, и тем паче такую, которую он сам посчитал бы достойной официального звания супруги. Кроме законного сына других детей у него не было. Детей, рожденных наложницами, было приказано убивать при рождении.
Сын рос, и его будущее все больше занимало Аттала. Префект был бы рад со временем сложить с себя все полномочия, в торжественной обстановке передав их сыну, но на то требовалось согласие двух людей: во-первых, императора, ну и самого Макария, который, увы, пока не выказывал особого интереса к административной службе в префектуре.
Отношения отца и сына, вопреки чаяниям Аттала, не были ни теплыми, ни доверительными. Мало того, Макарий не выказывал к отцу даже должного почтения, и наместник, привыкший, что все подданные трепетали при одном его взгляде, в общении с собственным отпрыском довольствовался холодной снисходительностью со стороны оного, которая с годами все больше смахивала на презрение. Однако такое отношение не столько коробило отца, сколько забавляло, и, более того, отзывалось в душе отцовской гордостью – как знать, быть может, такое поведение говорит о будущем величии его сына... Когда же Макарий сообщил, что желает исповедовать христианство и отныне начнет посещать катехизическое училище, Аттал счел это ещё одним доводом в пользу высоких талантов, ума и дальновидности сына. Префект терпеть не мог христиан, и в свое время был одним из наиболее ретивых исполнителей антихристианских указов Диоклетиана. Но времена изменились. Нынешняя верховная власть к христианам благоволила, а так как сам наместник ни под каким видом не собирался перенимать их обычаи и обряды, то сын-христианин был бы для него очень кстати.
Но, не останавливаясь на достигнутом, Макарий продолжал своевольничать - новым испытанием долготерпения родителя стало известие о намерении восемнадцатилетнего отпрыска жениться. При этом он не спрашивал дозволения или хотя бы совета, нет, просто оповестил, как будто речь шла о том, что он отправляется поохотиться на львов.
«Её зовут Лидия, она дочь городского куриала, Агапия Сабина» - блестящая партия, что и говорить! Хотя, какая разница, из какой она семьи? Женитьба сына не входила в планы префекта, а значит, ни о какой женитьбе не могло быть и речи. Вот тогда-то он и понял, что слишком избаловал сына, и что это не к добру. Макарий готов совершить глупость, но как этому помешать, если сын не собирается считаться с его мнением и, тем более, исполнять приказы? Всякие разговоры на эту тему, нотации отца о том, что необязательно жениться на всех девицах, которые ему приглянутся, Макарий пресекал сразу - смолкал, переводил тему или просто уходил. Ругаться с сыном, поступать с ним жестко Аттал не хотел, но видел, что выбора нет… или же есть?
- Гордиев узел. Убив девчонку, ты разрубишь его, - не далее, как вчера вечером заметил Атталу его шурин Оптий Домиций.
А ведь и впрямь – вот оно, простое и верное решение.
Но, как видно, сама судьба решила вмешаться и разрубила иначе. Жестокая насмешка богов. Кому из них он не смог угодить? Кому недостаточно воскурили в храме благовоний? Пожалели драгоценного масла? Неужто мало белоснежных быков было заколото на недавнем празднике?
По всему, Макарий был убит с помощью пращи – камень влетел с такой силой, что снес чуть не полголовы.
- Где это произошло? - спросил наконец Аттал, сбросив немое оцепенение, с которым он некоторое время взирал на труп сына.
- Здесь, в Брухионе, в ближайшем к каналу переулке, - был ответ.
- Убийца уже схвачен?
- Пока на этот счет нет известий, о сиятельный Аттал…
- Командира отрядов ночной стражи ко мне!
***
О поместном соборе было объявлено ещё в прошлые календы, но после убийства Макария Александр лишь утвердился в принятом решении – владыка вознамерился отлучить Ария. Ибо сказано:"Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь." Господь сказал: «по плодам их узнаете их», и вот что получил бавкалийский пресвитер, когда, несмотря на все предупреждения и запреты, проповедовал и распространял в народе свое лжеучение - лютую вражду между братьями во Христе, доведшую их до кровавого смертоубийства... Таковы плоды его богопротивных проповедей. Не долг ли его, Александра, ограждать паству от таких пастырей, ведь о ком же, если не о подобных Арию отступниках сказано, что они по сути волки в овечьих шкурах.
В назначенный день в базилике кафедрального храма Александрии собрались около сотни человек – подведомственные александрийской кафедре епископы из Египта и Ливии.
Храмовая базилика – пространная, со светлыми мраморными стенами, богато украшенными орнаментом лепнин и возносившимися настенными колоннами ввысь, к высокому потолку, казавшемуся ещё выше от подсвечивающих его широких окон, в которых сияла ясная небесная лазурь и откуда доносился шум оживленных улиц Неаполиса.
Блистая белыми, соответствующими торжественной обстановке собора, одеяниями, епископы не спеша рассаживались по местам. Многие из прибывших сюда сегодня почтенных святых отцов пребывали в смятении и недоумении: виданное ли дело – отлучение от Церкви столь уважаемого, почитаемого многими пресвитера, да ещё по какой-то явно надуманной причине. Не есть ли все это просто сведение старых счетов? - вопрошали меж собой иные из них, - не замешана ли тут личная вражда и соперничество? Учение Ария было широко известно, как в Египте, так и за его пределами. Кто-то с восторгом соглашался и сам начинал проповедовать то же, кто-то относился равнодушно, пропуская мимо ушей и не желая вникать в новомодные толкования, предпочитая оставаться верными простой и ясной, без лишних умствований, вере; но, так или иначе, большинство не видело в этом учении никакой явной крамолы. Каждый священник в своем приходе, в своей лавре был полновластным хозяином и, не оглядываясь на епископа, мог свободно распоряжаться судьбами прихожан, и толковать по своему усмотрению Священное Писание, воспитывая паству в своих убеждениях. В подобных изысканиях не было совершенно ничего предосудительного, тем более преступного. Зная об этих настроениях подчиненных, Александр, однако, рассчитывал, используя свое влияние и разумные доводы, изобличить на соборе весь яд арианской ереси и добиться изгнания ересиарха. И присутствие на собрании, пользующимся безграничным авторитетом, епископа Кордубского, занявшего почетное место рядом с председателем собора, обнадеживало в успехе.
Собор начался с испрошения Божьего благословения, и затем, после приветственного обращения к присутствующим владыки Александра, слово было предоставлено виновнику собрания.
И Арий заговорил.
Благообразный видом, степенный, не по годам высокий, убеленный сединами старик говорил, умело совмещая вкрадчивые и мягкие интонации с уверенным и звучным голосом проповедника, буравя присутствующих грозным взглядом черных очей. Каждое его слово представлялось уместным и разумным, каждый тезис был подкреплен цитатами из Священного Писания и трудов самых авторитетных богословов. Его риторика казалась безупречной, мед его речей радовал и услаждал умы подобно тому как тончайший шелк ласкает кожу.
Родом ливиец, Арий получил образование в Антиохии, в школе Лукиана, но после перебрался в Александрию, где быстро прославился благодаря своим ярким экзегетическим талантам, живо участвовал во всех перипетиях жизни епархии, был отлучен предыдущим епископом Петром за поддержку повздорившего с александрийским епископом Мелетия Ликопольского, но затем, после мученической кончины Петра во время Диоклетиановых гонений, вновь воссоединился с Церковью. После он сильно возвысился и даже ходил в кандидатах на епископскую кафедру, однако большинством голосов был все же избран его сопресвитер Александр, а Арий получил в заведование Бавкалийскую церковь, при которой служил сам Александр до избрания его в епископы. Очень скоро Арий заслужил самое искреннее расположение своих новых прихожан, которые с тех пор стали именовать себя арианами.
Речь была принята с энузиазмом и произвела оживление, вызвав стихийную дискуссию в рядах слушателей.
- Да это новый Ориген!
- Уместнее было бы сейчас вспомнить о Павле Самосатском…
- А нет ли здесь монархианства?
- Монархианство было осуждено.
- Такая же ересь.
- Очередная трактовка субординационизма, ничего ведь нового...
- Если это ересь, то что не ересь? Не пора ли, в таком случае, совсем запретить экзегетику?
- Спекуляции, знаете ли, не должны скатываться в непристойности и осквернение, меру должно соблюдать…
Обсуждая таким образом меж собой речи Ария, епископы в ожидании поглядывали на владыку Александра, пока тот, преисполненный невозмутимого достоинства, занял, в свою очередь, место за трибуной. Так же невозмутимо непроницаем оставался епископ Кордубский, который, с живейшим интересом наблюдал за происходящим. И только лицо секретаря, отца Афанасия, пылало самым искренним негодованием.
«Что с ними? Эти люди слушают и не слышат», - с горечью думал Афанасий, наблюдая как епископы спокойно обсуждают богохульные речи Ария, как Феон Мармарикский, в знак согласия чуть склоняя голову и касаясь дланью лба, одобрительно что-то говорит епископу Птолемаидскому, сравнившему нечестивого еретика с одним из величайших, любезных Господу, прославленных по вере и красноречию, мудрецов. - «Верно Создатель обрек их на безумие…»
Тем временем велеречиво заговорил Александр.
Он говорил о том, что Сын есть Истина и Жизнь всего сущего. О том, что Божественная сущность Сына соединена по естеству с Отцом подобно тому, как свет неотделим от солнца, но естественно в нем пребывает.
«Все что имеет Отец, есть Мое» - говорил Александр, - сие означает, что всегда пребывает Он с Отцом. Кто чтит Сына, тот чтит и Отца. Как Отец не тварь, так не тварь и Сын, и как невозможно сказать об Отце, что было, когда Он не был, так неприлично говорить это о Сыне. Посему умаляющие Сына Божия хулят Бога!» …
«Нечестивые и безумные осмеливаются суесловить о том, о чем непозволительно умствовать, когда они не в состоянии объяснить и того, что на земле. Пусть скажут нам о себе самих, если в состоянии будут исследовать собственную природу!» - продолжал он, со смесью гнева и недоумения обращаясь непосредственно к Арию, хмуро кивавшему ему в ответ.
«Да низвергнется безумие богомерзких и безрассудных еретиков! Ибо достопоклоняемая Троица есть единая и нераздельная.» - заключил он в итоге, под одобрительный гул.
- Владыка Александр отчего-то называет еретиками кого угодно, только не самого себя, - заговорил Арий, едва епископ александрийский смолк, - при этом открыто проповедуя Савеллиево учение. Я вопрошаю всех собравшихся, почему учение о едином Боге проповедуется здесь, в кафедральном христианском соборе, а не в иудейском квартале?
Александр, который был
