родители.
Вот и трудится наш доблестный опер с достоинством в глазах, сидя в белоснежной рубашке, пусть, не в абсолютно свежей, потому, как уже три дня не может попасть домой, гоняясь за всякой нечистью, но по его сердцу медовой патокой разливается мысль о доме…
Знает, что пока он на боевом посту, о его семье позаботилось Отечество, а его любимая жена, решила подарить ему маленькую дочурку, которая находится ещё в состоянии пятимесячной беременности…
Так вот она, как раз, в настоящий момент, посадив маленького сыночка в коляску и бережно укутав животик с доченькой в шубку (глубокая зима, потому как гололёд), подходит к лифту: они живут на двенадцатом этаже, спускается на первый этаж, а там по специальному спуску для детских колясок, причём есть даже приспособление для двойняшек, скатывается прямо на улицу, не натуживая животика, которому всякое усилием может угрожать великий бедой. Представляете, и эти самые пандусы для детских колясок есть, куда ни кинь взгляд. Тогда молодая и, даже, которая постарше — мамаша, могут, не напрягаясь обходиться сами без мужей, а они все свои силы отдают заботливой стране. Это как должно быть, чтобы…
Но... но... но пока дома, ещё старой постройки, то есть в них, в этих старых домах отродясь не предусмотрены никакие спуски для детских колясок…
Ну, тут не мне порицать!
Видимо, никаких детей не предусматривалось заводить в те отдалённые времена, вследствие этого чего ещё голову напрягать из-за каких-то малявок
Вот подрастут, если уж сподобились все - таки появиться на свет, так и пускай ихние мамашки размышляют сами, как карабкаться по лестницам на этажи с дитятками, когда один в коляске, другой за палец зацепился, а третий ещё в животике плавает брассом…
Вот так.
"Ну, загнула! — скажите вы, – при чём здесь семья? И где, вообще, вы видели, чтобы мамаши не корячились со своими колясками, а старики — родители могли гулять в любую погоду, не надеясь, что их сыночек бросит все дела и прибежит вывести его на променад, потому как отцу старенькому жи-и-зненно необходим свежий воздух и пешие прогулки?!"
Так вот тут-то и порылась собака, как раз…
Это ж я так, для примеру… а на самом-то деле…
Нет у нас, (ещё пока) для усреднённых жителей Отчизны условий, для благотворной деятельности во благо Родины.
Да что там пандусы?!
А что, вообще-то, есть, чтобы мы могли спокойно сидеть на работе и всего себя реализовать на благо, и наше сердце было спокойно за тех, кто дома растит и рожает будущее для страны?
Здесь есть одно бо-о-о-льшое НО, и вот в этом - то «Но» и таится некая сила – силища, которая и должна внушать человеку, то есть нам с вами, а также следователю уверенность в завтрашнем дне, чувство патриотизма, замешанное на любви Родины к нам же.
Отсюда, от данной любви и неспешно вытекает чувство собственного достоинства, которое и ставит на место всякую нечисть. И она уже не посмеет с брезгливой иронией сказать следователю, то, что они в некоторых случаях говорят…
Да мне кажется, что и нечисти-то могло быть поменьше, если бы… А, да что там… С досадой махнув рукой, стала писать дальше. Мы - то любили, любим, и буде любить свою Родину не ЗА, а вопреки до конца дней своих.
И вопреки... на нашем джентльмене Российского сыска – неизменно безукоризненно чистая и выглаженная сорочка с небрежно отогнутыми накрахмаленными манжетами, придающими особенный шарм, а тёмно-синий пиджак и тёмно-синие брюки чинос — с коричневыми кожаными лоферами, гармонично завершали элегантно – демократичный имидж.
Ну, и, конечно, гладко зачёсанные назад волосы лакового — чёрного цвета, органично дополняли облик следователя, которого совершенно справедливо прозвали «Жорж Пуаро».
Тут не поспоришь – похож на любимца Эркюля Пуаро.
И не исключено, что образ усатика стал эталоном для подражания.
Ну, так ведь на то они, эти образчики, и существуют, чтобы с них брали примеры.
Правда, напрашивается назойливый вопрос:" А, кто же это накрахмаливает ему эти самые манжеты, когда при такой адовой работе и спать-то бывает некогда?! - ехидненько звучит в воздухе...
Так, ведь в том-то и дело, что все это ОН сам, хотя, мать нашего Пуаро вносит весьма значительную лепту в имидж сына, и он её безгранично любит, ничуть не стесняясь подчеркнуто выказывать это светлое чувство перед коллегами.
Георгий Владимирский похоронил любимую жену через семь месяцев после свадьбы…
Марина, так звали юную супругу, находилась на седьмом месяце беременности, а он тогда вёл чрезвычайно запутанное дело и полагался только на поддержку мамы, но она заболела, и её положили в больницу.
Была зима, неизменно слякотная и скользкая.
Девушка отправилась на приём к врачу, а мужа почти три дня не был дома, заскакивал всего на несколько минут, чтобы расцеловать молодую жену и животик.
Марина спускалась по лестнице, с вульгарно развалившимися ржавыми перилами, а ступеньки...
А что ступеньки?!
В обычном состоянии — так разбиты, что приходилось неизбежно ставить ноги как на лыжах, потому как бетонные огрызки были покрыты ледяными наростами вперемежку со снегом…
Нога предательски сорвалась, и беременная женщина... полетела вниз, а из-за поворота...
Из-за поворота, как и положено, в черте города, на огромной скорости вынырнул большегрузный самосвал и подмял под себя женщину и её ребёнка…
Пять лет прошло со дня их гибели, но он и не помышляет о женитьбе, чем очень глубоко огорчает мать, хотя она переносит это молчаливо, понимая и поддерживая сына. Георгий был педантичен и дисциплинирован до неприличия, как иногда принято говорить в таких случаях. Правда, такие положительные качества время от времени вызывали неодобрительное брюзжание коллег… ведь они простые смертные, и ничто человеческое им совершенно не чуждо. К примеру – обыкновенное разгильдяйство, или там… кое-какая небрежность, но, несмотря на разницу привычек, и характеров, каковыми Гергий самоустранялся от пасмурной реальности – он был трогательно любим и почитаем друзьями, и расплачивался с ними тем же.
Мама нашего джентльмена – Алевтина Юрьевна их общий ангел-хранитель.
По очереди, а то и всей, как их часто называли — «мушкетёрской компашкой» во главе с гасконцем:
Костя — двадцати семи лет.
Петруша — тридцати лет.
Женский угодник-Павлуша — тридцать два года.
Ну и гасконец — Жорж Пуаро — тридцати пяти лет, так вот этой компанией они и наведывались к хлебосольной женщине.
Со всеми проблемами и, конечно же, пустыми желудками.
Желудков имелось в наличии четыре, но Алевтина Юрьевна неизменно имела в своём распоряжении, в виде всяких там пампушек и пирожков, чем обуздать эти ненасытные субстанции.
В кабинет с шумом ворвался самый неоперившийся помощник-Костя. Несколько секунд безмолвно разглядывал шефа, а затем так это опасливо спросил:
-Что это с вами, Георгий Владимирович? Вам плохо, что ли?
-А тебе, что ли, лучше, мой друг? – отозвался вопросом на вопрос, приподнимая голову и растирая руками виски.
Подошёл к молодому коллеге слегка обняв за плечи, участливо проронил:
-Ты же, знаешь, что из-за этого чертового Бермудского отеля у нас всех уже едет кровля. Мне сегодня недвусмысленно прозрачно намекнули, что если мы не продвинемся за эту неделю хоть на квадратный сантиметр в расследовании, то четыре скальпа, один из которых полу-лысый, имеется в виду Павлушин, гуляющий с умом; вывесят над входом в Управление, для назидания товарищам, — выговорившись, опять начал остервенело растирать виски. А тут эта носительница интеллекта, (голова)рвётся на части… никакие таблетки не подают руку помощи.
-Ну и дела! – коротко резюмировал Костя. Я ведь сейчас как раз прибыл от горничной, которая лежит в больнице. А вы, что же к своей маме-то не обратитесь за помощью? Помните, у Петруши разламывалась голова? — упорно продолжал озабоченный проблемой шефа сердобольный Костя, — так ваша же мама его за полчаса поставила на ноги, – синхронно спрашивая, и изумляясь, почему шеф не использует услуги личного эскулапа.
-Гаскони неизвестно слово трус,
Не знать мне шпаги, если вы неправы.
У нас, гасконцев, лучший в мире вкус –
Ничто нам не по вкусу, кроме славы.
Бургундия, Нормандия, Шампань или Прованс,
И в наших жилах тоже есть огонь,
Но умнице Фортуне, ей-богу, не до вас.
Пока на белом свете есть этот хренов бермудский отель, — вместо ответа, Жорж, процитировал слова популярной песни с шутливой интонацией в голосе. Потом продолжая, как бы говорить с Костей, машинально, что-то напряжённо прокручивал в голове.
Его «мушкетёры» уже знали, что за ним такое частенько водилось.
В такие моменты нарождалась гениальная мысль.
-Понимаешь, Константин, – после некоторой паузы продолжал Жорж, но уже с блеском в глазах, означающим, что поймал-таки толковую мыслишку за хвост, — в этой знаменитой песне как нельзя лучше отобразилось все, чем живёт и гордится современная Гасконь. Это и всемирно знаменитый гасконский безудержный темперамент, и гордость
