Все главное у меня здесь находится ниже ватерлинии, неужели не ясно?
Двери сомкнулись, и кабина действительно поехала вниз. Не слишком, впрочем, глубоко – этажа на три. Выйдя из нее, мы оказались в ярко освещенном коридоре, в который выходили всего три двери. Возле одной из них Виллиталлен остановился и, толкнув ее рукой, объявил хмуро:
– Твои здесь.
И тотчас же маленькое огненно-рыжее существо с радостным писком прыгнуло мне на шею:
– Дядя Сережа!
– Пренебрегаю техникой безопасности ради вашего удовольствия, – опять заворчал Виллиталлен. – Эта дверь, вообще-то, должна быть заблокирована и открываться только моей личной карточкой.
– Ну не гунди ты, ради Бога, как пьяный Дед Мороз! – взмолился я, прижимая к себе радостную Айку и, пожалуй, в первый раз ощущая, какая она худенькая, легонькая и упругая.
Про пьяного Деда Мороза Виллиталлен не понял, но промолчал, решив не обижаться.
Поверх тонкого Айкиного плеча я посмотрел внутрь помещения. Оно было обычной двухместной палатой, даже менее комфортабельной, чем наша с Рогнедом, а кроме того, не имела окон и освещалась неоновыми лампами на потолке. Тэнни сидела на кровати, той, что ближе к стене, и тоже радостно мне улыбалась. Я на руках внес Айку внутрь, осторожно усадил ее рядом с подругой, а сам приземлился на вторую, свободную кровать.
– Ну, вы пока пошушукайтесь, а я пойду, Эвердику позвоню, – сказал Виллиталлен и вышел, как-то поспешно закрыв за собой дверь, словно боялся, что, глядя на нас, случайно проявит какие-нибудь человеческие эмоции. Замок он, впрочем, снова не заблокировал, что могло означать, что заключенными или подопытными он нас пока в самом деле не считает.
Девочек также переодели в пижамки, и им это, в отличие от нас с Рогнедом, было даже очень к лицу. Айка бодрячком забралась с ногами на кровать и уселась по-турецки. Тэнни тоже подтянула ноги и расположилась в своей любимой позе русалочки. Сходство усиливалось еще и оттого, что ее волосы были в этот раз распущены и волнами струились по плечам. Да, она действительно была очень красивая девочка и, если хотела, умела подчеркнуть свою природную красоту и позой, и жестом, и улыбкой.
– Ну, давайте, рассказывайте, что с вами делал этот злодей, – без предисловий потребовал я, так как именно это беспокоило меня в первую очередь.
– Да ничего особенного, не волнуйся, дядя Сережа, – поспешила утешить меня Тэнни. – Только анализы брал и просвечивал на во-от такой бандуре с колпаком.
– Да уж, – согласился я, – бандура у него что надо. И что он напросвечивал, я уже знаю.
– Мы тоже знаем, – сказала Тэнни и немножко запечалилась.
– Он вам все рассказал?
– Да, все.
– И что вы об этом думаете?
Тэнни опустила голову и промолчала. Айка тоже понурилась и притихла. Слов было не нужно – я понял, что, хотя девочки и бодрятся, на самом деле им по-настоящему страшно.
– Кормит-то он вас хоть нормально? – спросил я, чтобы нарушить тягостное молчание.
– Да, пять раз в день, – отозвалась Тэнни и попробовала пошутить: – Так и потолстеть можно. Мы в жизни столько не ели.
Вышло неуклюже, и девочка это поняла.
– Почему ты уверена, что вы выдержите такую пытку? – спросил я ее, немного помолчав.
– Есть пять раз в день – не такая уж пытка, – пискнула Айка и тут же осеклась под взглядом подруги.
Я потер виски:
– Ладно, вы поняли, о чем я спросил. Давайте говорить серьезно, а шутки в сторону, тем более что ни мне, ни вам на самом деле не весело. Тигренок, ты старшая, и я хочу услышать, что думаешь ты. Ты уверена, что вы выдержите? Да или нет?
– Нет, – ответила Тэнни тихо и как-то очень уж спокойно. – Но вытащить-то из нас это радио все равно надо.
– Так… – сказал я глухо и в очередной раз почувствовал, насколько эта странная девочка сильнее и храбрее меня, взрослого мужика. У меня бы на ее месте, наверное, сделалась истерика.
– Мы крепче, чем обычные люди, – продолжала Тэнни, не глядя на меня и словно прочитав мои мысли, – поэтому у нас есть шансы. Даже если доктор промахнется, мы не сразу умрем. Наши раны вообще очень быстро заживают. И боль мы переносим лучше, чем другие. За себя я почти не боюсь, но Айка слабее, ей будет трудно.
При ее последних словах Айка подтянула колени к подбородку, обхватила их руками, уткнулась в них лицом, вся сжалась и тихонько всхлипнула. В этой беспомощной позе напуганного зверька она показалась мне маленькой-маленькой и слабенькой-слабенькой, так что у меня просто сердце сжалось от понимания того, что мне нечем утешить ее, нечем успокоить, прогнать ее страх. Наверное, нет на свете чувства хуже, чем чувство взрослого, осознающего, что он не в силах помочь ребенку.
– Вы действительно совершили огромную ошибку, что пришли ко мне, девочки, – сказал я совершенно подавленно. – Вы и впрямь зря послушали Ларису, но не потому, почему ты, Тэнни, думаешь. Я здесь не в счет. Главное – вы. Если уж вам посчастливилось вырваться из ада «Аплоя», то надо было не ко мне идти, а скрыться где-нибудь, затаиться, переждать и начинать новую жизнь.
– С таким радио внутри нас? – горько спросила Тэнни. – Куда можно спрятаться от самих себя? Нас бы все равно выследили.
– Но вы же видите, что я тоже ничего не могу для вас сделать! – сказал я в отчаянии. – Вы ожидали, что мне удастся вас защитить и спрятать, а вместо этого угодили сюда, в эту камеру пыток. Неужели вы не понимали, что, придя в мой дом, вы тем самым добровольно отдадите себя в руки Эвердику, одному из самых могущественных людей на планете? Ведь Эвердик действительно могуществен. Его уже сорок лет все боятся. Даже Генеральный секретарь Всемирного Совета Согласия, его непосредственный шеф, его боится. Неужели Лариса не рассказала вам, кто такой Эвердик?
– Рассказывала, – ответила Тэнни, не поднимая головы. – Только она говорила, что Эвердик очень умный, порядочный и добрый и что мы обязательно должны попасть в его руки. Именно в его, а не в руки военных шишек из Совета Согласия.
– Она вам так сказала?! – выпучил я глаза.
– Да, – кивнула Тэнни. – Она говорила, что если и есть на свете человек, который сможет нас понять и помочь нам начать нормальную жизнь, то это только Эвердик.
– Вот это да! – выдохнул я в полнейшем изумлении.
– А еще, – добавила девочка и почему-то слегка покраснела, – она говорила, что единственный человек, которому мы всегда можем полностью доверять, это ты, дядя Сережа. Поэтому она и письмо написала тебе, а не Эвердику, хотя и считала себя очень виноватой перед тобой. И отправила она нас не к Эвердику, а к тебе. Вот мы и пришли к тебе. После Ларисы у нас на целом свете никого не осталось, а теперь есть настоящий близкий человек. Даже два – ты и дядя Рогнед.
Упоминание о дяде Рогнеде нарисовало мне, как мой друг сейчас, должно быть, мается в неведении, сидя в нашей палате. А вообще, если задуматься, Лариса ведь была чертовски права насчет Эвердика. Как бы я ни относился к своему шефу и что бы о нем ни думал, а все-таки, попади девчонки, в самом деле, в руки вояк из Совета Согласия, те бы с ними не церемонились. А Эвердик церемонится. И даже не просто церемонится. Он, фактически, совершил должностное преступление, скрыв от начальства Айку и Тэнни. Так неужели же они для него, как и для нас с Рогнедом, прежде всего несчастные дети, попавшие в беду? А вдруг я все-таки ошибаюсь и Эвердик задумал что-то такое, о чем мне никогда в жизни не догадаться, пока оно не случится, – что тогда? А ведь я знаю, что мой шеф на подобные вещи очень даже способен. Это великий иезуит, непревзойденный интриган и гениальный актер, и что у него на уме – это даже для Господа Бога закрытая информация. Во времена инквизиции такому человеку цены бы не было. Что правда, то правда: Эвердик никогда не склонен пороть горячку и всегда стремится в любой ситуации разобраться до конца. А когда разберется, – как поступит? Нет ли у него каких-нибудь параллельных планов насчет моих девочек? Да, черт возьми, моих, моих! Ко мне пришли – значит, мои! И так просто их у меня не отнять! Даже Эвердику!
Я почувствовал, что у меня голова идет кругом.
Заметив мое смятение, Тэнни пересела со своей кровати на мою и сказала, ласково погладив меня по руке:
– Ну, не переживай ты так, дядя Сережа… Ну, чего ты?.. Не надо так…
От этого прикосновения на душе у меня стало совсем тяжко. Должно быть, именно от такой тоски собаки и волки воют на луну.
– Ах, Тэнни, девочка, не понять тебе меня, – вздохнул я, больным взглядом посмотрев в ее милое печальное лицо.
– Почему? – проговорила она тихо. – Я постараюсь…
Я легонько пожал ее тонкие прохладные пальцы:
– Видишь ли, Тигренок, мы с Рогнедом не просто старые друзья, мы еще и старые холостяки. Вряд ли ты можешь представить себе, каково мужчине быть старым холостяком… И детей у нас нет. И внуков никогда не будет. Мы ведь так и думали, что надеяться в нашем возрасте уже не на что. Проживем мы жизнь, как два дряхлых гриба, и никто даже не заметит, как мы иструхлявеем и на нет сойдем. И тут вдруг появилась ты с Айкой. Как снег на голову. Две такие замечательные девочки – и прямо в наши холостяцкие руки! Как по-твоему, дрогнуло у нас сердце или нет? – Я помолчал немного, чувствуя, как в ответ Тэнни тоже благодарно пожимает мне руку, и добавил, совладав со спазмами в горле: – Короче, если с вами что-нибудь случится, я себе этого никогда не прощу.
– Ты боишься, что Эвердик от тебя что-то скрывает? – спросила девочка, заглянув мне в глаза. – Тебе кажется, что он что-то задумал против нас?
– И вправду ты мысли мои читаешь, что ли? – простонал я в изнеможении.
– Я же говорю, что у меня интуиция… – напомнила Тэнни печально. – А он и правда что-то скрывает. Он что-то знает о нас и хочет проверить, прав он или нет.
– А что он может о вас знать?
– Наверное, то, чего мы сами о себе не знаем.
– Час от часу не легче… Ну, а насчет операции тебе что интуиция говорит?
– Это действительно очень опасно, – ответила Тэнни, – но мне почему-то кажется, что все обойдется.
Даже если она и врала, она меня все же чуточку утешила. Я вспомнил о Рогнеде и подумал, что ему, пожалуй, полегчало бы, если бы он поговорил с Тэнни. Да, эта девочка умела утешать плачущих мальчиков.
Глава одиннадцатая
Когда я и Виллиталлен вернулись наверх, в мою палату, там нас уже поджидал Эвердик. Вместе с Рогнедом он чинно пил чай за столом и, когда мы вошли, сделал знак, чтобы мы присоединялись.
– Скоро меня в твоей клинике начнут узнавать в лицо, – сказал он, черпая ложечкой вишневый джем. – Ни к чему это мне. Да и тебе ни к чему.
– Шеф приходит навестить больных подчиненных. Что здесь такого? Очень трогательно, – заметил Виллиталлен, усаживаясь.
– Да? – как-то неопределенно переспросил Эвердик, и я понял, что он все время о чем-то напряженно думает.
– Конечно, – пожал плечами лекарь.
– Ну-ну… – покачал головой консул и спросил, обращаясь ко мне: – Итак, что спели тебе наши птички?
– Свободные птички в неволе не поют, – вдруг хмуро брякнул Рогнед и надулся, сам похожий на огромного нахохленного воробья.
Шеф, однако, прореагировал спокойно.
– Слышь, Виллиталлен, – сказал он, направив ложечку на лекаря, как указку, – твою лабораторию неволей называют. С чего бы это? Там что, вправду так скверно?
– Еще бы, неволя! – фыркнул Виллиталлен. –
