дикая ломка от неудовлетворённой нужды в продуктивной деятельности.
Николай гордо и отважно приблизился к аномалии, остановившись у её границы, сверкающей багровым цветом. Внешняя оболочка продолжала нежно мерцать, как будто являлась тонким водяным занавесом, за которым скрывалась вся жестокая суть, казалось, волшебного явления загадочного края. В очаровательном переливающемся зеркале как обычно отсутствовало отражение человеческое отражение. Неосведомлённый странник вероятней всего мог не заметить столь изумительно замаскированную ловушку, профессионально сливавшейся с окружающим ландшафтом. Юноша величаво вдохновил себя перед отправкой за кулисы: “Одолел одну, одолею и вторую.” Он постарался сосредоточить максимум терпения для того, чтобы выстоять под давлением демонической боли. Пока Николай пытался позитивно настроиться на предстоящую борьбу с силами тьмы и собрать всю свою мощь в стальной кулак, сердце неистово волновалось, тем самым учащая биение. По коже прокатилась волна холодного пота. Трудно было надышаться, словно с каждым вдохом истощалась земная атмосфера. Однако лукавым сомнениям оказалось не по зубам подорвать веру в собственные силы. Боец набрал в лёгкие побольше воздуха, точно собирался нырять под воду, и стремительно ринулся вперёд.
Пересечение порога активировало ужасающие механизмы, коверкающие людские жизни. Вновь закрутились зловещие шестерни, перемалывающие человеческие судьбы подобно мясорубке. В голову ударила невыносимая и зверская боль, пронёсшаяся своими страшными импульсами по всей нервной системе, словно гигантские волны все разрушительного цунами, что плоть не выдержала и сорвалось вниз. Николай лежал на пыльной дороге, словно бьющийся в ломке наркоман, и безудержно крутился из стороны в сторону, в надежде найти спасение. Бушуя в кипящих судорогах, дрожащее тело, то скручивалось в клубок, как будто испуганный ёж, то выгибалось, похрустывая хрящами. Организм юноши проходил естественную адаптацию к фантастическим условиям драконовского и сумрачного климата. Длительность процесса приспособления Николая продлилась недолго, к счастью для него, но ещё некоторые мгновения ему никак удавалось расправить застывший кулак. Если бы в его руке была какая-нибудь жестяная банка, то она бы наверняка превратилась в махонький комок. Приходя в самочувствие после молниеносного шквала страданий, он перевёл дух и поднял глаза, изучая внутреннюю обстановку тёмных чертогов. Его взгляд бегло пробовал отыскать в алой пучине, сгинувший военный грузовик с важными коробками. Но, к сожалению, плотность сверкающего красного тумана обложила Николая слишком густой мглой, что вынуждало обследовать всё тайное убранство аномалии, при этом оставаясь в живых. С минуты на минуту ожидалось начало феерического и смертельно опасного выступления с появлением на сцене сказочного спектакля неотразимой богини красоты. Руководителем которого являлась могущественная и сверхъестественная госпожа, обладающая такой непревзойдённой властью, что устоять под её стальным напором было просто нереально. Повелительница скотского порока успела глубоко вонзить острые, как бритва, иглы в сознание юноши и принялась изучать непорочную натуру, сумевшую уже сломить одну из её подруг. Аномалия олицетворяла своей массивностью и умением проникать в самые дальние закоулки человеческой души самого дьявола. Дивное явление зоны, к несчастью для дерзкого наглеца, обладало куда большими способностями, чем представлялось наивному глупцу. Она высасывала из памяти архивы пережитых воспоминаний, словно пьющий кровь вампир, и использовала не только то, что непосредственно связано с развратом и похотью, но и нечто другое, необходимое для гарантии убедительной победы над жертвой. Её гордыня оказалась ущемлена знанием о поражении её наперсницы в Рузе. Чертовское самолюбие напуганной повелительницы страстей побудило раздосадованную особу задействовать в разложении благородного монолита Николая наибольшее количество коварных дарований и воспользоваться наивысшей креативностью.
Юноша поднялся и бросился на поиски затерянного грузовика в непроглядном красном смоге, нутром предчувствуя уготованную напасть. Интуиция его не подвела. Впереди из слепящей мглы начала выступать стройная женская физиономия. Багровый туман резко отступил, раскрывая перед Николаем обольстительное великолепие неподдельной девицы. Путник незамедлительно отвёл свой взор, дабы не поддаться искушению и не позволить себя обворожить, потому что блистательно помнил о чарующей силе могущественной колдуньи. Разозлённая таким поведением своей жертвы взбешённая госпожа пошла на самые жёсткие меры, чтобы вынудить бойкого молодого человека следовать её правилам. Резко и грубо в голову ударила леденящая боль, поставившая Николая на колени, словно обыкновенную куклу, находящуюся в руках ребёнка. Схватившись за волосы, юноша скрежетал зубами и зажмурил глаза, но не поддаваясь на мучительный шантаж, провоцирующий узреть очаровательную красавицу. Он предпринял не одну попытку, дабы подняться с колен и двигаться дальше, однако всё тело охватил титанический паралич, свергнув власть Николая над собственной плотью. Ни руки, ни ноги, ничто уже не подчинялось воле командного центра. Аномалия просунула свою коварную лапу так глубоко, что могла управлять несчастным, как детской игрушкой, как будто в кукольном театре. И только до предместий удалённой души не сумела дотянуться распростёртая тёмная длань. Внутреннее нутро не подчинилось стальной воле превосходной владычицы, несмотря на то, что её окрестности выжигала демоническая и жуткая боль. Нервная система, отягощённая кровавым давлением и интенсивным пыткам, умоляла принципиальную суть прекратить отстаивать тщеславные амбиции и не пытаться биться с тем, что невозможно одолеть. Эта самонадеянная война приблизит скорее уготованный час смерти, нежели воображаемую победу. Совесть также испытывала ужасный стыд за все последующие действия непоколебимого лидера, лишённого чувства самоуважения и чести. Она без устали противоборствовала всем злостным и одержимым козням, безумным нападкам. Её предсмертные выкрики о спасении, о силе воли, о чувстве собственного достоинства, о высоком звании человека больше напоминали конвульсии издыхающего. Однако, никакая боль, никакие животные инстинкты или скотские потребности не могли сломать её величественный и светлый стержень и заставить вывесить белый флаг. Ликующая повелительница не рискнула тратить на непокорную и маленькую частичку все свои силы, а потому направила их на скорейшую ликвидацию обречённого на смерть мужчины. Николай, перешедший под управление сеньориты, исполненной величия, прекратил сопротивление и развернул лицо в сторону ангельской девушки, раскрыв глаза. Теперь его плоть уже не стояла на коленях, а легла на четвереньки. Пречистая миледи сияла перед ним своей красотой, более всего желанной его потребностям, удовлетворяя интимные запросы и радуя глаз. Она предстала его взору не столь высокой, длинноволосой блондинкой, но стройной и грациозной. Подтянутой. Ноги её прямы и изящны. Аномалия предусмотрела, что лучше всего принарядить ненаглядную во что-нибудь обтягивающее и на сей раз не в джинсы или лосины. Предшествующей аномалии не удалось этим приковать к себе полное внимание и стремление Николая, а потому подбор одеяния происходил очень скрупулёзно. На сей раз прелестная краса была облачена в облегающее фиолетовое трико. Состояние юноши впало в помешательство. Всё его естество одержимо нуждалось в прикосновении к запретному плоду блаженного могущества. Николай взирал на некогда вожделенный образ с неимоверной жаждой познания, подобно голодному, смотрящему на полные прилавки с едой. Челюсть его свисала от неутолимой нужды в сладостном наслаждении. В присутствии возлюбленной богини юноша некоторое время мялся и стеснялся, сотрясаемый комплексами и нравами. Но руки сами невольно и судорожно тянулись к великолепному телу. Пылающая страсть так клокотала на сердце, что Николай был готов в исступлении припасть к утончённым ногам и безудержно целовать их ступни. Он хотел гладить её ноги, ощущая чарующую нежность, и ласкать их, вкушая милый запах теплоты. Уже ничто не способно поколебать лихорадочное влечение юноши. Ни устрашающий облик смерти, ни провал всех его высоких грёз и дум в небытие. Лишь бы приложиться к её груди и утонуть в окрыляющем наслаждении. Страстно прижать к себе ангельский цветок и пьянеть вечно от его аромата. “О прекрасная богиня, - Николай заговорил будто не своим голосом. – Я в твоём распоряжении. Я буду нескончаемо славить и воспевать твою изысканную красоту. Сделаю всё, что пожелаешь. Только одари меня искрой удовольствия. Я приму свой последний жребий.” Великолепная повелительница была искренне польщена такой вознесённой хвалой своему могуществу. Её самолюбие, обогретое приятными комплиментами, как никогда пребывало на высоте, довольствуясь безграничной властью над людскими сердцами. Чувство превосходства радостно и надменно праздновало победу, ибо перед дурманящим упоением не может устоять ни одна живая душа. А ведь это так льстило аномалии, как та впрочем и желала. Для неё столь восхитительный результат предвосхищал любые ожидания. Когда чистоплотный юноша подвергается скверной порче разврата и похоти, вопреки всем рамкам и запретам. И Николай, достигнув вожделенной особы, распростёр свои руки к её милым ножкам, прилипнув трепетными ладонями к сакральным стопам. Не успев ещё прикоснуться к ним губами, он трясся в безумном и неудовлетворённом припадке, бредя манием интимного удовольствия. Руки его тихонько и ласково поднимались всё выше, а лицо исказилось возбуждённой улыбкой дикого восторга.
Заблокированная на душевных затворках, изнывающая совесть продолжала жестоко и неистово сопротивляться. Похабная и непотребная обстановка грязного унижения во имя удовлетворения плотских утех выжимала из неё, как соковыжималка из яблока, горькие слёзы отчаянья и безысходности. Ей было как никогда стыдно за своего господина, в лоне которого она подверглась глумлению и предательству. Когда те идеалы великодушной чистоты оказались опорочены и посрамлены, то раненное таким циничным кощунством сердце невероятно желало покинуть тонущий корабль, дабы не сгинуть в зыбкой пучине распутства. Её пугала определённая неясность, распространённая в человеческом естестве: “Неужто людям ближе злобные и презренные качества? Почему проще сломаться и надеть шкуру животного? Неужели им всем по нраву существовать, а не жить?” Эти извечные вопросы возникли под нажимом гадкого зрелища, потрясшие верную совесть. И ей было до изнеможения скверно спокойно лицезреть сию безнравственность. Но она не сдавалась и пыталась найти подходящий ключ, чтобы вернуть тело и здравый смысл своего милорда и не позволить ему так постыдно закончить путешествие. Но для этого требовались очень весомые аргументы.
А пока высокомерная и ненавистная
